как он отыскивает меня, как и что говорят мои
товарищи. Меня назовут таким же вором, как Султана, того самого моего бывшего друга Султана, который не
постеснялся стащить чай и сахар, переданные для моей мамы.
«Пусть лежит этот пакет в пыли! Пусть его поднимет тот, кто захочет,— решил я,— а то, что там не хватит одного
шара, все равно никто не заметит... »
Но это было по меньшей мере глупо: оставлять такую вещь посреди дороги...
Мои размышления были прерваны автомобильным гудком. Маленький «газик»-полуторка мчался, поднимая пыль, 31по направлению к совхозу.
Через минуту я уже стоял на подножке, держа в руках сверток, и катил вдогонку пролетке.
У развилки дорог я увидел Асланбека. Теперь лошади шли шагом и до них оставалось каких-нибудь двадцать-
тридцать метров.
Я почти настиг подводу. Но тут я совершил ошибку, громко закричав:
— Постойте! Постойте!
Асланбек обернулся. Увидев меня, он захохотал и хлестнул лошадей. Они рванули и понеслись...
Я кричал! Я просил! Но все мои вопли тонули в грохоте окованных железом колес.
Тогда я бросился наперерез, прямо через рощицу.
Через несколько минут, потный и запыхавшийся, я стоял, размахивая свертком, на дороге. Удивленный Асланбек резко осадил лошадей...
Ни дома, ни в школе я никому не рассказал ни об этой истории, ни о том, что, несясь через рощицу, я потерял
мамин чай и сахар. Асланбеку я не назвал своего имени. К чему? Еще скажет, что я специально отдал зефир, чтобы меня потом хвалили в школе.
Прошло несколько дней. И вдруг в школьной стенгазете, вывешенной на стенде во дворе, появилось письмо
Асланбека под названием: «Честный поступок неизвестного ученика».
Ребята, конечно, принялись судить, рядить: кто бы это у нас в школе так поступил?
Я слышал своими ушами, как Жанар сказала:
— Ничего удивительного! Каждый сделал бы так. Хорошая ты девочка, Жанар, но ошибаешься. Султан,
например, так бы не сделал... Впрочем, Султан уже не учится... Жантас? Нет, вы только послушайте, что сделал Жантас!..
Он стоял у газеты группе ребят и. заметив меня, принялся ораторствовать, прямо как председатель на колхозном собрании...
— Товарищи,— важно сказал он. (С некоторых пор Жантас чуть ли не каждый разговор начинает словом
«товарищи».)—Хорошо, что среди наших учеников нашелся честный человек... А то из-за таких, как Кадыров, о нашем классе пошла худая слава!
— А при чем тут ваш класс?— спросил Батырбек.— Откуда ты знаешь, что мальчик, вернувший сверток, был из вашего класса?
— Если бы не знал, не говорил бы,— вывернулся Жантас.
Я подошел поближе.
— Почему это из-за меня худая слава?— потребовал я ответа.
— Ты забыл, что вы с Султаном натворили на джайляу?
— Ты брось это: «Вы с Султаном»! Ты скажи, что я натворил?
— Шкурку украли Шкурку украл!— заголосил Жантас и, быстро пробежав через двор, скрылся в дверях школы.
Вокруг захохотали. Каждое дыхание смеющихся жгло меня, как плевок в лицо. Я сжал кулаки. Но драться было
не с кем: смеялись все...
Я уныло побрел к бревнам, сложенным у ворот, и сел на них. Честно говоря, я никогда не ждал звонка на урок с
нетерпением. Но сейчас... Сейчас я ждал звуков колокольчика так, как ожидает сигнала об окончании урока
ученик, которого уже вызвали к доске, но не успели еще начать спрашивать...
Заметив, что мною никто больше не интересуется, я пошел вдоль стены школьного здания ко входу. Посижу один
в пустом классе.
До меня донеслись голоса спорщиков.
— Конечно, это был Жантас,— говорил Батырбек,— он проговорился. А потом смутился и убежал...
«Ну, убежал-то он не от смущения, а от моих кулаков»,— злорадно подумал я. Но подойти к группе ребят и
сказать им это у меня не было никакой охоты.
В коридоре я наткнулся на Жантаса и Тимура. Здесь же стояли еще несколько мальчишек из нашего и пятого
классов.
— Ты не должен скрывать,— уверял Жантаса Тимур,— пусть тебя сфотографируют, а фото наклеят в газету...
Что вы, ребята! Это не я,— оправдывался Жантас.— Но по лицу его, по хитрым желтым глазам было видно, что
это именно он бежал как сумасшедший за пролеткой из совхоза, что именно он разорвал в рощице рукав рубашки
и даже то, что именно он потерял при этой гонке сахар и чай, купленные для моей мамы.
И тут... Нет, надо было бы мне просто ударить Жантаса. Никогда в жизни я не мстил людям исподтишка. А тут... Я
сам не знаю, что со мой сделалось. Я вбежал в пустой класс, выхватил из парты сумку Жантаса и выбросил
тетрадки, да, все тетрадки, которые лежали в этой сумке, в окно... Я был так зол, что не заметил даже, что под окном прыгали через веревочку девочки из нашего класса.
Сначала, увидев, как из окна что-то летит, они испугались, но потом, заметив мою, видимо очень смешную в этот
момент физиономию, начали хохотать...
«Ладно,— думал я,— пусть Майканова спросит, кто выбросил тетради в окно. Я встану и скажу: «Тот самый
мальчик, который догнал лошадей и отдал чужой сверток... » Раз Жантас делает вид, что это был он, значит,
выбросившим тетради тоже окажется он...
Конечно, я все равно бы не сделал так. Уже через минуту я понял, насколько этот план глуп и некрасив... Не мне
помешало еще одно обстоятельство. Дверь класса раскрылась, и Тимур позвал меня:
— Кадыров! К завучу!
Вместо завуча, который уехал в область на курсы, был тогда Рахманов.
Он усадил меня на большой кожаный диван и просил рассказать все по порядку.
Только я раскрыл рот, как вошла Майканова.
— Что она говорила! Я даже и повторить не могу всех тех обвинений, которые посыпались на мою бедную голову!
Я узнал за десять минут о себе больше, чем за весь первый месяц занятий.
Оказывается, я был «гнойником в
здоровом коллективе», «дезорганизатором с неисправимыми наклонностями» и еще кем-то, трудное название
которого я так и не смог запомнить...
Майканова была не на шутку рассержена. И вот — взрослые всегда тои делают,— она ни о чем меня не
спрашивала, не требовала, чтобы я говорил, и вдруг, помолчав немного и сердито глядя на меня, сказала:
— И он молчит! Видите, ему даже сказать нечего...
— Так вы меня ни о чем не спрашиваете!— вырвалось у меня.
— А ты сам не догадываешься, что ты должен сделать?— спросила Майканова.
Я могу дать вам честное слово, дорогой читатель,
