неисправный), смотрю – наш профессор обратно вприпрыжку бежит, через три ступени перескакивает.
– Здравствуйте, – говорю, – Иван Петрович, как здоровье?
А он мимо меня проносится, лицо напряженное. Я поначалу не понял, заметил ли он меня, оказалось, заметил, пару пролетов еще промчался по инерции, остановился, через перила свесился, сквозь отдышку словами кашляет:
– Зайди ко мне, Дима, очень ты мне сегодня нужен.
– Сейчас, только сумку домой закину, – кричу я ему вдогонку.
Минут через десять поднимаюсь к нему. Звоню, звоню, не открывает. Я уже отчаялся, вдруг крак, дверь приоткрывается, а из-за нее нос Иван Петровича торчит
– Ты, – говорит, – извини, что я с тобой через порог разговариваю – на то есть причина.
– Ничего, Иван Петрович, мой папа тоже стесняется гостей без штанов встречать, – успокоил я его, а самого любопытство разбирает, для чего я ему понадобился.
Ну, он долго меня не томил, сразу к делу приступил. Для начала спрашивает, знаю ли я, как до университета добраться, я на всякий случай сказал, что знаю, но ни разу в нем не был. Тут он страшно обрадовался, убежал в комнату и через несколько секунд мне папку протягивает.
– Это, – поясняет, – моя диссертация, ты уж помоги, голубчик, отвези ее в университет к Николай Николаевичу, его там все знают, так что не заблудишься. А я тебе торт куплю, большой, съедите потом с друзьями.
– Ладно, – говорю, – отчего же не помочь хорошему человеку.
Взял под мышку папку с диссертацией, а она неподъемная – листов двести в ней, и, прыгая через ступеньки, во двор спустился.
Выхожу важный, как-никак поручение! Иду, посвистываю, смотрю, мой друг с велосипедом у подъезда копается.
Я мимо него раз прошел, другой, а он, как назло, меня не замечает.
– Эй, – спрашиваю, – сколько времени?
А он поворачивается и смотрит на меня как на идиота: – У тебя же часы на руке, чего спрашиваешь?
– Да вот, – делая вид, что не понял его вопроса, отвечаю я, – в университет еду, к академику, его там все знают, работу ответственную везу, может, даже секретную.
– Да ладно! – говорит мой друг. – Хватит врать, тебя даже в магазин за продуктами одного не пускают, а тут работу доверили.
Я на него за такие слова не обиделся, чего на правду обижаться. Говорю:
– В магазин любой дурак сходить сможет, там мозгов не надо, одна арифметика. А мне в другой конец города на трех троллейбусах добираться.
– Зачем тебе троллейбусы, – говорит мой друг, – давай я тебя на своем велосипеде довезу, а ты меня в университет по знакомству проведешь.
Тут я замялся немного, вдруг наобещаю с три короба, а нас никуда не пустят.
– Ладно, – говорю, – договорились, ты только оденься поприличней.
– Это я мигом, только руки помою да причешусь – обрадовался мой друг, – а ты мой велосипед постереги.
– Постерегу, – вздохнул я, – отчего же не посторожить.
Хожу вокруг велосипеда, папкой помахиваю, радуюсь.
– Какой я все-таки хороший друг, – думаю, – честный и справедливый. Другой бы на моем месте язык за зубами держал да тихой сапой в университет пробрался, (но я не такой), я о друге не забыл, позаботился.
Смотрю, выскакивает из подъезда мой друг в рубашке с кармашками, шортах по колено и сандалетах на босу ногу. Взгляд мой перехватил, на карман показывает: – Носки белые я потом одену, а то запылятся.
В общем, взгромоздился я к нему на багажник, вижу, у меня ноги почти до земли достают, по асфальту подошвами чиркают.
– Дай-ка, – думаю, – подложу под себя папку.
Подложил, и впрямь здорово получилось. Папка толстая, набухшая, и даже вроде помягче багажника. Сидеть сразу стало удобнее, да и руки освободились.
Еду, держусь за сидение, городом любуюсь, а друг наяривает, ноги так и ходят. Разогнался не на шутку, звонком прохожих пугает, кошку зазевавшуюся, чуть не переехал, а обо мне, кажется, позабыл.
Тут горка подвернулась хорошая, крутая такая, вернее, спуск с нее. А дорога фиговая, вся в колдобинах. Как стало меня на них трясти да вверх подбрасывать, аж дух захватывает, еле держусь, руками в седло вцепился, ору другу: – Тормози, расшибемся!
А он кричит в ответ: – Не могу, у меня тормоза отказали, не работают.
Лучше бы он мне это не говорил! Раньше-то я думал, он специально лихачество проявляет, а оказывается, тормоза испортились. Если до этого я просто злился, то теперь порядочно струсил. Даже глаза зажмурил, чтобы не видеть, как мы во что-нибудь врежемся.
Но обошлось! Слава богу! Подпрыгнули мы еще пару раз до небес и на площадь спланировали. Я себе всю задницу отшиб, но все равно радовался, что жив остался.
Промчались мы так до середины площади, а остановиться никак не можем. Трамваи нам трезвонят, автомобили бибикают. Ужас!
– Крути, – кричу – руль, будем по кругу ездить, пока не остановимся.
Вижу, мой друг крутит, а сзади, у меня за спиной, вообще светопреставление началось – свистки милицейские заливаются, крики.
– Наверное, – думаю, – что-то из ряда вон происходит.
Мы к тому времени как раз замедляться стали.
– Давай, – говорю, – съездим, посмотрим, что там случилось.
– Давай, – соглашается мой друг, – но только без велосипеда, я на него теперь год не сяду, так напугался!
Слезли мы с него, взяли под уздцы и к центру площади направились.
А там столпотворение, по небу белые листы летают, на землю опускаются. Милиционеры за ними гоняются, вверх подпрыгивают, руками хватают.
– Листовки, – кричат, – это листовки, враждебная пропаганда! Не трогайте их, товарищи! Запрещено!
А народ, до этого вроде и не интересовался всем этим, вяло интересовался, а услышал такие слова, сразу на площадь ринулся, листки с земли подбирает и, не читая их, тут же за пазуху прячет.
От всего этого и произошло столпотворение. Машины остановились, милиции понаехало, в мегафоны ругаются, людей разгоняют.
Подошли мы поближе, мимо нас бабка пробежала, с вытаращенными глазами, на нас оглянулась, заохала: – Шпиена поймали! С гранатометом! Говорят, их тут несколько с минами прячется.
Мы как услыхали такое, про все забыли, мой друг даже велосипед бросил, в толпу ринулся, в самую гущу, еле в круг протолкались, все бока нам помяли.
Вынырнул я из под чьей то руки, шею вытянул, голову в круг выставил – Интересно все-таки!!
Смотрю, милицейское начальство, злое такое, краснолицее, по кругу бегает, милиционеров частит, а сбоку молодцы, дяденьки, в одинаковых костюмах и с одинаковым выражением лица глазами по сторонам рыскают.
– Где эти негодяи? – кричит начальник. – Поймать! Арестовать! В порошок растереть! Это ж надо, чтобы какие-то сопляки такую бучу заварили.
Послушал я его, и меня словно кольнуло, подозрение какое-то, подобрался я незаметно к одному валявшемуся листочку, поднял, читаю, а там про каких-то кузнечиков написано. Обалдеть можно!
– Кто ж до такой шутки додумался, смелые ребята, я бы со страху умер! – размышляю.
Стал выползать обратно, обо что-то споткнулся, гляжу, что-то до боли знакомое, поднимаю, а это моя папка, вся ногами истоптанная и пустая.
Я ее тихонечко под рубашку на
