Прощаться решили в канун свадьбы. Времени для подготовки было достаточно — почти две недели. Ну что ж, пусть готовятся. А мы с Павлушей сели на велосипеды и рванули в сторону Волчьего леса. Хотя это уже было и не так интересно, но мы должны были все же прочесть, что там написали эти «трое неизвестных», эти «Г.П.Г.».
В лесу возле дота было тихо и торжественно. Нам не хотелось нарушать эту тишину. Невольно мы пытались ступать бесшумно. Павлуша засунул руку в расщелину над амбразурой и вытащил сверток: в прозрачный полиэтиленовый пакет была завернута какая-то бумага. Павлуша развернул, и я сразу узнал почерк — четкий с наклоном в левую сторону, каждая буковка отдельно (почерк старшего лейтенанта Пайчадзе).
Мы сели на холодную замшелую каменную глыбу, обнялись за плечи, и начали молча читать.
Дорогие друзья! Ява и Павлуша!
Это очень-очень хорошо, что вы помирились. Наша тайна теперь не нужна. Поскольку все это задумывалось для того, чтобы вас помирить. И мы надеемся, что вы не обидитесь на нас за это. Мы хотим от всего сердца пожелать, чтобы свою дружбу вы пронесли через всю жизнь. Священное это дело — дружба. Наисвятейшее из самых чистых чувств в мире. И самое чистое оно в детстве. Берегите его и уважайте! Потому что вернейшие и лучшие друзья в мире — это друзья детства. Тот, кто на всю жизнь сохранит друга детства, счастливый человек! А кто не сохранит, тому будет очень горько. Потому что детство не повторяется… И проживет он всю свою жизнь без дружбы. И будет она безрадостной, хотя, может, и долгой. Потому что не почувствует он себя настоящим человеком. Ведь настоящим Человеком становишься только тогда, когда что-то делаешь для друга.
Помните об этом, ребята!
Пусть ваша дружба будет крепкая, как эти каменные глыбы дота, которые словно памятник настоящей солдатской дружбе, дружбе до последней капли крови…
Г. П. Г.
Мы уже давно прочитали это письмо, но все еще сидели не двигаясь и молчали. И так, как тогда, на чердаке у бабки Мокрины, когда Павлуша вытащил меня из воды, я вдруг почувствовал безумную, горячую радость от того, что он рядом, он мой друг, что мы помирились.
Неужели я мог быть с ним в ссоре? И не разговаривать! И проходить мимо него, словно незнакомый!
Бессмыслица какая-то!
Но… неужели это Гребенючка писала это письмо?
Не укладывалось в голове! Хоть убей!
Извините, но я еще не мог привыкнуть к мысли, что Гребенючка — и вдруг хорошая! Это только в книжках так бывает, что герой только р-р-раз! И мгновенно переворачивается на сто восемьдесят градусов: из плохого делается хорошим, из хорошего плохим, кого ненавидели, сразу начинают любить и наоборот.
Я так сразу не могу.
Я буду постепенно.
Мне надо привыкнуть.
Конечно, письма писала не Гребенючка, а Галина Сидоровна. Ну, писал в буквальном смысле Пайчадзе, но придумывала, диктовала Галина Сидоровна. Он бы так не написал, хотя бы потому, что он языка не знает.
Оказывается, что Галина Сидоровна и тот разговор со мной по телефону ему написала, он читал его с бумажки (поэтому и медленно, чтобы акцент сбить). Вообще, они думали, что все будет очень легко и просто, что они немножко поводят нас за нос с этими загадочными инструкциями, заставят делать тайно друг от друга одну и ту же работу (потому и на разное время назначали!), а затем столкнуть нас носами и заставить помириться.
Предполагалось, что мы будем по очереди раскапывать и расчищать дот, чтобы потом на его месте создать музей боевой славы. Пайчадзе заранее даже маленькую саперную лопатку здесь спрятал. Но вышло все не так, как хотелось и намечалось.
Неожиданно, после того как Пайчадзе уже вручил мне и Павлуше письма, были объявлены по тревоге военные учения.
В армии, оказывается, всегда так: никто ничего не знает, ни солдаты, ни офицеры, и вдруг тревога — боевая готовность номер один! И все! А что, это верно — армия ежеминутно должна быть готова к бою.
Хорошо хоть Пайчадзе со своим подразделением остался в лагере — «в охранении».
Тогда Галина Сидоровна сказала ему:
«Делай теперь, что хочешь, но чтобы ребята мои зря не волновались и не переживали!»
Поэтому он вечером после встречи с нами возле дота ездил к ней отчитываться, а я его в саду и углядел и наделал шуму (правда, он переждал в кустах и потом все же встретился с ней).
Наутро пришлось ему звонить мне по телефону. А Павлуше письма в альбом для рисования конечно же Гребенючка подбросила незаметно.
Вообще, всю эту кашу заварила Гребенючка. Она, видишь ли, не могла смотреть, как мучается и страдает Павлуша. Он, получается, страдал и мучился (а я то, дурак, думал, Иудою его называл!)
Тогда Гребенючка решила нас помирить. Но сама этого сделать она не могла, потому что знала, как я ее «люблю», получилось бы все наоборот. И пришла посоветоваться к Галине Сидоровне. А Галина Сидоровна подключила к этому делу своего Пайчадзе. И уже втроем они разработали план операции.
Гребенючка прямо сказала:
— Надо что-то интересное придумать. Потому они такие хлопцы… Они просто так на удочку не клюнет. Больно вредные. Нужна загадочная тайна. Вот это они любят!
Ну и что! Подумаешь! А кто из ребят не любит, чтобы было интересно, не любит тайн и загадок!
А вообще, с раскапыванием дота — это была наивная выдумка. Мы бы сразу раскусили, что это несерьезно, и их затея провалилась бы.
— Скажи, Павлуша!
— Ага!
— Если бы мы придумывали, мы бы такое придумали, будь здоров.
Вот не знаю, что комиссия сейчас думает, в которую нас не выбрали. Конечно, они все отличники, серьезные и положительные, но фантазии у них, как кот наплакал, ей-богу! А здесь же надо что-то такое грандиозное, небывалое, космических масштабов.
— Ой! Слушай, Павлуша! — Вдруг воскликнул я. — А давай…
И я, захлебываясь, начал излагать ему свою идею.
— Молодец, Ява! — Воскликнул он. — Молодец! Гений! Я всегда говорил, что ты гений!
— Только, чтобы никто не знал, — сказал я. — Пусть они себе готовятся официально, а мы…
— Это будет наша тайна, — подхватил Павлуша. — Тайна двух неизвестных!
— Точно!
Мы начали готовиться в тот же день. Потому что то, что мы придумали, требовало очень большой, кропотливой работы и занимало много времени. Хорошо, что восстановление улицы Гагарина было уже закончено, иначе бы мы просто не успели.
Улица Гагарина стала еще лучше, чем до стихийного бедствия, как новенькая.
Теперь все село готовилось к свадьбе.
Такой свадьбы наше село еще не знало.
Любимая всеми учительница выходила замуж за героя-лейтенанта, который вместе со своими солдатами самоотверженно спасал деревню от наводнения. Правление колхоза единогласно проголосовало за то, чтобы устроить свадьбу на все село, пригласив спасателей-солдат.
В колхозном саду плотники сбивали длиннющий, почти на километр, стол. За этим столом должны были поместиться все наше село и гости со стороны жениха.
Стол был радиофицирован: через десять метров стояли переносные микрофоны, а на деревьях висели громкоговорители — чтобы того, кто будет выступать с тостом, слышали все.
Это было здорово!
А мы с Павлушей готовились отдельно…
За три дня до свадьбы из Грузии прилетели родственники и друзья жениха, их было человек сто, не меньше. До Киева они закупили целый самолет ТУ-104, а из Киева заказали три автобуса и одно грузовое такси. На грузовом такси приехало десять бочек грузинского вина и уж не знаю сколько ящиков с мандаринами, апельсинами, гранатами, чурчхелой и другими кавказскими лакомствами.
Это было здорово!
А мы с Павлушей готовились отдельно…
Вся наша самодеятельность под руководством завклубом Андрея Кекало с утра и до самой ночи разучивала и репетировала новую программу для свадебного концерта.
«Гвоздем» программы был «хор старейшин» (то есть дедов и бабушек).
Кекало где-то вычитал, что в Грузии есть такой хор, и немедленно решил создать такой у нас. Как ни странно, наши деды и бабушки охотно откликнулись на эту идею. И вышел могучий хор. Потому что чего чего, а стариков у нас очень много. Соседнее село так и называется же — Дедовщина. У нас очень долго живут люди. Вон бабка Триндичка сто десять отмахала. А восемьдесят-девяносто — это у нас запросто. Профессор из института долголетия из Киева приезжал, и говорил, что это оттого, что у нас хорошая вода — раз, свежий воздух — два, любят работать — три, и почти нет злых людей — четыре…
А я думаю, что главная причина в том, что у нас веселый народ, все любят шутить и смеяться.
А смех — это здоровье!
Вот и хор старейшин разучивал веселые частушки.
Это было здорово!
А мы с Павлушей готовились отдельно…
И вот поступил канун свадьбы.
