Позади деда вдруг хрустнул валежник. Дед вздрогнул, выронил палку, вскочил на ноги.
— Дедушка! — закричала Таня, — не бойтесь, это наш… мальчик…
Из кустов осторожно вышел Шурка Подметкин. На ладошке он нес горсточку жимолости.
Таня подняла с земли трость, подала деду. Дрожащими руками он взял трость и стал оправдываться:
— Надо же, как нервишки у меня разгулялись. Раньше такого и в помине не было. А как пионеры ушли, стал вот таким…
Дед прошел к пеньку. Сел.
— Я вот раньше, верите, нет, один на один с любым зверем встречался. Медведи меня за тыщу километров обходили, потому, как чувствовали, что в схватке я не уступлю! — Он вздохнул, стукнул худыми коленками. — Ноги у меня сейчас совсем никудышные стали, а раньше… — дед блаженно улыбнулся, — раньше прытче меня и не было. Я тайгу-матушку вдоль и поперек тыщу раз прошел.
Петька, сидевший в сторонке, вдруг спросил:
— Дедушка, вы говорите, всю тайгу прошли, а не подскажете ли нам, где находится подземное ущелье, лабиринтом Гаусса называется?
Таня, Шурка, Тимка вздрогнули. Он, Петька Жмыхин, запросто выдает тайну. Шурка сделал страшные глаза. Тимка громко закашлял. Но Петька не обратил никакого внимания и продолжал говорить:
— Мы, дедушка, туда в поход идем.
Дед оперся подбородком на трость и глубоко задумался. Серая птичка с длинным носиком, не боясь людей, села на камушек, приветливо свистнула и, наклонившись, стала выклевывать из трещинки букашек. Опять свистнула, подлетела к Таниным ногам, схватила какого-то жучка. Сразу проглотить его не смогла и вспорхнула с ним на фанерную стрелку.
Дед поднял голову:
— Гаусса, говоришь?
— Да, дедушка, лабиринт Гаусса.
— Не могу припомнить. Память стала, как решето. Очень уж я старый, ребятки. Намедни мне из сельсовета председатель Иван Анисимович Черепанов записку прислал. Еще по осени я его просил посмотреть в документах, сколько мне лет там значится. Вот он и сообщил, что полных девяносто семь лет. И предупредил меня: «Ты, Игнат Андреевич, до сотни дотяни обязательно, поскольку в списки старожилов занесен, праздновать будем».
Игнат Андреевич повеселевшими глазами посмотрел на птичку и сказал:
— Вот и тяну потихоньку. — Он по-мальчишески шмыгнул носом. — Мне и самому интересно дождаться, как случится победа над проклятыми гитлеровцами. У нас здесь, в лагере, четыреста детишек, и многие, считай, уже инвалиды. Осколками пораненные, боязно даже смотреть, раны-то почти не заживают. — Он кивнул головой в сторону леса: — А тут, на востоке, еще японцы своих самураев держат наготове. Татьяна Петровна, наш директор, намедни говорила: «Японцы только момента ждут, когда напасть на нашу страну, да никак не решатся. Побаиваются».
Из военных планов Японии:
…План войны против СССР предусматривает в первую очередь захват советского Дальнего Востока. План определяет нанесение главного удара на приморском направлении и на благовещенском с целью захвата Владивостока, Имана, Благовещенска, Николаевска-на-Амуре, Комсомольска-на-Амуре, Советской Гавани, советского Сахалина и Петропавловска-на-Камчатке…
Опершись на палку, дед встал.
— Заговорился я, а там лагерь пустой, социалистическое имущество может пропасть. — Он потер поясницу, выпрямился: — Пойдемте, ребятки, ко мне в гости. Чайку попьем. — Дед хитро сощурился: — Кое-чем разговеемся, не к пустому столу, так сказать, приглашаю.
Тимка, Таня, Шурка вопросительно посмотрели на Петьку. Но Петька почему-то молчал. И тогда Таня нашлась:
— Спасибо, дедушка, мы очень торопимся. На обратном пути обязательно зайдем.
— Да куда вы на ночь, глядя. Без теплого ночлега в горах спать — жуть! Сам знаю, всю жизнь в тайге пробегал. Ночами, как заяц, под кустиками мерз.
Петька кивнул на фанерную стрелку.
— А нас там никто не прогонит?
— Кому, мил человек, гнать-то. Один я, да собака у меня такая же, как я, еле ноги таскает.
Петька поднял мешок на плечо:
— Пойдемте, дедушка.
Дед повел их по узенькой тропинке. За ним спешила Таня. Сзади всех плелся Петька Жмыхин. Он шел и ругал себя за то, что, понадеявшись на удачу, спросил деда о лабиринте Гаусса. Выдал тайну. Хорошо, если дед действительно не знает. А если знает и нарочно притворился? Тогда завтра же сообщит в город:
— Четверо подозрительных ищут лабиринт Гаусса.
Время военное, и милиция сразу примет меры.
Тимка, шагавший впереди, остановился, подождал Петьку и зашептал ему на ухо:
— Не переживай. Ночью у костра Шурка наговорит деду всяких страхов. Тот забудет про все. Ей богу! Только Шурку настропалить надо.
Шифрограмма доклада Флику.
…Исчезновение самолета, посланного к Мулекову, выяснить не удалось. Вероятно, ночью при плохой видимости он врезался в скалы. Связь с Мулековым оборвалась в тот же день. Отказ рации исключен, так как он мог использовать связь по каналу «фогель». Вероятно, он погиб. По-видимому, или внезапное нападение дикого зверя, или другой несчастный случай со смертельным исходом…
Группа, сброшенная в районе Южного Байкала, которую должен был возглавить Мулеков и увести в Жаргино к Костоедову, вышла на связь только раз, сообщив, что Мулеков на встречу не явился.
Группа неопытная, нервничает. Агент по кличке Вислоухий не хочет подчиняться Kpeпышу. Точный план маршрута к лабиринту Гаусса передать им по эфиру не рискнули. Сообщили в общих словах.
Приказали воспользоваться вариантом, полученным от литератора еще до войны. Но план литератора, по-видимому, оказался устаревшим. Старик-таежник, с которым он договаривался о карте, мог давно умереть.
Группе было приказано, в случае нереальности плана литератора, выйти в эфир повторно. Намеревались сбросить им опытного руководителя вместо пропавшего Мулекова, но группа Крепыша на связь больше не вышла…
— Ну вот, ребятки, кажется, добрались до места. — Старик тростью показал на зеленые корпуса домов: — Там отдыхающие живут, а здесь, — он кивнул на крохотную бревенчатую избушку, — мои хоромы.
Наклонившись через штакетник, дед повернул вертушку, открыл калитку. Звякнула цепь. Ребята насторожились. Из-под крыльца вылезла рыжая собака. Посмотрев на гостей, зевнула во всю пасть и, дернув несколько раз ржавую цепь, заскулила.
— Не скули, Нарта, гостей привел, теперь нам с тобой весело ночевать будет.
Шурка погладил Нарту. Пощупал ребра:
— Тощая больно!
— Эти дни на цепи держу. А то носится по тайге за мышами, а мне, чего греха таить, ночевать одному боязно, — дед кивнул в сторону корпусов. — Так и кажется, что оттуда кто-нибудь подкрадется при ночной-то тишине.
Он открыл скрипучую дверь, вошел в сени, что-то переставил, загремел посудой и показался на крыльце с котелком в руках.
— Идите, ребятки, познакомьтесь с моим хозяйством, а я чаек сгоношу, кашицы манной приготовлю. У меня целый стакан крупы. Куда мне одному столько.
Петька шепнул Тане. Она подскочила к мешкам.
— Дедушка, у нас еда есть. Нам всякой разной наложили.
— Ваше трогать не будем — в тайге пригодится.
Таня стала помогать деду готовить ужин, а мальчики пошли осматривать хозяйство. Они завернули за угол корпуса, и Петька сразу же стал рассказывать Шурке о задуманном плане.
— Ты должен сегодня нас выручить. Понимаешь, я зря спросил про Гаусса. Дед может кому-нибудь сообщить.
— А что нужно сделать?
— Вечером рассказывай деду Игнату всякие страшные истории. Ты же их много знаешь, и говори все подряд, чтоб он о Гауссе забыл насовсем.
Тимка подошел вплотную и зашептал:
— Про бабку свою, которая ведьмой была, расскажи. В общем, ври, сколько сможешь.
— Почему это я вру, я завсегда правду говорю.
Поздно вечером, когда непроглядная темень поглотила горы, ребята, отведав дедовской каши, удобно расположились вокруг костра и слушали Шурку Подметкина. Сегодня он добросовестно выполнял поручение своих друзей, рассказывал такую невероятную историю, что даже у Петьки холодели от страха ноги. Дед Игнат, увлеченный рассказом, сжался в комочек.
Шурка, сам пугливо глядя в темноту, шептал:
— И тогда мой отец запер дверь в зимовьюшке. B темноте забрался на нары. А они-то, нары, заскрипели так жалобно, аж отцу нехорошо стало. Лежит он, а глаза в темноте не закрывает. Забоялся их закрыть. Тихо лежит, и тут показалось ему, будто под нарами кто-то притаился. Он опустил руку вниз и стал щупать, — у Шурки застучали зубы, — и нащупал человека. Отец мой заголосил, а тот не шевелится. Задушенным оказался. Отец спрыгнул с нар и хорошо сделал, потому как через оконце тянулась к нему белая рука. Отец стрелил из двустволки, а на призраке, слышь, дедушка, рубаха-то белая, заговоренная, дробь не пробивает…
