Петька достал из мешка свой компас, завернутый в тряпки, и положил в карман:
— Главное попасть на Пихтовую, — сказал он, — а там доберемся до Жаргино и опередим всех.
Шурка забеспокоился:
— Петька, ты думаешь, что здесь карту бандиты взяли, да?
— Ничего я не думаю.
Не мог же Петька сказать, что на папиросной коробке, которую он сжег, угольком было написано «Жаргино» и шли какие-то цифры с нерусскими буквами. Тимка тоже заметил цифры и тоже промолчал, чтоб не пугать Таню и Шурку.
Ночью вой ветра и шум сосен не давали Петьке спать. То ему казалось, что возле избушки кто-то шарится, то чудился чей-то разговор. Петька прислушивался к звукам и ругал самого себя: «Понадеялся, что карта здесь, и не расспросил деда Игната как следует. А теперь вот гадай, как попасть в Жаргино. От Пихтовой держать строго на юг, — это понятно, а если промахнемся?»
Петьку разбудил шорох. На этот раз за дверью послышался глухой удар и лязг капкана. Петька вскочил, выхватил из кармана складной нож. Раскрыл его. Ни визга, ни стона, только ветер… Странно, кого же поймал капкан? Тимка тоже встал. Прислонил ухо к двери. Никого. В темноте прокрались к окошку. Тимка осторожно приподнял краешек куртки, закрывающей стекло. Быстро опустил. Прошептал:
— Светает, туман!
Подождали. Нигде ни звука.
— Давай, Тимка, откроем.
— Давай.
Тимка, пошарив у печки, взял клюку. Петька зажал в руке раскрытый нож, откинул крючок. Ногой толкнул дверь. Светло. Капкан лежал на боку, стиснув стальными челюстями кусок бересты. Осмотревшись вокруг, Тимка сказал, что ночью ветер сдул с крыши бересту, она упала на стальную тарелочку, и капкан сработал.
— Тимка, как ты думаешь, когда бандиты карту взяли? — шепотом спросил Петька.
— Наверно, недавно, потому что от печки, когда мы зашли в избушку, еще дымом пахло.
— По-твоему сколько дней назад они были?
— Три дня, Петька, не больше.
— Тимка, я думаю, надо быстрей на Пихтовую, а оттуда по компасу на Жаргино, чтоб обогнать бандитов.
— Пешком до Пихтовой далеко.
— А мы, Тимка, на поезд попробуем сесть.
На порог вышла Таня.
— Мальчишки, не шепчитесь, я все слыхала. И цифры на коробке я вчера видела, но не сказала, чтоб Шурку не пугать, а то со страху вытворит что-нибудь.
Вещи собрали быстро. Стали будить Шурку. Трясли за плечи, переворачивали с боку на бок, но он не просыпался.
— Шурка, проснись, Шурка, идти надо, — уговаривала Таня.
Он что-то бормотал и засыпал снова. Тимка вышел на улицу и, зачерпнув у порога горсть холодных, мокрых камушков, вернулся обратно. И ни слава не говоря, высыпал их Шурке за воротник и пригладил рубаху рукой. Шурка подскочил, чуть ли не до потолка. Взвизгнул и свалился с нар на четвереньки, отскочил в угол, ошарашено глядя на ребят.
— Ну! Чего надо!
— На станцию идти надо, засоня.
— Так бы и сказали сразу!
Недалеко от железнодорожного полотна мальчишки спрятались за скалой, а Таня, поправив влажные от тумана волосы, пошла к разъезду. В кустах осмотрелась. У семафора и возле стрелки стояли часовые. К небольшому столбику на обочине был пристегнут поводок овчарки. Собака, учуяв Таню, подняла морду, потянула воздух и громко залаяла. Часовой оглянулся вокруг, взял в обе руки автомат. Таня не стала таиться, а смело вышла из кустов и подошла к часовому.
— Дядя, мы с братиком хотим сесть на поезд, нам надо до Пихтовой доехать, — выпалила Таня, собираясь с духом.
— Здесь не сядете.
— Почему, дядя? Они же здесь, наверное, тормозят, мы успеем заскочить. Братик у меня очень ловкий.
— Поезда на восток идут со спецгрузом. К ним приближаться не дозволено.
— Дяденька, а как же быть?
Часовой посмотрел в синие печальные глаза Тани и посоветовал идти на станцию. Там можно сесть на пассажирский. Он вынул карманные часы, посмотрел внимательно на стрелки:
— Через три часа шестнадцать минут пойдет пассажирский.
— А он в Пихтовой останавливается?
— Там все поезда останавливаются, — он положил часы в карман, поправил автомат. — А зачем вам в Пихтовую, там же почти никто не живет?
— Бабушка у нас там.
Мальчики, наблюдавшие из-за скалы, видели, как часовой, попрощавшись с Таней, погладил собаку и пошел к семафору, что-то сказал железнодорожнику, а они вместе стали переводить стрелку.
Прибежала запыхавшаяся Таня:
— Мальчишки, здесь не сядешь, а пассажирский будет через три часа.
— Пассажирский нам ни к чему, — сказал Петька, — на нем без билета живо поймают.
Ребята задумались. Идти пешком? По рельсам не пропустят. Через тайгу — долго.
Послышался грохот. Петька спиной ощутил, как задрожала скала. Шел товарный поезд.
— Смотрите, он останавливается! — закричала Таня, — давайте побежим.
— Это он перед туннелем тормозит, — пояснил Тимка, — я сколько раз с отцом ездил, знаю.
— Тимка, а здесь туннели часто встречаются?
— Считай, Петька, через каждый километр. Вон видишь, черный хребет в воду уперся, там тоже туннель. Мой отец здесь на кругобайкалке когда-то работал, рассказывал такое, не дай бог.
— Тимка, а перед той туннелю тоже тормозят?
— Отец говорил, перед каждой сбавляют скорость.
— Тогда все в порядке, — Петька поднял мешок на плечо: — Пойдемте к хребту. Я придумал, как сесть на поезд.
По кустам, крадучись, пошли к черному хребту. Перед полянками останавливались и, посмотрев в сторону железнодорожного полотна, пугливо перебегали открытое пространство. Заслышав лай собак, падали в камни, дожидались тишины. Как тени, промелькнули под деревянным щитом: «Запретная зона». И, очутившись на верху туннеля, залегли в густых зарослях.
Петька сбросил мешок, как ящерица, подполз к краю туннеля и посмотрел вниз на рельсы. Один часовой стоял и сворачивал папиросу, второй склонился над полевым телефоном, бесконечно крутил ручку, вызывая какого-то «триста шестнадцатого». Он кричал, наверное, не очень сильно, просто звук залетал в туннель, усиливался, и ребята слышали рокот:
— Тррриста шестнадцатый, тррриста шестнадцатый — готовьте замену.
Петька отполз. Зашептал:
— В поезд будем прыгать отсюда. Я посмотрел, до вагона недалеко. Прыгать сразу всем, чтоб попасть в один вагон. На Пихтовой, как остановится, выскочим — и в лес…
— А ежели вагон окажется с крышей?
— Не бойся, Шурка, я буду смотреть. Как крикну, сразу прыгайте все, а то между вагонов можно угодить, тогда — конец.
Таня видела, как у Шурки побледнело лицо и широко раскрылись глаза. Петька с Тимкой быстро связали вещи в один узел. Капкан запихали внутрь. Потом все по очереди подползали к краю туннеля, смотрели вниз, примеривались.
— Шурка, а Шурка, ты прыгнешь? — спросила шепотом Таня.
— Прыгну. — Шурка сделался каким-то сонным. — А чего не прыгнуть?
— Шурка, может, тебя за руку взять и прыгнуть вместе? Поезд несется быстро, замешкаешься и в вагон можешь промазать.
К ним подполз Тимка:
— Отталкивайся, Шурка, двумя ногами, а то в воздухе перевернет.
— Не учи ученого. Сам знаю. Не с таких вышин прыгал.
Тарахтя мотором, летел вдоль берега почтовый самолет. Летчик, казалось, заметил ребят, потому что самолет стал разворачиваться. Быстро заползли в кусты, притаились. С самолета выбросили красный узелок с парашютиком. Внизу, у входа в туннель, залаяла собака. Самолет дал еще один круг и улетел.
— Петька, что он сбросил?
— Эстафету, Тимка, он сбросил. Приказ какой-нибудь часовым.
Ребята лежали на спинах, глядели в далекое небо и шепотом разговаривали о фронте, о танках Т-34 и о «катюшах». Тимка вдруг сел:
— Слышите!
Привстали. Прислушались. Приближался поезд, потому что мелко подрагивал туннель.
Петька с Тимкой быстро подтащили узел к самому краю. Глядя вниз на мирно беседующих часовых, приготовились к прыжку. Наконец паровоз, окутанный черным дымом, вылетел из туннеля. Петька заметил, что угля в тендере осталось совсем немного. Замелькали крыши вагонов.
— Приготовиться! — крикнул Петька.
Первый. Второй. Третий…
Показался вагон без крыши. Но хорошо, что Петька разглядел и не скомандовал. По самые края вагон был заложен зелеными ящиками. Следующий тоже был переполнен. Поезд набирал скорость, потому что вагоны замелькали быстрей.
— Давай! — крикнул Петька и спихнул узел.
Оттолкнувшись от сыпучей кромки туннеля, ребята полетели вниз. Приземлились. И не устояв, повалились на брезент.
— Шурки нет! — Закричал не своим голосом Тимка. Петька оглянулся, Шурки Подметкина рядом не было!
Слезы потекли по щекам Тани. Заморщился Тимка. Кусал пальцы, чтобы не заплакать, Петька Жмыхин. Стучали колеса. Паровоз, вытягивая последние вагоны из темноты туннеля, надрывно свистел, как будто оплакивал Шурку…
