Получилось здорово. Аж листья у берез зашелестели, аж диван загудел. Но «Кощей» даже не дрогнул. Алешку это нисколько не смутило. Он вылез из самолета и сказал:
– Ладно, в другой раз полетаю. Мне сейчас все равно некогда, надо к дядьке Кощею сходить.
Я чуть не сел на наш ревучий диван. Но все оказалось очень просто. Тот самый кузнец, новый Алешкин друг, и есть дядя Кощей. В его честь и назвал Алешка свое новое страшилище.
Этот дядька действительно был похож на сказочного Кощея. Только маленького. Безобидного такого. И даже доброго. У которого отобрали его зловредную иглу в яйце и сдали в музей сказок.
Он такой худенький, что даже через рубашку видны все его кости. Но руки у него очень сильные. Жилистые такие, хваткие. Потому что он самый настоящий кузнец. У него даже фамилия «кузнецовская» – Ковалев. Оказывается, по-украински, Коваль – это кузнец, Лешка мне все это рассказал. И он целыми днями пропадал на краю деревни, в его кузнице. Из нее идет черный дым и слышится задорный звон металла по металлу. Одна местная бабка мимо кузни ходит всегда с опаской и крестится на ходу. Она говорит, что издавна в кузне живут черти и всякая другая нечистая сила. И я бы ей поверил. Особенно когда видел, как дяденька Кощей, в черном фартуке, с голыми жилистыми руками вызванивает на наковальне молотком какую-нибудь замысловатую, рдеющую огнем железку. И как чумазый чертенок Алешка, пыхтя, качает отполированную рукоять мехов, раздувает в горне огонь.
Этот Кощей, он просто волшебник. Добрый и умелый. Один раз он у нас на глазах выковал из черного железа настоящую розу! С лепестками и листочками. И с колючками.
Он и Алешку начал было приучать к своему мастерству. Но у Лешки был свой интерес: новый воздушный винт для турундыки и обещанный за помощь старенький велосипедный моторчик. Это я так думал. А Лешка думал совсем по-другому. Ни за что не догадаетесь. Турундыка турундыкой, а украденные картины нужно разыскать. И надавать ворам по тыкве.
Но при чем здесь коваль Кощей? Оказывается, очень даже при чем. Неприятно об этом напоминать, но он когда-то сидел в тюрьме. И знаете, за что? Он состоял в преступной группировке, которая занималась… кражами картин. Из музеев и из частных коллекций. А потом эти картины переправляли за границу.
У этого Кощея Ковалева была очень ответственная задача. Ведь на границе внимательные таможенники не пропустят ценные картины, нужно их как-то обмануть. Иногда для этого какой-нибудь художник малевал поверх оригинала какой-нибудь пейзажик для маскировки. А за границей опытные реставраторы осторожно снимали верхний слой краски, и картина великого художника представала в своем первозданном прекрасном виде. Но опытные таможенники просвечивали специальными приборами подозрительные картины и обнаруживали «маскировку». Кроме того, при ее расчистке оригинал подвергался опасности повреждения.
И вот этот Ковалев, – а у него очень золотые руки, – аккуратно вынимал картину из рамы, накладывал на нее холст с какой-нибудь работой неизвестного художника и этот «бутерброд» опять вставлял в раму.
Несколько раз у этих жуликов такой фокус проходил, а потом они все попались. И Кощей Ковалев тоже. Но он сильно раскаялся, признал себя виновным и очень помог следствию. И поэтому скоро вышел из тюрьмы и занялся честным трудом.
Это мне все Алешка рассказал. А потом спросил:
– Ты все понял, Дим?
Я ответил честно.
– Эх ты! Ведь все очень просто! Эти картины, который Корягин нарисовал, специально скрали. Ими, Дим, будут Шишкиных маскировать.
Тут до меня кое-что дошло. Не дошло только то, почему эти жулики не похватали их вместе с шедеврами прямо в доме, а полезли за другими в подвал.
– Элементарно, Ватсон. – Алешка рассмеялся. – Ведь милиция будет искать картины по списку. А в этом списке подвальных картин нету. Все понял?
Конечно! Еще как! Но оказалось, что я ничего не понял. Потому что Алешка вдобавок сказал:
– Завтра, Дим, делай хорошие бутерброды: поедем в поход.
– Зачем?
– За картинами. Я знаю, где они спрятаны.
Вот это фишка!
Вечером Алешка пришел из кузни с подарком для мамы. С корзиночкой, в которой из земли торчали какие-то стебельки.
– Рассадник, – объяснил он деловито. – Флёксы, петюнии, настюрции.
У мамы сделались большие глаза, и она его терпеливо поправила:
– Так не говорят, Алексей. Говорят: рассада, флоксы, петунии, настурции.
– Это у вас так не говорят. А у нас так говорят.
– Где это у вас?
– На кузне. В полусадике.
– В палисаднике, – опять поправила его мама. – Ужинать садись.
– Я уже ел.
– Это что же ты ел? Петюнии?
– Вармишель.
– О боже! В кузне нахватался?
– Ага. У Кощея. Он меня и мармаладом накормил.
– Хорошая еда, – вздохнула мама. – «Вармишель с мармаладом». Вот приедет папа…
– …Он меня похвалит, – уверенно завершил Алешка мамину фразу. И добавил: – Мы завтра поедем ему помогать.
– Куда? – Мама ужаснулась. – На чем? На турундыке? Папа же в Берлине.
– А Берлин где? На экваторе? Туда и бензину не хватит. – Алешка валял дурака. – Мы без бензина, на велосипедах.
– Алексей! – Большие мамины глаза сердито сузились. – Что ты еще задумал?
– Это не я, это Димка. Он задумал Июльке привет от Павлика передать.
– Какой еще Юльке?
– Обкраденной. Павлик в нее влюбился. И мечтает картины найти. Тогда Июлька на нем женится. А Витек будет шмыгать усами. На дискотеке. А папа меня похвалит.
Мама прижала пальцы к вискам:
– Это уже не «вармишель». Это какая-то окрошка! Иди спать. Пусть тебя папа похвалит на дискотеке.
– А рассадник? – взвыл Алешка. – Надо петюнии посадить. Они ведь не простые, тебе их Кощей подарил.
– Заколдованные? – насторожилась мама.
– Цветастые. Он цветут круглый год.
– И под снегом? – спросила мама. – Ну ладно, тогда сажай свой рассадник.
– И посажу! Мам, где лопата? Дим, иди за водой. Мам, выкопай вот здесь три ямки.
Мама выкопала ямки, посадила цветы «петюнии, флёксы и настюрции», я их обильно полил. Алешка устало вытер лоб.
– Можно и отдохнуть, – сказал он, присаживаясь на диван. Причем сел так осторожно, что диван даже не пикнул.
– Отдохнешь, – возразила мама, – когда выведешь со двора свою турундыку. Я ее боюсь. Все! Тебе нужна мама, которая заикается? Нет? Вот и мне тоже.
– Дим, – сказал Алешка, – тебе нужна мама-заика? Вот и мне тоже. Я что придумал? У пруда такой обрывчик есть. Взлетная полоса. Закатишь туда «Кощея», поставишь на тормоза…
Я все понял. В день испытаний я сяду в этот гидроавтожир, отпущу тормоза и помчусь вниз, к обрыву. Взлечу над ним и плюхнусь в илистое прибрежье. Ищи дурака, как сказал один мальчик деревянному Буратино. Турундыку мы туда откатим, но полет с моим участием – фигвам. Или даже два.
Однако полет все-таки состоялся. Но за штурвалом «Кощея» был в этот раз не я…
Утром Алешка с грохотом ссыпался с чердака, сделал вид, что умылся, и возмущенно спросил меня:
– Велики накачал? Чай в термос залил? Бутерброды сделал? Ты что, всю ночь спал, что ли? Давай быстренько полей петюнии и поедем за картинами. Пока Павлик нас не обогнал. Он шустрый опер.
Мама покормила нас «вармишелью» с тушенкой, мы собрали рюкзачок и поехали в «Палитру». Причем, что интересно, ни разу не сделали привал под раскидистым деревом – Алешка спешил. И как выяснилось, не напрасно.
Вокруг дома с колоннами кружил Витек, поглядывая на его окна.
– Туда нельзя, – строго предупредил он нас, когда мы направились к дверям. – Там капитан милиции ведет допрос.
– А мы тоже на допрос, – сказал я. – Капитан милиции нас вызвал.
– Сто повесток прислал, – веско добавил Алешка. – Прямо на домашний адрес.
Он встал на приступочку, заглянул в окно, хмыкнул:
– Допрос! Дим, они там чай пьют. С нашими любимыми пирогами.
И он постучал в стекло.
Окно распахнулось, выглянула Июлия с розовыми ушками и красными щечками.
– Привет, – сказал Алешка. – Мы повестку получили.
– На пирожки, – добавил я.
– Привет. – В соседнем окне появился и Павлик. – А я как раз собирался к вам заехать.
– Не стоит, – сказал Алешка небрежно, – у нас ничего нет. Ни мармалада, ни вармишели.
Юлька засмеялась, Павлик немного смутился.
– Можно вас на минуточку? – вежливо спросил его Алешка. – Дело есть. Поважнее пирожков. На сто тыщ баксов.
Павлик послушно вышел из дома. Мы отошли в сторонку. И Алешка сказал умышленно скучным голосом:
– Можете вернуть своей невесте картины. Я их нашел.
– Какой невесте? – застеснялся Павлик. – Нет у меня никакой невесты.
– Ну, значит, и картин нет. – Алешка независимо посвистел и не спеша повел свой велик к воротам.
– Стой, стой! – Павлик догнал его, схватил за руку. – Какие картины?
– Ну эти! Которые папа, полковник Оболенский, поручил вам разыскать. А вы вместо этого чаек с пирожками попиваете.
