Тихонько вздохнув, она снова закуталась в одеяла. И в который раз вспомнила, как оказалась на рельсах, прямо перед несущимся на нее поездом, и свой возникший потом запоздалый ужас. Как, выбравшись на платформу, проводила глазами поезд и с закружившейся головой опустилась на асфальт, как кровоточащими руками обхватила ободранные коленки и крепко-крепко зажмурила глаза, чтобы скрыть от мальчишек непрошеные слезы. Но они, как начинающийся дождик, крупными темными горошинами покапали на асфальт.
— Поплачь. Тебе от этого легче станет, — сказал тогда Артем, а сам присел рядом с ней и обнял за плечи. Она прижалась к нему и зарыдала во весь голос.
А он гладил ее по спине, волосам, говорил: «Все пройдет», и столько теплоты и нежности было в его голосе, что она почувствовала себя такой счастливой, какой не была никогда в жизни. Потому что поняла, что ему небезразлична. Ради этого стоило угодить на рельсы.
Интересно, он это помнит? И как они собирали смородину и смотрели на звезды, и как он говорил, что не хочет уезжать. Неужели забыл?
Лешка горько вздохнула и снова закашлялась. Голова стала чугунной и неповоротливой, а горло заболело так, будто в него вставили острую бритву.
Ромка все еще сидел с трубкой, и Венечка нетерпеливо спросил:
— Что отвечать-то?
— Не знаю. Хотя вот что: пусть этот Никита, на всякий пожарный, спросит у отца, есть ли у него Шильдер. Писатель такой, напиши, был историк, который жизнь российских императоров описывал. Лишняя информация нам не повредит.
— Ладно. А завтра, значит, Лешка ко мне не придет?
— Завтра я сам к тебе собирался, а теперь думаю, что школу пропускать не стоит, коль никто не звонит. А кому приспичит, тот дозвонится. Дождется, пока ты появишься.
Ромка положил трубку и подошел к больной сестре.
— А теперь ты как себя чувствуешь? Полегчало?
Лешка высунула из-под одеял ногу и прохрипела:
— Теперь жарко стало. Уже потею.
— Значит, проходит?
— Наверное. Маме ничего говорить не будем, а то узнает, почему я опять заболела, и тебе первому не поздоровится.
— А тебе правда лучше? Честно-честно? Покажи горло и скажи «а».
Лешка широко открыла рот. Ромка заглянул внутрь.
— Гланд почти не видно. Раз не увеличены, значит, ангины нет.
— Вот видишь! Ты мне чаю дай, но не очень горячего.
— Сейчас. — Ромка засуетился. — Тебе с малиновым вареньем или с медом?
— С медом.
На самом деле Лешке лучше не стало, но она решила терпеливо и мужественно переносить свою болезнь. Ромка вон взрывчатки не испугался, а она будет бояться какой-то простуды? Есть вещи и поважнее, о которых следует беспокоиться.
И когда Валерия Михайловна пришла с работы, она выбралась из-под всех своих одеял и примостилась у телевизора, чтобы никто не заметил ее болезненного состояния. Снова почувствовав озноб, надела на себя лишний свитер и согрела холодные ноги в густой собачьей шерсти, благо Дик был всегда под рукой.
Вечер прошел как в тумане. Лешка села со всеми ужинать, но пища, которую она вынужденно глотала, казалась ей жутко горькой и противной. Съев совсем немного, она решила, что натерпелась достаточно, поднялась и очень естественно потянулась.
— Что-то спать захотелось. Вы как хотите, а я ложусь. С Диком кто гулять будет?
Ромка с тоской посмотрел на отца. Олег Викторович шумно вздохнул, но согласился.
— Ладно уж. Только «Новости» посмотрю.
Ромка тоже улегся рано. Он устал. День был насыщенным, одна «взрывчатка» в троллейбусе чего стоила! О сестре он не беспокоился — Лешка даже его сумела ввести в заблуждение.
Он крепко спал и не слышал, как она всю ночь ворочалась и громко стонала, как к ней подходила мама, измеряла температуру, давала лекарство и долго сидела рядом, держа ее руку.
Утром Ромка проснулся раньше всех, в рекордный срок погулял с Диком и умчался в школу. До начала уроков у него было два дела: «содрать» у кого-нибудь задачку по алгебре и поговорить со Славкой. Он подстерег его в раздевалке.
— Я вот что придумал, — торопливо заговорил Ромка. — Ты Иркиным гостям не просто нашу объяву покажешь. Само по себе оно их не удивит — что в нем особенного? Но вот когда ты скажешь, что мы только что по нему звонили, и нам сказали, что продается двухтомник «Император Николай Первый», и что инициалы на нем — Н.Н., то преступник себя выдаст. Ирку только предупреди, чтобы она не кинулась звонить своему отцу.
— А вдруг дядя Андрей дома будет?
— Надо надеяться на лучшее. И еще там скажи: «Уж не Клещ ли дал это объявление? Книги своровал, а покупатель сорвался, вот он и ищет нового».
Славка изумленно вытаращился на друга.
— Но это же глупо. Награбленное обычно прячут, а не объявляют о нем в газетах.
— Вот и пусть тебя считают глупцом — не станут опасаться. А наводчика это объявление должно или напугать, или удивить хотя бы. Он захочет сам позвонить по данному телефону, чтобы узнать, что это за книжки, а еще заказчику или Клещу, чтобы спросить у них, как такое могло случиться. А для этого он должен списать Венькин телефон из газеты. А ты смотри, кто это сделает. И сразу, как договорились, дай мне знать. Кстати, Ирка друзей своих расспросила? Они никому об их книжках не рассказывали?
— Расспросила. Никому.
Прозвенел звонок к уроку, и Ромка хлопнул Славку по плечу.
— Действуй, как я сказал. Удачи тебе!
Глава X ПЕРВЫЙ ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ
Когда Ромка пришел из школы домой, оказалось, что мама из-за Лешки не пошла на работу, а сидит около нее и ждет врача.
— Никогда не думала, что вы такие безответственные! — воскликнула она с гневом, лишь только Ромка переступил порог. — Особенно ты, Рома. Как ты мог заставить ее выйти из дома? Прекрасно же знал, что она больна?
— Да что я? И вообще она на минутку вышла. И температуры у нее почти не было. Кто же знал, что так получится? — чувствуя себя виноватым, забубнил Ромка.
— Послушай, я же знаю, что вы с ней к Венечке ездили. Какая-такая была в том нужда? Вы и так с ним по десять раз на день созваниваетесь. А я сегодня, в кои-то веки, в театр собралась.
— В какой еще театр? С папой?
— Нет, не с папой. С Еленой Федоровной с работы. Мне мои клиенты контрамарки принесли в «Современник». Я второй месяц мечтаю попасть на премьерный спектакль, да все не куплю билеты. А тут такая оказия. Но я знала, что ничего не выйдет, что-нибудь непременно да помешает. — Валерия Михайловна с досадой махнула рукой.
— Да ты иди, чего там, — милостиво разрешил Ромка. — А я за Лешкой пригляжу.
— Так же, как и вчера? Нет уж, не надо, я сама должна врача дождаться, узнать, что он скажет. Иначе театр не в радость будет.
— А вдруг врач не поздно придет?
— Может быть.
Валерия Михайловна подошла к письменному столу, выдвинула нижний ящик, где хранила старые театральные программки, памятные ей билеты, вырезки из разных журналов, и извлекла из-под них маленькую плоскую коробочку, очень похожую на портсигар.
— Что это? — заинтересовался Рома.
Мама нажала на защелку, и «портсигар» распахнул свой зев. Внутри него приподнялись два круглых стеклышка с металлическими ободками.
— Это бинокль. Театральный. Когда-то очень-очень давно, когда мне было почти столько лет, сколько вам, мне купили его за пять рублей.
— За сколько, за сколько?
— За пять рублей, — повторила Валерия Михайловна и сама подивилась. — Хотя моя мама получала тогда рублей двести, и при такой зарплате это было нормально и недорого. Надо же, сохранился. Я об этом бинокле только сегодня вспомнила.
— Странно, что я его раньше не видел.
— Не странно, а просто чудо, что он не попался в твои проворные руки. Иначе бы ни за что не сохранился. Ты же любишь все разбирать, а потом бросать.
— Я давно ничего не ломаю. Дай-ка его мне.
Ромка направил бинокль на сестру и еще лучше рассмотрел, какая она бледная и осунувшаяся. Сама Лешка не выявила желания взглянуть на занятную вещицу — не было сил.
Ромка обратил окуляры на маму.
— Не очень-то он и увеличивает!
— В два с половиной раза, — сказала Валерия Михайловна. — Это ж не военный бинокль, а в театре достаточно и такого. Зато он компактный, и его можно носить в любой сумочке.
Она забрала у Ромки свое имущество, положила его назад в ящик письменного стола, взглянула на часы и тихо вздохнула.
«Славка, наверное, уже к Ирке направился», — подумал Ромка и объявил:
— Выведу пока Дика. Эй, ты, урод, собирайся.
Пес отошел от Лешки, побежал в коридор и ткнулся носом в поводок и ошейник. Ромка бросал их куда попало и потом не помнил, где их оставил, а Дик находил и показывал. На полу в Лешкиного дивана остались серые клоки собачьей шерсти. Валерия Михайловна покачала головой и молча пошла за веником.
