глазах.
Ноги стали ватными, мозг превратился в желе.
Нет, мне показалось. Этого просто не может быть, потому что так не бывает – разве что в триллерах или кошмарных снах.
А если я не сошла с ума, если я права? Самое ужасное, что я не могла придумать, как проверить свою дикую догадку.
– Нехорошая квартира, – добавила я. – Я все правильно сказала, Наталья Гавриловна?
Повисла пауза, в трубке что-то зашуршало и затихло, а я бестолково алекала.
– Что-то со связью, моя девочка, – тихо отозвалась Гаврюша. – Ты умница. Я буду по тебе скучать.
* * *
– Да она его ненавидит! – Я орала на всю улицу и меня это ни капли не смущало. – У них шутка была! Про Булгакова и про Чехова! Типа, хочешь замутить с Гаврюшей – рассказывай про Чехова, хочешь ее слить – про Булгакова! Ты понимаешь или нет?
– Я понял.
Леша отвечал непривычно коротко, мы бежали с такой скоростью, что могли бы выиграть любительский спринт.
– А про нехорошую квартиру Гаврюша говорила, когда этажом выше что-то гремело!
Дыхание сбивалось, кроссовки размеренно шуршали по асфальту.
– И пусть твой Саня Есенин надо мной ржет, но я обязана это рассказать!
– Стоп, – Леша резко затормозил. – Там Настя одна. И ничего не знает. Леська, беги к Сане, если его нет на месте – тащи сюда кого угодно. А я Настю домой отправлю, а сам между этажами потусуюсь, чтобы никто не вышел и не вошел.
– Только попробуй, – рявкнула я, – если в восьмой квартире происходит какой-то ад, нам даже близко туда нельзя.
– Мы теряем время, – твердо произнес Леша и быстрым шагом направился в противоположную сторону.
– Леш, пожалуйста!
Не оборачиваясь, он выбросил в воздух сжатый кулак.
По пути к участку со мной кто-то здоровался и я вроде бы что-то отвечала, деревья сливались в одно зеленое пятно, горячий воздух как будто замедлял движение.
Я чуть не рухнула на тротуар, когда увидела Есенина, который с кем-то говорил возле отделения.
– Помогите, пожалуйста! – крикнула я и почему-то расплакалась. – Квартира, Гаврюша, она не могла уехать, а сказала, что уехала…
– Гражданка Полякова, глубокий вдох! – скомандовал Есенин. – Выдох. Теперь говори.
…Есенин мне поверил. Если бы не поверил, мы бы, конечно, не бежали к дому Гаврюши, он бы не задавал вопросы о рыжем Севе и не повторял бы: «Разберемся, гражданка Полякова, отставить слезы».
Когда мы оказались у подъезда, Есенин жестко проговорил:
– Сейчас заходим, забираешь Леху и на все четыре отсюда. Ясно?
– Ясно.
Между первым и вторым Леши не было. Между вторым и третьим тоже. На площадке третьего этажа мы услышали голоса.
– Да вы чего, я к бабульке пришел, а ее нет! – объяснял кому-то Леша. – Думал, вы знаете.
Его ярко-желтая майка мелькала между перилами.
– А я думал, что ты курьер, – Лешин собеседник коротко рассмеялся.
Послышался громкий щелчок. Есенин сжал челюсти и еле слышно процедил:
– Гражданка Полякова, пошла вон отсюда.
– Там Лешка, – прошипела я.
– Там у кого-то ружье, дура.
Я думала, что должна прямо сейчас броситься спасать Лешку. Я думала, что Есенин сошел с ума: кто уходит, когда там – твой друг и ружье? И еще что-то думала, пока Есенин не отшвырнул меня к стене, а сам расстегнул кобуру, бесшумно преодолел несколько ступенек и негромко произнес:
– Медленно опустите оружие.
– Еще один знакомый! – снова хохотнули вверху. – Ну че, семерых одним ударом?
Мне захотелось зажмуриться и заткнуть уши. Но это вряд ли помогло бы.
Никогда не слышала настоящего выстрела, но как только раздался оглушительный взрывной звук, от которого голова стала пустой и в ушах пронзительно запищало, я сразу поняла – точно, стреляли.
Глава 14. #не_знаю_что_сказать #все_в_сборе #ценное
Есенин ранил рыжего Севу в плечо. Лешка остался невредимым, но был так ошеломлен произошедшим, что еще сутки не мог нормально разговаривать, и вместо привычных словесных фейерверков выдавал односложные ответы и задумчиво угукал. Коротко объяснял: позвонил в восьмую квартиру, потому что не нашел Настю у дома. Решил, что с нею случилось нечто ужасное, а все ужасное творилось именно в восьмой. Настя монотонно оправдывалась: увидела сообщение в какой-то группе: «Возле дома творчества бродит странная женщина», а Гаврюша легко могла показаться кому-то странной и дом творчества вполне соответствовал ее интересам. Поэтому Настя отправилась туда, а нам бы обязательно написала, если бы… Если бы знала, что это важно. За Лешу Настя перепугалась до такой степени, что сама стала называть его «бро».
Но самым ужасным и одновременно прекрасным было даже не это.
Левушка и Гаврюша нашлись в тот же день, и для этого не пришлось ждать допроса преступника.
Их обнаружили связанными в запертой кладовой квартиры номер восемь. Не знаю, что нас больше шокировало – то, что они все это время находились под носом. Или то, что их состояние вызывало опасения – Гаврюшу отправили в больницу с сотрясением, а Левушка вообще был без сознания, когда его нашли. Или то, что рыжий Сева был им хорошо знаком – мы сделали абсолютно правильные выводы: он был двоюродным братом Льва Андреевича и племянником покойного хозяина квартиры, именно о нем Гаврюша рассказывала мне, как о «светлом улыбчивом мальчике».
О нашем расследовании и в каком-то смысле участии в задержании узнали и моя бабушка, и вернувшиеся с гастролей родители Насти с Лешей. После этого мы прочувствовали на себе смысл выражения «бегать по потолку», неделю выходили на улицу исключительно с сопровождением и наблюдали молниеносную смену настроения взрослых. Мы с бабушкой, например, могли нежно обниматься и признаваться друг другу в любви, а через полчаса она поджимала губы и говорила, что не знает, как мне доверять и что со мной делать. У Насти с Лешей происходило то же самое, если судить по Настиной формулировке: «У нас тут гиперопека и абьюз».
Гаврюша после выписки из больницы жила у нас – во-первых, ей был нужен присмотр, во-вторых, она попросту боялась возвращаться домой. Это хорошо повлияло на бабушку: Гаврюша буквально пела оды «своим спасителям» – мне, Насте, Лешке и Есенину, так что со временем бабушка немного оттаяла. «Леська, быть отзывчивой и быть безголовой – не одно и то же», – стала говорить она.
А потом вернулся и Левушка. Он еще сильнее похудел, к нему косяком потянулись бывшие соседи. Борис Сергеевич привозил ему выловленную рыбу, Карина помогала с домашними делами, и еще куча неизвестных нам людей предлагали: «Левка, устроим тебя в санаторий», «Лев Андреич, пейте гранатовый сок – сама давила», «Поживите у
