прикажет? — чуть улыбнулась Гудоните.
Алпукас повернулся к окну, у которого все так же, опустив руки, стояла Марцеле.
Все замолчали.
— Не прикажет, — тихо проговорил Алпукас.
— Это хорошо, — все так же ласково сказала Гудоните.
Гости поднялись. Уже у двери учительница сказала, как бы между прочим:
— У нас к вам еще одно дело, тетя Марцеле.
— Мы хотим попросить, чтобы вы отпустили мальчиков на стройку, — подхватила Яне. — Они там сначала не поладили с ребятами, помирим их. Мы отвечаем за мальчиков — больше драк не будет.
Алпукас и Ромас переглянулись и зашептались. Марцеле рада была концу неприятного разговора о костеле.
— Уж и не знаю, что сказать. Но раз вы просите… — Марцеле взглянула на свекра. — Как, дедусь?..
— Пусть идут, что поделаешь, — не стал возражать старик. — Отец драться им запретил, а дело пусть делают. Я и сам вечерком выберусь посмотреть. Ломота вроде отпустила.
Дети бросились собираться.
Дом опустел, дед сидел, глядя на пол. Все так же, не поднимая рук, стояла у стены Марцеле. Дед нарушил молчание первым.
— Не забивай себе голову тяжелыми думами, Марцелюшка, — сказал он. — Не води больше детей в костел. Не надо. Мы свое прожили по-своему, они будут жить по-другому.
Стало уже смеркаться, когда очнулась Марцеле и огляделась. Все так же стояла она и смотрела на свои опущенные руки. Деда не было. Осталась одна.
И Марцеле расплакалась.
…Ромас и Алпукас с трудом узнали стройку. Все перекопано, высятся груды камня, кирпича, штабеля бревен. Кругом шум, гул, грохот. Прежде всего мальчики обратили внимание на трактор, бульдозер и какую-то чудную, ни на что не похожую машину, неуклюже ползавшую то назад, то вперед. Ромас и Алпукас никогда не видели такой. Она, урча, подползала к большущему валуну, вцеплялась в него железными когтями, подхватывала, словно перышко, и тащила в сторону. Остановившись на крутом берегу речушки, машина разжимала когти. Глыба катилась под откос — все быстрей, быстрей и плюхалась в воду. Дождем взлетали брызги, ярко вспыхивала пестрая радуга.
Ромасу и Алпукасу хотелось постоять, поглядеть, но вожатая торопила:
— Пошли, пошли, насмотритесь еще!
Сделав несколько шагов, мальчики снова застыли, разинув рты. Возле груды мелких камней работали деревенские ребята. И Забулюкас, и Йону́кас, и Юо́зас, и много других — все задиры, которые прошлый раз с таким азартом лезли в драку. Теперь они грузили камни на телеги и тачки. Только пыль и грохот стояли вокруг. Повозка мигом наполнялась, возница щелкал кнутом, и лошади трогались. Сзади напирали порожние телеги.
Завидев Ромаса и Алпукаса, все бросили работу.
— Эй, чего встали! Гоп-ля! — крикнул возница.
— Ничего, ничего, — вмешалась учительница. — Отойдем в сторонку, отдохнем и потолкуем.
Ребята потянулись за пионервожатой в ложбину, где зеленела еще невытоптанная трава.
— Дети, мы уже говорили, — начала вожатая, — что вы поступили неправильно, драться вам не из-за чего. Можно жить в дружбе и не вздорить. Все признали, что это некрасиво, дали обещание больше не драться. Некоторым и дома досталось.
Кое-кто из ребят потупился. Вожатая продолжала:
— Договоримся так: больше об этом не вспоминать. Давайте помогать колхозу строить электростанцию. Свет нужен всем. Вам самим будет лучше готовить уроки при электричестве. Лучше, да?
— Лу-у-учше! — отозвались нестройные голоса.
— А теперь разделимся на два отряда и посмотрим, кто умеет быстрей работать.
Она уже хотела вести мальчиков, но учительница добавила:
— Верно сказала вожатая, больше об этом говорить не будем. Но вы все-таки поссорились. Чтобы работа шла веселей, нужно помириться. Подайте друг другу руки.
— Ты заводила, тебе первому, — подтолкнула вожатая Забулюкаса.
Тот решительно шагнул вперед и протянул руку:
— Драться больше не буду!
То же сделали и Ромас с Алпукасом. А потом все по очереди протягивали руки и, отводя глаза, бормотали: «Больше не будем… Ладно!»
Разделившись на два отряда, дети принялись за дело. Одной группой руководил Ромас, другой — Забулюкас. Работали вроде неплохо, но не было того энтузиазма, той радости, которая обычно брызжет там, где собирается много ребят.
Учительница и вожатая чувствовали: чего-то не хватает, что-то неладно. Казалось, сделано все: детей помирили, разбили на отряды… Чего же еще?
…Когда ребята вернулись с обеда, работа еще не начиналась — колхозники отдыхали дома, студенты — в лагере. Замершие машины казались выброшенными на мель гигантскими раками. На берегу виднелись запыленные телеги с задранными оглоблями, груды камней, щебень, доски, брошенный инструмент… Все это мертво без человека. Только ему под силу обуздывать реки, сравнивать горы, насаждать леса. Да мало ли чудес может он совершить на земле?.. И совершит!
Дети собирались в зеленой лощине. Кто сидел, кто лежал на траве. Настроение, как и утром, было неважное. К Алпукасу с Ромасом подсел Забулюкас. Мальчики помолчали.
— А ты здорово дерешься, вон как заехал… — Забулюкас оттянул ворот и показал подживающую ссадину.
Ромас усмехнулся:
— Ты тоже хорош — такой фонарь посадил под глазом…
Оба с любопытством разглядывали «раны» противника. Трудно было решить, на чьей стороне преимущество.
— Ты где драться учился? — поинтересовался Забулюкас.
— Где? У нас улица на улицу как выйдет… Ого!
— А чего вы деретесь?
— Не всегда деремся, но бывает. Больше играем.
— В кого?
— В индейцев, разбойников, войну. У нас, где я живу, есть пустырь. После уроков все там собираются…
Подошли и другие ребята.
— А в школе тоже деретесь?
— Нет. Учителя смотрят, а директор чуть что — сразу вызывает в кабинет.
— Наши тоже смотрят, — пожаловался кто-то, — и учительница и вожатая. На сборе и то шевельнуться не дадут.
— А в городе нельзя заблудиться?
— Подумаешь, заблудиться! — гордо ответил Ромас. — Я в кино, и в цирк, и на каток один хожу!.. И ничего.
Он принялся рассказывать про город: как много там всяких машин, как после уроков ходят купаться, как берут самые дешевые билеты в кино, а сидят на самых лучших местах. Все слушали развесив уши.
— Он мне ружье отдал, — похвалился Алпукас, — а я ему палку вырезаю.
Все заинтересовались: какое ружье, как из него стрелять, далеко ли бьет? И, хотя кто-то заметил, что палка и ружье — вещи неравноценный, все одобрили мену, потому что надеялись пострелять, когда ружье окажется у Алпукаса. И Алпукас не жадничал — всем обещал.
Потом и другие ребята стали соображать, что у них есть для мены с Ромасом. Разговор подолжался и за работой. У одного дома рос кукушонок, и он хотел бы получить за него горн, у другого была славная свистулька в пять продушин, третий предлагал живого зайца… пятый — чучело коршуна… десятый — ручного аиста…
Всех перещеголял Коджюкас. Он предложил Ромасу поменять волчонка
