— Будь по — твоему, — печально промолвила Трикси. — Но как же я тебе завидую! Больше всего на свете мне хотелось бы самой присутствовать при завершении нашей «операции».
— Ужасно обидно, — с неподдельным сочувствием в голосе согласилась Белка. — Но погоди, не торопим ли мы события? Вдруг мой визит в галерею тоже не расставит все точки над и? Глаза — то у предков миссис Линч могут оказаться карими. Что тогда?
— Вот когда окажутся карими, тогда и будем волноваться, — невесело усмехнулась Трикси. — И решим, как действовать дальше. Но если по совести, Белка, то мне невмоготу будет ждать, пока наступит вечер среды и ты увидишь все самолично. Правда невмоготу.
— Мне тоже, — сказала Белка. — Но у Линчей телефоны расставлены по всему дому. Если я добуду нужное свидетельство, я позвоню тебе сразу после разговора с мистером Линчем.
— Не думаю, что у меня хватит сил дожить до этого момента. — Трикси уныло смотрела в окно. — Надо терпеть еще сорок восемь часов! Это слишком долго.
В комнату вихрем влетел Бобби.
— Привет! — с порога улыбнулся он девочкам. — Трикси, когда же, наконец, ты повезешь меня на велосипедную прогулку? Ты ведь обещала. Прошло уже столько времени, а ты все сидишь тут, неизвестно почему.
Трикси сурово поглядела на мальчика.
— Бобби Белден! Сию же секунду возвращайся в коридор, закрой за собой дверь, а потом постучи и попроси разрешения войти. Клянусь Богом, мы все тебя так избаловали, что ты наверняка вырастешь невоспитанным, невежливым субъектом,
Бобби без всякого трепета встретил взгляд старшей сестры и ответил ей взором, полным упрека и обиды.
— Ни за что не пойду. Я пробовал стучать, но они ранены, и от них не получается никакой шум.
С этими словами он протянул Белке обе свои забинтованные ручонки, явно ища у гостьи поддержки и сострадания.
Девочка едва не задохнулась от ужаса.
— Силы небесные! Бобби! Не может же быть, что ты порезал все пальцы? Все без исключения?
— Без исключения, — с величайшим достоинством провозгласил младший представитель семейства Белденов. — Большие тоже.
Вспомнив, какой жуткой опасности подвергся малыш совсем недавно, оставшись в пустом доме в обществе огромного и острого кухонного ножа, Трикси вспыхнула от стыда. У нее даже щеки запылали. Она опять почувствовала, что ей нет оправдания.
— Ладно, Бобби, хватит спорить, — проговорила она примирительно, стараясь скрыть жалость к ребенку. — Ступай, выведи мой велик из гаража. Я скоро спущусь и поедем кататься.
— Будет сделано! Мальчик пулей понесся вниз. Трикси горестно вздохнула.
— Что поделаешь? У жизни свои законы, их не отменишь. Придется двое суток влачить привычное существование. Должно быть, в среду вечером, когда ты позвонишь от Линчей с потрясающим известием, что родители хозяйки дома были голубоглазые, ты застанешь меня за каким-нибудь скучным, обыденным занятием. Наверное, я буду мыть посуду.
В ту самую среду, о которой шла речь, Трикси не ложилась спать до одиннадцати. Телефон, однако, так и не зазвонил. Но явившись утром в четверг в школу, полная тревоги и сомнения, она обнаружила, что Ди и Белка ждут ее в раздевалке.
Ди живо бросилась к ней и обняла за шею.
— Мне так совестно, что я на тебя злилась! — с раскаянием в голосе воскликнула она. — Пожалуйста, Трикс, прости меня. Умоляю тебя!
— Конечно, я тебя прощаю, — ответила Трикси, сконфуженная и довольная. — Но что случилось?
— Здесь об этом нельзя говорить, — прошептала Ди. — Не могла бы ты после школы вместе со мной поехать к нам в усадьбу и провести там вечер?
— С радостью! — воодушевилась Трикси. — Сделаем так; во время ланча я позвоню маме и спрошу, не возражает ли она. Думаю, мама согласится.
Прозвенел звонок, начались уроки, и у девочек до самого полудня не было больше возможности конфиденциально побеседовать друг с другом. В полдень Трикси побежала в ближайшую телефонную будку и несколько минут спустя, веселая, улыбающаяся, возвратилась подругам.
— Мама не имеет ничего против; только она взяла с меня обещание, что мы не проболтаем всю ночь напролет.
Она схватила Ди и Белку под руки. — Я так волнуюсь… у меня даже пропал аппетит. Есть совсем не хочется. Не надо откладывать, расскажите прямо сейчас, что у вас там произошло вчера вечером.
— Это слишком долгая история, — покачала головой Ди. — И народу вокруг слишком много. — Она горячо сжала руку Трикси. — Самое важное, что ты не держишь на меня зла. Я так боялась, что мои извинения не будут приняты.
— Почему? — искренне удивилась Трикси,
— Потому, — отвечала Ди, заливаясь густым румянцем, — что у меня хватило глупости поверить, будто ты способна дурно говорить о маме и обо мне и издеваться над нами. — Она понизила голос. — Ненавижу дядю Монти. Всей душой ненавижу. И теперь точно знаю, что он самозванец.
Ди наотрез отказалась продолжать разговор о дядюшке Монти в стенах школы. К этой теме она вернулась, лишь когда девочки остались одни в ее комнате, где их наверняка никто не мог подслушать.
Комната Дианы была истинной мечтой декоратора. В ней царили два цвета — ярко — синий и золотой и оба великолепно сочетались друг с другом. Мебели там стояло довольно много: две односпальные кровати, широкая тахта, пара уютных кресел, небольшой письменной стол и даже диванчик, на котором могут сидеть только двое. Но все это радовало глаз изяществом и благородством линий. Золотистые шелковые занавеси по тону не отличались от покрывал на обеих кроватях; на покрывалах же виднелись красивые монограммы, вышитые ярко — синим шелком.
— Твои родители, видно, вообще любят эту цветовую гамму, — бросила Трикси, не подумав. — Даже спички в вашем доме. . — Она спохватилась, смолкла и от смущения больно прикусила губу.
— Не огорчайся, никакого секрета ты не выдала, — с улыбкой проговорила Ди. — Белка мне все вчера вечером рассказала. И о твоем походе на Хоторн — стрит, и о коробке спичек, лежавшей в кармане у ужасного человека, которому принадлежит подозрительная гостиница и который тебя чуть не затащил в нее. . Но я не из — за этого пришла к твердому выводу, что дядя Монти — вовсе не брат моей мамы, уехавший некогда в чужие края и давно пропавший из виду. У меня появилась другая причина, о которой ты пока ничего не знаешь.
— Какая же? Отвечай скорее, не тяни! — В голосе Трикси слышались нетерпение и надежда. — Я просто умираю от любопытства. Разве ты не понимаешь? Если Белка тебе обо всем вчера вечером доложила, значит, она упомянула и о том, что портреты родителей твоей мамы я считала самым важным свидетельством в нашем расследовании.
— Никаких портретов… В общем, портретов бабушки и дедушки в галерее нет, — сказала Ди без всякого выражения, глядя куда — то в сторону.
— Что? — Трикси словно обухом по голове ударили. Она едва не свалилась с диванчика. — Как это может быть? Я же точно помню, что собственными глазами видела оба портрета прошлой весной, когда миссис Линч повела меня в вашу картинную галерею. Разве ты позабыла тот день, Ди?
— Ты их действительно видела, — огорченно подтвердила Диана. — Но дай мне все рассказать тебе по порядку, с самого начала. После праздничного вечера в пятницу дядя Монти запер галерею на замок, как его и
просила мама. Запер сразу же после ухода гостей. Однако на следующее утро, когда горничные хотели снять там занавеси, прикрывавшие картины, вымыть пол и вообще привести помещение в порядок, он не смог найти ключ. По крайней мере, так он объявил прислуге, и на этом дело временно закончилось. Мы ведь редко заходим в галерею, поэтому, как ты понимаешь, мама могла ничего не знать о пропаже ключа и день, и пять, и неделю. Но вчера вечером Белка попросила показать ей нашу живопись. Мама хотела взять ключ у дяди Монти, но тот сказал, что куда — то его задевал. Он употребил именно это слово — «задевал» и заверил маму, что в конце концов ключ обязательно отыщется. Мама тут же согласилась. Она с ним всегда соглашается, что бы он ни сказал. Зато когда домой приехал папа и услышал, что от галереи исчез ключ, он неожиданно страшно рассердился и расстроился и тут же послал за слесарем, которому велел заменить замки в обеих дверях.
Пока слесарь занимался своим делом, наша домоправительница и одна из горничных, решив не терять зря времени, принялась снимать драпировки со стен. И поскольку папа очень боялся, что пропавший ключ мог случайно попасть в руки какого-нибудь… ну, нечестного человека, жулика там или вора, он попросил их в первую очередь освободить от занавесей самые ценные живописные работы. Так они и сделали. Постепенно обе женщины приближались к драпировке с огромной летучей мышью, за которой висели портреты маминых родителей, и когда ее сняли, мама громко закричала — и схватилась за голову.
