бором, который полон тысячью всевозможных букашек, жучков, бойких птиц и зверьков.
— А в городе есть заячья капуста? — спросила девочка.
Ромас рассмеялся.
— Где ей там расти, на мостовой? В городе и леса нет.
— Значит, и ягоды не растут и грибы?
— Когда нужно, мы на рынке все покупаем или в магазине.
— Я была с мамой в нашем городе. Сколько там магазинов! А у вас тоже такой город?
— Ого, наш город! — с гордостью ответил Ромас; от Алпукаса он слышал о здешнем районном городке. — Наш в десять раз больше… Какое в десять — в сто!
Он стал рассказывать о своем городе: как много там улиц, автомобилей, милиционеров, какие высоченные дома, как интересно ходить в кино…
Серьезная и немного грустная, Циле слушала, пощипывала заячью капусту и собирала в пучок. В ее круглом, широкоскулом лице, потемневших глазах и даже гладких волосах, собранных в две косички, было что-то загадочное, непонятное и в то же время очень доброе.
— Может быть, и я когда-нибудь поеду в большой город, — задумчиво проговорила девочка.
Он собирался сказать, что, конечно же, поедет, что ей еще надоест там, но тут оба заметили крадущегося за кустами кота и вскочили.
— Ах ты пакостник, за птенцами явился! — воскликнула девочка. — Это наш Полосатик, — объяснила она. — Каждый день кого-нибудь тащит из лесу.
Кот вскарабкался от неожиданных преследователей на сосну, а потом испуганно соскочил с дерева и, задрав хвост, опрометью помчался к опушке. Они погнались за ним. Циле первой выбежала из лесу. Перед нею, на холме, был родной дом. Во дворе стоял отец.
— Не выходи, спрячься за деревом, — зашептала Циле.
Ромас попятился.
— Циле, где ты запропастилась? Марш домой! — донеслось со двора.
— Иду, иду! — отозвалась девочка.
Она нагнулась, сорвала несколько цветов, чтобы дома поставить в воду, и вдруг испуганно встрепенулась:
— А стакан? Где мой стакан? Потеряла!..
— Потеряла? — высунулся Ромас из-за ствола. — Где же ты могла потерять?
— Не знаю…
— Постой. Может, остался у нас на столе?
— А-а, верно… — обрадовалась девочка.
— Циле, ты что, оглохла? — снова крикнул отец!
Ромас хотел еще что-то сказать, но девочка уже бежала по тропинке. Тонкие косички подпрыгивали на плечах.
Ромас вернулся домой, когда во двор со скрипом въезжал воз с сеном. Вскоре они с Алпукасом уже были на сеновале. Отец подавал сено снизу, а дедушка и ребята укладывали его и уминали. Ромас был весел. Его так и подмывало что-нибудь учудить. Он бросался на сено и, захватив большую охапку, тащил в угол.
Алпукас поглядывал на него и коварно ухмылялся. Он уже придумал, как отвадить Циле.
…После ужина всех сморила усталость. Лесник повалился на постель и мгновенно погрузился в сон. Марцеле уложила детей, потом занялась посудой, замочила на завтра горох и все это — полузакрыв глаза, сладко позевывая. Даже Юле улеглась раньше обычного. Один дедушка никак не мог угомониться: все что-то бродил по избе, хмыкал. Наконец он свернул постель, накинул на плечи полушубок и стал тихо пробираться к выходу. Но Алпукас, видно, только этого и ждал.
— Дедусь, вы куда?
Старик остановился:
— На сеновал.
— Дедусь, и мы с вами, возьмите нас…
— Потише не можешь? — приструнил его старик. — Весь дом переполошишь…
Он прислушался к доносившемуся из кухни стуку посуды и озабоченно добавил:
— Не пустят вас, пожалуй. Поздно…
— А мы тихо-тихо, — увещевал Алпукас. — Никто не услышит.
Дед хитро улыбнулся:
— Ну, коли так, одевайтесь, берите одеяла и подушки. Только чтоб ни звука, — предупредил старик. — Я пойду фонарь прихвачу.
Держа на весу свои тяжелые постели, мальчики благополучно прокрались через горницу, миновали коридорчик, кухню. Но тут подвернулся злополучный Рыжик, который вечно путается под ногами, и Алпукас споткнулся. Пес взвизгнул.
Марцеле обернулась и всплеснула от изумления руками:
— Куда вас нелегкая несет?
— К дедушке, на сеновал, — выпалил Алпукас и выскочил за дверь.
Следом шмыгнул и Ромас.
Ребята одним махом взлетели по лесенке. Старик уже стелил в углу постель.
— Ой, дедусь, что было!.. — затараторил Алпукас и тут же осекся: над балкой показалась голова матери.
— Ну и затеяли вы дело, дедусь, на ночь глядя! — укоризненно сказала Марцеле. — Того и гляди, они скатятся отсюда и сломают себе шею.
— Так уж и скатятся! С чего бы им катиться? — возразил старик. — Тут не душно, ни мух, ни блох… Выспятся на славу.
Марцеле подумала немного, взобралась на сеновал, помогла деду разостлать одеяла и взбила подушки.
Уходя, она еще раз наказала:
— Смотрите, дети, вниз головой не упадите спросонья. Будьте осторожны.
Наконец все улеглись, и старик загасил фонарь.
Дедушка устроился с краю, ребята — ближе к стене. Тишина. Кажется, сон сморил все живое. Ни звука. Ночь безмолвно опустилась на сеновал и гумно и укрыла косы, цепы, соломорезку, даже телегу, которая днем так весело тарахтела по дороге.
Но кто там заворошился? Чуть слышный поначалу шорох нарастает, ширится. Ничего не видно, только обостренный слух ловит странные шумы, и в тишине мерещатся жуткие страшилища…
А это кто? Затрещал, застрекотал, и вот уже весь сарай наполнился непонятным шелестом. А-а, это кузнечик запиликал. Из угла отзывается ему еще чье-то тоненькое жужжание. С самого края доносится будто отдаленный звон косы. Весь сарай гудит и гремит.
И тишина перестает быть тишиной: шорох, шелест, скрип, стрекот, все кругом гомонит, жужжит, играет… Сотни звуков плывут в ночи, обволакивают лежащих.
Откуда это?
Вместе с сеном привезли с лугов уйму кузнечиков, жучков, букашек, и теперь каждый теребит свою излюбленную травинку, наигрывает на свой лад, переползает со стебелька на стебелек, скользит, срывается, снова карабкается… Жизнь не замирает ни на миг.
Напряженно вслушивается Ромас в таинственные, незнакомые звуки. Он впервые ночует на сеновале. Темень — хоть глаз выколи. Только чуть просвечивает крыша — летние грозы вырвали из нее солому. В щели смутно виден клочок неба с рассеянной по нему пригоршней звезд.
Но что это опять — то зашуршит, то затихнет. Не на сеновале. Снаружи. По телу Ромаса забегали мурашки. Все спят, а кто-то карабкается по крыше. Может, это воры, может, их задумали убить разбойники, а может… И Ромасу вспоминаются самые страшные случаи, вычитанные в книгах. Кажется, вот-вот разворотят крышу, набросятся на них…
— Кто это? — спрашивает Ромас дрогнувшим голосом.
— Где? — настороженно поднимает голову Алпукас.
У Ромаса отлегло от сердца: Алпукас тоже не спит. А прошло, казалось, бесконечно много времени, целая вечность протекла с тех пор, как задули фонарь.
— Это, детка, дуб шумит.
И дедушка не спит! А Ромас-то думал… Пролетело всего несколько минут, еще никто глаз не успел сомкнуть…
— Шумит
