них… Допытываются по-хорошему — они молчат. Грозятся, силой хотят вырвать — молчат… Глаза мальчика заблестели.
— Алпук, Алпук, это тайна, понимаешь! Мы не можем ее выдать, иначе… иначе нам несдобровать. Мы должны поклясться! А кто нарушит эту клятву, тому страшная казнь — зарыть живьем в землю… Или… или… руку отрубить…
Алпукас испуганно глянул на Ромаса:
— Руку?.. В землю?
Ромас видел: Алпукас понятия не имеет об играх, которыми увлекаются ребята в городе; не знает, что можно играть в кого угодно: милиционеров, разбойников, сыщиков или героев какой-нибудь приключенческой книги; можно за один час десять раз быть раненым, погибнуть и опять воскреснуть.
— Понимаешь, это игра такая, — с жаром принялся втолковывать он. — Это ведь только так говорится, что живьем закопать в землю. Просто тебя засыплют песком или листьями, вот и всё. Ничего с тобой не случится…
— Так-то можно, — согласился Алпукас. — Да только я и без этого не выдам тайны.
— А если вдруг захочется рассказать, так захочется, что ни за что на свете не утерпишь?
Алпукас подумал.
— Не захочется!
Возможно, они и дали бы в конце концов страшную клятву и подходящую казнь придумали бы тому, кто выдаст тайну, но тут на сеновал явилась Юле. Мальчики таинственно перемигнулись и бросились одеваться.
Как назло, весь день то одного, то другого так и тянуло заговорить о пчелах.
В воскресенье дома оставались только мальчики с дедом и маленькая Натале: остальные ушли в местечко по своим делам.
Нужно было наломать свиньям ботвы, покормить гусят, присмотреть за коровой и овцами… Дед приставил мальчиков к делу. Они едва успевали выполнять все его поручения, а от них не отставала Натале. Пока они оставались одни, все было ничего. Но стоило столкнуться с дедом, язык так и начинал чесаться. Мальчики поминутно обменивались многозначительными взглядами, предостерегающими жестами и заговорщически подмигивали друг другу, так что даже несмышленая Натале обратила на это внимание, а дедушка прямо спросил:
— Что это вы все пыжитесь, как индюки, да хихикаете?
В этих словах ребятам почудилась опасность, и, как только старик отпустил их на отдых после обеда, они тут же помчались на луг. До вечера, когда все пчелы соберутся в короб, было еще далеко, и мальчики решили пособирать ягоды.
Они уже сворачивали к лесу, когда, нечаянно оглянувшись, заметили, что за ними следует Натале, а за девочкой, высоко поднимая длинные ноги, вышагивает журавль. Мальчики остановились. Натале и журавль тоже. Направились к ним — малышка и птица пустились наутек. Догнав Натале, свели ее домой и пригрозили, что поколотят. Но не успели дойти до первых елочек, как снова показалась Натале. Видно, она что-то пронюхала. Чтобы сбить ее со следа, мальчики спрятались за кустами. Девочка покрутилась, поискала и вперевалочку заковыляла обратно. Наконец-то они свободны! И ребята вприпрыжку пустились по тропинке.
В лесу было прохладно и тихо, хотя ожившие после полуденной жары птахи уже пробовали голоса. Несмело вскрикнул белобровый дрозд. Алпукас засвистал ему в ответ, и на свист отозвался зяблик. В ольшанике протяжно пропела иволга, где-то далеко закуковала кукушка. Алпукас не отставал от птиц: он щебетал, чирикал, свистел, заливался на разные лады, и Ромас уже не мог отличить, где птица, а где Алпукас. Но вот под соседним кустом кто-то заскрипел, застрекотал и как примется наигрывать, словно скрипач на маленькой скрипочке.
— Кто это? — удивился Ромас.
— Жуки такие с длинными усами, — улыбнулся Алпукас. — Водят лапками по шее и играют.
Вдруг они остановились: что-то промелькнуло в воздухе.
С сосны на сосну перемахнула белка; обернулась, вытаращила на ребят бусинки глаз и, видя, что ей не грозит опасность, принялась проказничать. Белка скакала с ветки на ветку, быстро умывалась, обмахивалась пушистым хвостом и смешно перебирала лапками, как бы приглашая ребят поиграть, потом весело закружилась на ветке. А кругом лес звенел от птичьего гомона.
Алпукас смотрел на зверька не отрываясь и не выдержал. Охваченный беспричинной радостью, той буйной радостью, которая овладевает детьми, когда их душа переполнена счастьем, бьющим через край, он обернулся к Ромасу, залился неудержимым смехом и крикнул:
— Давай! Вперед!
Он свернулся клубком, обхватил руками колени и с ликующим воплем лихо скатился по косогору прямо через заросли брусники, вереска, не обращая внимания на репьи и колючки.
Ромас, как только понял, в чем дело, тоже разбежался и кубарем покатился следом.
Они встали на ноги у подножия холма, сплошь облепленные хвоей и травой, но веселые и довольные.
Переведя дух, двинулись дальше.
Со всех сторон мальчиков обступали старые, могучие деревья. В густой чаще высокие, стройные сосны свечами устремлялись к небу и, мерно покачиваясь, чуть слышно шептались друг с дружкой. Там, где просторней, они раскидывали корявые ветви, щедро сыпали во все стороны семена и ревниво закрывали подлесок от солнца, чтобы молоденькие сосенки не мешали жить старикам.
Мальчики забирались все дальше в лес, то поднимаясь в гору, то сбегая в лощины. В одном месте дорогу им преградил узкий извилистый ручей. Ребята перешли его вброд. Купаться не стали — вода была ледяная. Еле приметная тропка вилась между деревьями. С обеих сторон теснились низкие кусты, усыпанные недозрелыми беловатыми ягодами, стлались заросли вереска, вперемежку с островками плауна зеленели мягкие, как пух, мшистые ковры, так и манившие поваляться на них.
До лугов было уже рукой подать, а солнце еще и не думало заходить. Мальчики остановились и стали совещаться, как быть. С коробком не побегаешь — придется как можно быстрее нести пчел домой. Пока есть время, Ромас предложил построить шалаш из еловых лап. Алпукасу мысль пришлась по душе, да отец запрещает ломать ветви в лесу. Разве что сходить в Волчий лог. Но и туда не ближний путь. Придется отложить сооружение шалаша до другого раза. Но тут Алпукаса осенило:
— Хочешь посмотреть косуль?
— Косуль? Откуда им здесь взяться?
Алпукаса обидел недоверчивый тон приятеля, и он горделиво заявил:
— У нас не только косули водятся, но и кабаны, олени, лоси, рыси. После войны оленей не осталось в заповеднике — привезли откуда-то, не из наших мест. Сам дедусь ездил. Он умеет за ними ухаживать. Еще когда дед лесником служил, олени здесь водились. Упрашивали его, упрашивали, и он согласился. Километров с тысячу отсюда будет. Только как это называется? Вар… Вор… На языке вертится…
— Может, из Воронежа? — несмело предположил Ромас.
— Вот-вот, из Воронежа, вспомнил! — обрадовался Алпукас. — Там в заповеднике оленей, говорят, очень много. А теперь и у нас завели.
— Весной я был в зоопарке, — сказал Ромас. — В цирк два раза ходил, всяких
