— Да нет, Юл — говорю я по делу. Ты бы не мог мне одолжить деньжат? Вот как нужно.
— Могу. Я как раз сегодня получил. Юл, он парень не жадный. Домой, правда, денег никак не донесёт. Его мать отцу моему жаловалась, что её сыночек мало в своём Фонаре получает ей, мол, приходятся по ночам шить. А мы то знаем, сколько он имеет! Один попросит песенку смычать, другой. Чем поздней, тем щедрей. Каждый ему кое-чего в руку кладёт. Джо, тот слепой, не видит. А ударнику, ему всё равно. Ему бы напиться после закрытия… Юл им по монетке сунет, старухе Амадо что положено, отдаст. Остальное себе. То Мари чего-нибудь подарит, то с нами в кафе сходит. А потом, я знаю, хоть он и молчит, он на машину копит. Как восемнадцать стукнет — права сможет получить. Он к тому времени и накопит. Так что ему есть куда деньги девать. Только для матери никак не остаётся.
— На что тебе? — спрашивает Юл меня.
— Хочу, — говорю, книг купить. Парень один предлагает весь комплект серии «Маска» за четверть цены. Стоит? — Ну что ж, раз за четверть — стоит. Покупай. Дал он мне монеты, пошёл я в «Калипсо» и купил хороший нож. Сантиметров десять лезвие. Нажмёшь кнопку, щёлк — и как молния вылетает. А ручка под кость.
Теперь пусть «висельники» подходят. Род хоть и малютка, а рука у него быстрая. Род-малютка! Род — быстрая рука!
Род — стальное лезвие! Только надо, чтоб отец не нашёл. А то так по заднице надаёт, что опять неделю не присядешь.
А что было, когда я из магазина шёл! Такое увидал, до сих пор в себя не приду. При мне банк ограбили! Как в кинофильме. Я сам лично видел! Своими глазами! Да если б только видел… Ну, банк не банк, но кассира банка ограбили. Со стрельбой с масками! Я расскажу, как было дело.
Иду. Не поздно, часов шесть, может, семь. Светло ещё, народу — полная улица.
Если от метро не направо, к нам идти, а налево, там есть такая улица, довольно широкая, длинная-длинная, к центру ведёт. Метрах в ста от угла, напротив кино, банк — филиал Центрального.
И у кино остановился, разглядываю афишу. Смотрю, к банку, прямо к подъезду подъезжает чёрная машина; в ней шофёр и ещё какой-то парень. Парень вылезает. Это, оказывается, банковский служащий в серой форменке, в каскетке, на поясе пистолет. И сразу из банка выходит другой, в такой же форме, но старый, тоже с пистолетом. В руке здоровая холщовая сумма с красными печатями на замках.
А народ ходит, снуёт взад-вперёд…
Только пожилой к автомобилю подошёл ррраз! Я и не заметил, откуда она взялась, эта машина, тоже чёрная, здоровая. Из неё четверо в масках, с пистолетами, и к кассиру, Парень, который за кассиром приехал, только за свой пистолет схватился, А ребята в масках его по голове дубинкой, кассира тоже, сумку схватили и к своей машине. Тогда шофёр, который в банковской машине сидел, открыл стрельбу. Один на бандитов за руку схватился и упал, другие этого шофёра с его машиной прямо в решето превратили! Дым, шум, народ кричит, бабы визжат, Из банка охранники выскочили, те с пулемётами, А стрелять боятся; люди кругом. Так они в воздух.
В общем, опомниться никто не успел, как машина с замаскированными скрылась. Я скорей на ту сторону. Там уже толпа, полицейские прибежали, через несколько минут сирены завыли, полиция понаехала. Охранника молодого и кассира в чувство приводят. Шофёра мёртвого из машины вынули, унесли. И ещё двое прохожих пострадали. Одного при перестрелке в ногу ранило, другого в руку. Полицейские всех расспрашивают, записывают свидетелей. На меня никакого внимания, Я только сунулся, а один мне подзатыльник: — А ну, давай отсюда, окурок!
«Окурок»! Сам длинный, как день без жратвы, а я, конечно для него «окурок». Ну к чёрт с ними, думаю. Я-то всё видел, мог бы всё рассказать. Не хотите не надо. Старика прохожего, которого в ногу ранило, перевязали — и в такси. А второй — молодой парень — говорит: «Ерунда, чуть задело». Но его всё равно начали перевязывать.
И вот в этот момент — как вспомню, прямо мурашки во коже бегают — он пиджак с плеча скинул, чтоб его легче было перевязать, и из кармана у него выпала… маска. Сам не знаю, как получилось: я эту маску ногой под машины. Их тут много понаехало.
Глянул на парня — вижу, и он на меня смотрит, глаза горят, лицо белое, как бумага. Парень подмигнул мне, и тут меня оттёрли.
На следующий день я всё в газетах прочёл. Махнули полтораста тысяч! Никаких следов. Машина у них была краденая, номер на ней фальшивый. Лиц никто не разглядел — в масках были. Одну маску, правда, нашли потом на месте нападения, но чья они, установить не удалось. Шофёру убитому было пятьдесят лет, у него трое детей. Директор банка сам ездил к вдове, выражал благодарность. Ей пенсию банк дал — сто монет. А что на них сделаешь?
Сто пятьдесят тысяч! Вот это деньги! И легко-то, главное, как. Ну минуту, наверное, всё длилось, не больше — и сорок тысяч на брата! Этого мой старик за пять лет не заработает. А тут за минуту!
Я, конечно. Юлу и Нису всё рассказал в подробностях. Только про маску умолчал. Друзья-друзья, а такое никому нельзя доверить. Тем более Нису. Он расскажет Клоду, а того я знаю.
Целую недолю ходил и всё вспоминал это происшествие, а потом подумал: ну что особенного — рядовое происшествие! Каждый день и газетах о таких пишут. Просто я сам никогда такого не видел — только в кино. А оказывается, что в кино, что так — всё одно. Конечно, рискуют они, грабители. А кто не рискует? Вот у отца балкой одного зашибло в прошлом году, семья судилась-судилась, так ничего и не высудила. «Сам он, — сказали, — виноват. Завод не отвечает».
И этот шофёр, которого убили. Он ведь тоже каждый день рисковал. В конце концов прихлопнули-таки его. Ну и что его семья получила? Гроши. А те ребята рискнули, так по крайней мере сколько сразу заработали…
Они то заработали, а мой старик всё боится, что зарабатывать перестанет. Вчера я спал ещё утром, слышал, как они с матерью трепались.
Да перестань ты наконец переживать! Смотри, извёлся весь — мать говорит.
— Изведёшься, — отец ворчит, — мне из конторы, знаешь, этот мой дружок, ну ты знаешь, хромой, по секрету сообщил, что восьмой цех решено полностью автоматизировать в этом году. А мой десятый! Думаешь, они восемь цехов автоматизируют, а потом возьмутся за одиннадцатый и двенадцатый? Да? Только десятый не тронут, потому что там, видите ли, господин Штум! Так? Не выйдет! Если восьмой модернизируют, так девятьсот человек уволят…
Но, дорогой, ведь ты же двадцать лет проработал на заводе, не могут же они взять и…
— Представь себе, могут! Ещё как! Ты что ж, забыла, скольких они уволили, кто и по двадцать пять работал? Зачем им мастер? У них в цехе несколько человек всего и останется. Зато все с инженерным образованием. А платить им будут, как рабочим — должности-то для рабочих считаются! Инженеров безработных, слава богу, хватает.
Мать кофе подливает и говорит:
— Но, дорогой, все рабочие в твоём положении. Они не допустят, Клод сказал…
Тут отец совсем рассердился?
«Клод, Клод»! Побольше слушай его! Вот такие, как он, во всём и виноваты, Они вечно дирекцию раздражают, лезут со всякими требованиями, сидели бы себе, и всё было бы спокойно.
— Но ведь они уже добились повышения зарплаты и увольняли благодаря им меньше людей. они за каждого борются..
— Вот я посмотрю, как они за меня будут бороться. За меня! Какое мне я конце концов дело до всех! Я пятнадцать лет спину гнул, пока мастером стал! Только обзаводиться начали… Нет, пусть меня не трогают! А остальные как хотят… Ох, прямо сердце болит, дай-ка мне вон тот графинчик, с анисовой.
— Дорогой, ведь восьми ещё нет…
— Давай, давай! ворчит отец, — Это же для меня лекарство. Лучше любых пилюль. Давай…
Старик теперь «лекарство» в больших дозах принимает А на днях Клод зашёл. Он к нам не очень-то заходит. Это отец к нему бегает. А тут меня в другую комнату выгнали, но я, конечно, к замочной скважине.
— Вот что, Штум, — говорит Клод, — кончай дурака валять. А то тебе действительно по шее дадут, и правильно сделают.
— Ты о чём? — спрашивает отец.
— Не притворяйся, Штум. Пить брось. Когда ты тут дома пьёшь, дело твоё. Но ты уже два раза на завод приходил навеселе. Пока дирекция не знает, только ребята, кончай это дело. Будут нам потом тыкать: вон у вас мастера напиваются!
Отец смутился!
— Да это я случайно, Клод. Пойми, жизнь такая. Ночью, днём — всё время мысли, мысли. Ведь часа нет, чтобы быть спокойным за завтрашний день.
— Брось ты, IIIтум. Меньше бы пил, больше бы интересовался, что твои товарищи делают. Забился, как сурок в нору, только о себе и думаешь.
— Ну ладно, Клод, договорились. Кончаю. Всё. А как, ты думаешь, дальше будет? Я слышал, что восьмой…
— Я тоже слышал, все слышали. Мы уже предупредили дирекцию. Они хотели семьсот человек уволить. Мы требуем не больше трёхсот, да и этих с месячным пособием и чтоб их детей в детском саду оставили. Сейчас идёт борьба, а ты вместо помощи за воротник закладываешь…
