— Маноло, как же здорово! — воскликнул Хайме.
— Ему только надо, — на этот раз совсем тихо сказал отец, — ему только и надо, что разок себя показать. Чтобы увидел кто. Я знаю, он будет молодцом. Точно знаю.
— Можно я сейчас зайду к Хуану? — попросил Маноло. Он дал себе слово, что не просто позовёт Хуана Гарсию на тьенту, а будет настаивать, пока тот не согласится.
Хайме отвёл его в комнату брата. Когда они вошли, Хуан всё ещё спал. На его правой щеке и под глазом чернел большой синяк.
— Бык сильно ударил его вчера, — сказал Хайме, стаскивая с брата одеяло. — Хуан, проснись!
Тот открыл глаза.
— Сильно болит? — спросил Маноло. — Глаз тебе не повредило?
Хуан поморгал, откинул волосы и улыбнулся гостю.
— Ясное дело, всё в порядке. Уж я не ослепну, как старик мой. А что ты здесь делаешь?
— Он хочет попросить графа, чтоб ты пришел на тьенту.
Хуан сел на кровати.
— Ты не шутишь?
— Я постараюсь достать тебе приглашение, — теперь Маноло был уже уверен в успехе. — Обещаю, что ты там будешь!
— А знаешь, — сказал, улыбаясь, Хуан, — я ведь собирался пробраться на то самое дерево и смотреть оттуда.
— Я с тобой ещё кое о чем хочу поговорить, — добавил Маноло. — Только Хайме, можно мы сами…
— Ну раз ты мне не доверяешь…
— Да нет же, просто дело такое… — улыбнулся Маноло.
— Хорошо, секретничайте на здоровье, — Хайме притворился обиженным.
Как только он вышел из комнаты, Хуан выжидательно посмотрел на своего гостя.
— Я думал… То есть, я хотел… — забормотал Маноло.
— Может, ты хочешь, чтобы я поучил тебя делать выпады?
— Да нет. Я думал, если ты ещё соберёшься на пастбище, то мог бы взять и меня.
— Не нужно тебе такое, — ответил Хуан, потирая бок. — Слишком это опасно. Если бык тебя не боднёт, остаются сторожа. Тебе-то незачем рисковать.
Он сбросил одеяло и резко встал. На его ноге Маноло заметил длинный шрам.
— Ты сын Хуана Оливара. Стоит только захотеть — и тебе предоставят сколько угодно быков.
— Но… я ведь не знаю…
— Не знаешь, так ли ты хорош, как твой отец с первым своим быком? Раз не тренировался с животным?
— Ну да.
— Не волнуйся: таких, как твой отец, наверное, и нет на свете. Да кроме того, никто не ждёт, что ты вообще умеешь пользоваться плащом. Ты тренировался когда-нибудь?
— Да.
Хуан прищёлкнул языком и погрозил Маноло пальцем перед самым его носом.
— Стыдись! — улыбнулся он.
— Никому не расскажешь?
— Ну что ты?! За кого ты меня принимаешь?!
— Просто не хочу совсем уж всё испортить, — объяснил Маноло; ему было легко с этим мальчишкой, который всё понимал. — Я знаю, что не могу быть как отец, но не хочу всех так разочаровать, чтобы им даже стыдно за меня стало.
— Я придумал, — Хуан накинул куртку поверх пижамы. — Во внутреннем дворе бычьей арены как раз есть бычок на завтрашний вечер. Пойдём сегодня ночью с ним поиграть, хочешь?
— Замечательно!
— В два ночи я за тобой зайду.
— Спасибо тебе, Хуан.
— Брось. Это я должен спасибо сказать, за то обещание.
— Ты знаешь, где я живу?
— Ну кто же в городе не знает, где дом Хуана Оливара?!
Они очень старались, чтобы их никто не заметил. Хотя и был третий час ночи, на улицах всё ещё оставалось немало людей. Мальчики шли молча, слегка порознь.
Маноло вцепился в мулету, которую спрятал под пиджак, и чувствовал, как у него дрожат пальцы. А он ещё думал раньше, что знает, что такое страх! Он узнавал это только сейчас, по дороге к бычьей арене.
Им пришлось выжидать в тени подъезда, пока несколько человек проходили мимо здания арены. Потом они кинулись к запертым воротам.
— Подтянемся, а потом проползём, — шепнул Хуан, показывая на щель шириной фута в два между тяжёлыми деревянными створками и каменной стеной над ними. — Давай за мной. — Он подпрыгнул, уцепился за створку, подтянулся, потом подался вбок и исчез. Маноло так не мог — он был немного меньше ростом и куда слабее. Хуан снова появился над воротами. Он лег на створку, протянул Маноло руку, и тот ухитрился подтянуться. Они вместе спрыгнули вниз и оказались в безопасности закрытой арены. Маноло посмотрел назад на ворота и улыбнулся — воз сена, с которого он когда-то боялся прыгать, был существенно ниже.
— Коровы у них все вместе в большом загоне. Так что бык для Великолепного должен быть в каком-то из маленьких. Ему вряд ли больше двух лет, но Великолепный всё равно хлебнёт с ним горя. Он когда-то был хорош, пока в первый раз не угодил на рога. С тех пор он вроде бы потерял класс, но не присутствие духа. Так что если теперь где-то объявляют Великолепного — значит, хотят показать, как здорово быки его швыряют. Пошли, Маноло, нам бы надо поторопиться.
Тьма была кромешная; они почти ощупью пробирались мимо медпункта, часовни, лошадиных стойл и места, где разделывают убитых быков. Хотя корриды не было уже две недели, всё вокруг пахло быками.
— Загоны с той стороны, — сказал Хуан. — Пошли по трибуне.
Неожиданно они вынырнули на освещённую луной пустую арену. Маноло сглотнул. Вид был величественный, как у моря или пустыни.
— Дай-ка твою мулету, — попросил Хуан. Когда Маноло протянул ее, Хуан бросился к песчаному кругу, перепрыгнул барьер и оказался посреди арены, стягивая пиджак. У него было с собой что-то вроде шпаги — отполированная палка, покрытая серебристой краской. Хуан принялся проделывать выпады с мулетой, медленно и прекрасно, не хуже любого настоящего тореро. Глядя на мальчика, стоящего на пустой арене, Маноло знал — всё, чего добился он сам, никуда не годится. Хуан чувствовал красную тряпку, почти вдыхал в неё жизнь. Она слушалась его искусных рук и составляла одно целое с его стройным телом; она следовала за ним в повороте, легко повторяя малейшие его движения. И ещё Маноло заметил: этот мальчишка очень любил то, что делал. Он шёпотом подзывал воображаемого быка, а завершив серию выпадов левой и понимая, что они прекрасны, сам себе крикнул «оле!» Он поднял глаза на пустые трибуны, и Маноло увидел, какой у него гордый вид и как он похож на тореро. На миг торжествующая улыбка осветила его лицо, но столь же быстро она пропала, и Хуан погрустнел.
— Пошли, — сказал он.
— Класс какой! — выдохнул Маноло.
— Да ладно, — Хуан пожал плечами, — ты бы видел меня вчера с племенным быком! Я проделал с ним восемнадцать выпадов — таких же, левой рукой — и сам знал, что я ничуть не хуже других.
— Это от него у тебя синяк?
— Ну сбил меня с ног пару раз, пока сам не сообразил, что делает. Наверное, принял меня за очередного бестолкового тореро —любителя. Ты-то не хочешь сделать пару выпадов?
— Нет, — ответил Маноло. Он даже не спустился на песок, чувствуя себя недостойным этого.
— Ладно, значит, идём, — сказал Хуан, поднимаясь к нему на трибуну. Они пошли в обход, пока не добрались до ворот. — Нам сюда.
В коридоре, по которому проходит бык по пути на арену, ни зги было не видно.
«Я не смогу, я не буду!» — Маноло ощупью брёл за Хуаном, мечтая оказаться где-нибудь далеко-далеко.
Хуан остановился.
— Когда найдём его, я первым войду, хорошо? Не обидишься?
— Нет, — ответил Маноло, пытаясь сглотнуть.
— Послушай, — Хуан, кажется, что-то почувствовал, — это не обязательно делать. Тебя никто не заставляет. Если не хочешь поиграть с быком — не играй, я пойму. Да и расстроятся все ужасно, если ты вдруг возьмёшь и покалечишься.
Они продолжали идти в темноте. Хуан на ощупь искал дверь, щеколду, — что угодно, что бы привело их к загону. После того, что было сказано, Маноло стало легче дышать. Его переполняла благодарность. Хуан остановился опять.
— Я не хочу, чтобы ты думал, — зашептал он, — что я такой же, как все другие. Я знаю, что нельзя портить чужих быков. Матадору очень опасно иметь дело с быками, с которыми уже кто-то поиграл. Так что я проделаю только пару пассов. А когда я на пастбище хожу, то всегда выбираю племенных, с ними всё равно никогда не сражаются. Так что видишь, честь у меня имеется, — улыбнулся он. — А если ты с ним тоже захочешь поиграть, то недолго, ладно? Даже думать не хочется, что мы можем оказаться виноваты, если что-то случится с Великолепным.
— А сколько времени проходит, — спросил Маноло, радуясь новой отсрочке, — пока бык научится?
— Бросаться на человека вместо тряпки? Говорят, минут двадцать. Поэтому коррида и не продолжается дольше, — по крайней мере, та её часть, когда человек наедине с быком. Так что понимаешь, это важно — не заиграться. Кстати, — тихо добавил он, — если я увлекусь, окликни меня.
— А если… — у Маноло снова пересохло в горле, — что мне делать, если вдруг…
