Сверху написано:
«ГОРОДСКОЙ ТРАНСПОРТ».
Ниже:
«Авторы — Шейла Табмэн, Питер Хэтчер и Джеймс Фарго».
А ещё ниже, маленькими буквами вот что:
«переписано мисс шейлой табмэн».
Теперь ясно, почему Джимми так разозлился.
— Не может быть! — проговорил я, хватаясь за голову.
— Как ты могла?!
Шейла молчала.
— Это нечестно, — говорю. — Мы же не поставили свои подписи на плакате!
— Но обложка уже готова, — сказала Шейла. — Вы что, не видите? У меня второй раз не напишутся такие ровные буквы. Получилось идеально!
— Ну уж нет! — закричал Джимми. — В таком виде мы буклет не сдадим. Скорей уж я его разорву, чем позволю тебе сдать! — Он схватил работу и сделал вид, что сейчас порвёт.
Шейла завопила:
— Не смей! Убью! Отдай буклет, Джимми Фарго!
Сейчас заревёт, клянусь. Я-то знал, что Джимми этого не сделает, да ей говорить не собирался.
— Питер! Скажи ему, чтоб отдал!
— А ты уберёшь эту дурацкую строчку?
— Не могу. Я всё испорчу.
— Тогда, думаю, лучше его порвать, — сказал я.
Шейла топнула ногой.
— Оооо, как же я вас ненавижу!
— Ты нас не ненавидишь, — сказал я. — Тебе кажется.
— Уж мне-то лучше знать! — крикнула Шейла.
— Ты просто сердишься, — сказал я, поневоле улыбаясь.
Шейла вскочила и попыталась отнять буклет, но Джимми поднял его над головой, а он намного выше Шейлы. У неё не было шансов.
Наконец она села и еле слышно проговорила:
— Сдаюсь. Вы победили. Я уберу своё имя.
— Обещаешь? — спросил Джимми.
— Обещаю.
Джимми положил буклет перед ней.
— Хорошо, — сказал он. — Начинай.
— Я не собираюсь всю обложку переделывать. Только нижнюю строчку зарисую.
Она взяла маркер и принялась за дело. Вскоре вместо слов «переписано мисс шейлой табмэн» внизу красовалась цепочка из шестнадцати цветочков.
— Вот, — сказала Шейла. — Поправила.
— Неплохо смотрится, — одобрил я.
— Без цветов смотрелось бы куда лучше, — скривился Джимми. — Но так хоть честно.
Вечером я показал маме с папой новый плакат. Им понравилось. Особенно сверкающий серебряными блёстками самолёт. Мама положила плакат на холодильник, чтобы до завтра с ним ничего не приключилось.
Теперь можно и отдохнуть. Буклет готов, плакат готов, и наша группа сдаст проект раньше срока. Я пошёл к себе в комнату. Фадж сидел на полу рядом с кроватью. Перед ним стояла коробка с нашими рабочими принадлежностями. Он разрисовал лицо цветными маркерами и стриг свои кудряшки суперострыми ножницами. А обрезки волос падали в стоявший перед ним аквариум Плюха!
— Смотли, — сказал он. — Фадж паликмахел.
Фаджевы волосы не навредили моему черепаху, хотя пришлось потрудиться, счищая их с панциря, перемывая аквариум и камни. Вид у Плюха был довольный.
На следующий день произошло два знаменательных события. Во-первых, мама повела Фаджа к настоящему парикмахеру. У него осталось порядком шевелюры на затылке, зато чёлку и макушку он обкромсал подчистую. Парикмахер сказал, что почти ничем не может помочь. Остаётся только ждать, что волосы отрастут. Мило, очень мило. Сначала зубы, теперь волосы — день ото дня вид у Фаджа становился всё нелепее.
И второе — папа вечером поставил щеколду на мою дверь. Я мог дотянуться до неё, встав на цыпочки, а братишка — ни в какую, как ни старался!
Наша группа сдала проект первой. Миссис Хейвер нас похвалила. Ей очень понравился плакат. И больше всего — серебряные блёстки на самолёте. Она задала только один вопрос: с какой целью мы изобразили летящий поезд?
Глава восьмая
Звезда телеэкрана
Тётя Линда — мамина сестра. Она живёт в Бостоне. На прошлой неделе она родила дочку. Так что теперь и у меня есть сестра, двоюродная. Мама решила слетать в Бостон и повидать их.
— Меня не будет только на выходных, — сказала мне мама.
Я сидел на её кровати и смотрел, как она собирается.
— Знаю, — ответил я.
— С вами остаётся папа.
— Знаю, — повторил я.
— Ты уверен, что всё будет в порядке?
— Конечно. А что может случиться-то?
— Ты поможешь папе с Фаджем?
— Конечно, мам. Не волнуйся.
— Я не волнуюсь. Просто папа такой… Ну, сам знаешь. Он не очень-то умеет обращаться с детьми.
Она закрыла чемодан.
— Всё будет нормально, мам.
Я с нетерпением ждал выходных. Папа не трясётся над чистотой в доме. Никогда не проверяет, вымыл ли я руки и лицо. И разрешает засиживаться допоздна.
В пятницу утром мы вчетвером спускались на лифте провожать маму. Генри посмотрел на чемодан.
— Уезжаете, мистер Хэтчер? — спросил он.
— Нет, не он, я уезжаю, Генри, — сказала мама. — У сестры родился малыш, первенец. Лечу на уикенд в Бостон — помочь немного.
— Малыш, — сказал Фадж. — Малыш-малыш-малыш.
На него не обратили внимания. Иногда братец говорит только затем, чтобы услышать свой голос.
— Хорошо вам погостить, миссис Хэтчер, — сказал Генри, подмигивая папе.
На улице папа поймал такси. Сначала запихнул чемодан, потом придержал дверь маме. Когда она уселась, он сказал:
— Не волнуйся за нас. Всё будет хорошо.
— Холошо. Холошо, мамочка, — крикнул Фадж.
— Пока, мам. До воскресенья, — сказал я.
Мама послала нам воздушный поцелуй, и такси тронулось.
Папа вздохнул. Фадж прыгал на месте:
— Пока, мамочка. Пока-пока-пока.
У меня в тот день не было занятий, учителя все отправились на какую-то там конференцию. И папа взял нас с Фаджем к себе на работу.
Папа работает в огромном стеклянном здании. Ну и суета внутри! За столами никто не сидит, все снуют. Заблудиться там проще простого. У папы отдельный кабинет и секретарша. Очень красивая, зовут Джанет. Особенно мне нравились её волосы — густые и чернющие. А ресниц длиннее я в жизни не видал. Однажды я слышал, как мама сказала: Джанет, должно быть, встаёт до рассвета, чтобы это лицо себе нарисовать».
Со мной Джанет уже была знакома, а вот Фаджа встретила в первый раз. Хорошо, что волосы у него уже отросли. Про зубы я сразу объяснил:
— Через несколько лет он будет намного красивее. Два передних зуба он выбил, но к шести-семи годам у него появятся новые.
— Смотли, — сказал Фадж, открывая рот. — Всех нету.
Папа сказал:
— Джанет, мальчики побудут здесь. Можешь их чем-нибудь занять, пока я разгребу дела?
— Конечно, мистер Хэтчер, — сказала Джанет. — Идите работайте спокойно, а я покажу ребятам агентство.
Едва папа скрылся в кабинете, Джанет достала сумочку и вытащила расчёску, помаду и пачку крекеров:
— Хотите?
— Можно, — сказал я, загребая горсть. Фадж сделал то же самое. Крекеры были в форме рыбок. Мы жевали, а Джанет приводила себя в порядок. В ящике стола у неё хранилось большое зеркало. Она вытащила его и долго прихорашивалась. По окончании она выглядела точно так же, как до этого. Но она, видимо, была другого мнения.
— Так-то лучше, — сказала она.
Потом попрятала всё по местам и одну руку дала мне, другую Фаджу.
Мы миновали длинный коридор и зашли в комнату, где толпились дети с матерями. Человек пятьдесят, не меньше. Дети в основном были маленькие, как Фадж. Некоторые плакали.
— Это что, детский сад, что ли? — спросил я Джанет.
Она засмеялась.
— Они пробуются для рекламы нового велосипеда «Тодл-байк».
— То есть все они хотят быть ребёнком, который ездит на «Тодл-байке» по телику?
— Да. По крайней мере, этого хотят их мамы, — сказала Джанет. — Но взять могут только одного.
— Значит, отберут одного из всех?
— Верно.
— А кто выбирает?
— Твой отец с мистером Денбергом — вот кто. Но, конечно, их выбор должен одобрить мистер Винсент, директор компании «Тодл-байк».
Тут дверь открылась, выглянула секретарша.
— Следующий, — сказала она ожидающим.
— Сейчас идёт мой Мюррей! — вскочила одна мама.
— Ничего подобного! — воскликнула другая. — Следующая Салли.
— Дамы, прошу вас! Соблюдайте очередь, — сказала секретарша.
Всё-таки пошёл Мюррей — рыжеволосый малыш. Он не пробыл в кабинете и двух минут. Дверь отворилась, и выплыл крупный дядька с сигарой во рту.
— Нет, нет, нет! — возмущался он. — Совершенно не тот типаж!
Мюррей плакал. Его мамаша закричала на толстяка, грозя кулаком:
— Да что вы вообще понимаете! Такое сокровище не разглядели!
Джанет шепнула:
— Это мистер Винсент, директор «Тодл-байка».
Толстяк выдвинулся в центр зала ожидания и окинул всех тяжёлым взглядом. Увидев нас, он рявкнул:
— Вот он! Вот ребёнок, который мне нужен!
