Ленинград. А Серёжку больше всего на свете! Он же маленький и совсем беспомощный. Даёшь ему кусочек хлебца, а он просит: «Ты мне корочку дай! Я её дольше грызть буду». Я даю ему, а он говорит: «Не надо. Себе возьми. Ты тоже голодная». Всю зиму лежал, почти не поднимался, а я подле него сидела. Сижу и одно думаю… Одного боюсь…
Аля так и не сказала, чего она боялась, но я и так поняла.
А у неё вдруг ручьями потекли слёзы, и она задрожала, словно в лихорадке.
Скамейка тут была, и я уговорила её сесть. Она села, лицо руками закрыла и всё плачет. Я ей говорю:
— Не плачь, не убивайся! Ваше главное горе прошло. Нас много, и мы вам поможем. — Я утешала Алю, успокаивала её как умела. Она перестала наконец плакать, утёрла глаза и сказала:
— Я знаю, что теперь будет хорошо. Я тоже в школу пойду, а баба Дуня пока за Серёжей посмотрит. А вернусь домой, всё с ним тогда буду и бабушке помогу, сделаю всё, что мне скажет. Только б Серёжка поправился.
— Ещё как поправится, — сказала я. — Придёт весна, а его и не узнать. Поглядишь однажды и спросишь: «Это чей же такой румяный? Такой статный? Такой боевой?»
Аля улыбнулась.
— А прогонят фашистов от Ленинграда, и уедете вы к себе домой. Мы и соберём вас, и проводим, и «Медному всаднику» привет с вами передадим.
Вот так разговаривая, мы дошли до лавки. Получили Алину муку, коробок спичек на два наши двора и отправились домой.
У бабиных ворот с Вовкой сошлись. Он нёс ведро картошки. Хорошая была картошка, крупная, чистая. Вовка мне только глазом показал, кому несёт её, да я и так догадалась.
Баба Дуня с Серёжей сидели на брёвнах во дворе, грелись на осеннем солнышке. Бабаня чистила рыбу, что принёс им дед Матвей. А один карасик уберёгся от сковороды и плавал в банке с водой. Серёжа глаз от него не мог оторвать, даже порозовел от радости. Но увидел свою Алю и про карася забыл. Бросился к ней, обхватил её ручонками, да так и замер от счастья, словно год её не видал. Аля спросила бабаню, была ли передача по радио? Баба Дуня ответила, что была, только она не всё запомнила. Про Сталинград всё больше говорили… Аля побежала в избу узнать подробности от Нины Николаевны, а я отдала бабе Дуне муку, коробок со спичками и сдачу и заторопилась домой: уроки-то не учены, и другие дела есть.
Подхожу к нашему двору, а там Доська прохлаждается. Раскраснелась, будто с мороза. И что баловница придумала! Дружка поставила на задние лапы, взялась за передние и танцует польку. Увидела меня, обрадовалась и кричит:
— Санюрка пришла! Иди становись, Санюрка, с нами в круг!
Любит меня моя озорная сеструха. И я её тоже очень люблю.
Мы с Вовкой учились тогда в первом классе. Пришла к нам ученица девятого класса Валя Никитина и сказала:
— Вы — октябрята, а я — комсомолка. Я буду вашей вожатой. Согласны?
Ещё бы да не согласны! Даже «ура!» от радости закричали. Мы же считали Валю самой лучшей девочкой в нашей школе. Умная — раз! Добрая — два! Круглая отличница — три! И при том — красавица: русая коса до пояса, глаза карие, золотистые и ресницы — что крылья у ласточки! Вот какая она была. И учителя, и ученики её любили, и все звали Валечкой.
Отлично мы с нею ладили. Она и учиться нам помогала, и к ёлке готовиться, и на праздниках выступать. Не заметили, как зима прошла. А весной решили мы с нашей вожатой посадить возле школы цветник и огород.
Вспахал нам землю тракторист Петя. Он школу окончил, учился теперь в техникуме и работал в нашем колхозе. Боевой парень был. Отличный работник.
Он трактор вёл, а мы неподалёку стояли, смотрели, как работает машина, как бродят по вспаханному полю грачи, выклёвывают червяков. И Валечка с нами была. Тётя Паша, школьная уборщица, рассказывала, что Петя, как только Валечку увидел, сразу в неё влюбился и стал просить, чтобы она вышла за него замуж. Но Валечка ему ответила, что, пока школу не кончит, даже разговаривать не будет о замужестве. А когда кончит, тогда подумает.
Петя так обрадовался её ответу, что сразу пошёл в правление колхоза и попросил земли и материалов, чтобы для будущей семьи построить дом. Он работник хороший был, ему пошли навстречу. Товарищи помогали, и, пока Валечка училась, они отличный дом выстроили: кухня, зал, спальня и сени кругом стеклянные. Валечка на окнах кисейные занавески повесила и на подоконниках цветы поставила: калачики, розовую гречку и бальзамин. А на огороде чего только они с Петей не посадили: и петунью, и ноготки, и лазоревый цвет, и бархатцы; а на задах — смородинные кусты и яблоньки.
Экзамены на аттестат зрелости Валечка сдала, и они поженились. Жили очень хорошо: Валечка работала в детском саду воспитательницей и училась заочно в педагогическом институте, а Петя кончил техникум и тоже готовился в институт.
Но через год загремела война. Двадцать второго июня в двенадцать часов дня Петя вместе со своими товарищами ушёл воевать. А через полгода пришло Валечке письмо от командира той части, где служил Петя. Командир писал, что сержант Пётр Деев пал смертью храбрых, защищая родную землю, свою любимую жену и сына. А сыну Петиному Петруше было тогда три месяца, и был он сероглазый и кудрявый, весь в своего папу.
Мама наша и тётя Граня почти две недели помогали Валечкиной маме ухаживать за больной дочкой и маленьким внуком. И баба Дуня приходила. Она говорила:
— Пятую войну в своей жизни переживаю. Нагляделась на вдов и сирот… — И вздыхала так глубоко, что колыхались развешанные в избе пелёнки. И ночами не уходила, не покидала Валю и малыша. У неё и лекарства были особые, и слова свои, ласковые.
Выздоровела наконец Валя, и стала она жить вдвоём с Петрушей. Утром относила его к своей маме, шла на работу, вечером училась.
А недавно идём мы с Вовкой мимо её дома и слышим, что в избе что-то погромыхивает да вроде посвистывает. Я говорю Вовке:
— Зайдём?
Другой мальчишка, наверно, спросил бы: «А кто тебя там дожидается?»
Вовка не такой. Вовка сразу — шасть на крыльцо. Постучались мы и вошли. Перерыв на обед был,
