Это неполноправное положение сплотило ребят. Они и ходили вчетвером, и думали вчетвером, а вслух общие мысли высказывал Геня Соков.
Последние дни команду младших усачей тревожило одно. Они понимали, что старшие все-таки соберутся в поход на болото. А как с ними, с младшими? Что, если их не возьмут с собой? И Геня Соков пошел на хитрость — решил заручиться поддержкой Саньки.
В первый раз мальчишки принесли больному земляники. Во второй раз — моченую прошлогоднюю клюкву, а разговор повели о морошке.
— Ты бы хотел морошки? — спросил Геня Соков.
Санька не знал такой ягоды, но сказал на всякий случай:
— Хочу!
— И мы хотим! — со вздохом произнес Геня. Дружно вздохнули и остальные мальчишки.
— А на болоте ее — хоть лопатой загребай! — продолжал Геня. — Вот бы сходить туда!
Санька так и не догадался, куда клонится разговор.
— Сходим! — воскликнул он, чтобы обрадовать ребят.
— Все? — быстро спросил Геня.
— Все!
Мальчишки запрыгали от радости вокруг кровати,
— Потом не откажись! — предупредил Геня Соков. — А то верить тебе не будем!
Наступил день, когда у силосной траншеи собралось все звено.
Санька держался степенно. Он не торопясь осмотрел траншею. Ребята хорошо поработали без него. От старой силосной ямы не осталось и следа. Вместо нее влево и вправо тянулся глубокий ров.
— Здорово? — спросил Мишук и с гордостью кивнул на высокие отвалы земли и глины, возвышавшиеся по бокам траншеи.
— Рванули крепко! — ответил Санька. — А ну, поднажмем еще! — И он спрыгнул на дно рва.
Навык — дело великое. Мальчишки уже привыкли работать лопатами. Траншея быстро углублялась. Санька тоже старался вовсю, но он пока не знал, почему так торопятся ребята.
— Что после обеда будем делать? — спросил Мишук и как-то особенно посмотрел на ребят.
Была у них договоренность: в день выздоровления Саньки сделать ему сюрприз — начать поиски под мостом. Все оглянулись на Саньку.
— Можно еще поработать, — самоотверженно произнес тот.
— А можно и к мосту сходить, — загадочно улыбнулся Вовка.
— Решай! — сказал Мишук.
— Я — как все! — ответил Санька.
— К мосту! К мосту! — закричали ребята.
После обеда мальчишки с ломами и лопатами пришли на речку. Про щуку на этот раз никто и не вспомнил. Все девять усачей забрались под настил и, пригнув головы, огляделись.
Под мостом, как в погребе, было сумрачно. От воды тянуло холодком. Голоса ребят звучали настороженно.
Трудно искать, когда не знаешь, где и что надо искать. И Санька немножко растерялся, когда Вовка спросил:
— Что делать будем: копать иль нырять?
— Я думаю... — неуверенно начал Санька.
— Есть! — прозвучало под мостом.
Это крикнул Гриша. Он стоял напротив Саньки на другом берегу и рассматривал что-то на земляном склоне.
Все бросились к Грише. Санька тоже не раздумывал. Он плюхнулся животом в речку и в два гребка перемахнул ее.
Гриша держал в руке конец темно-зеленой медной проволоки. Второй конец уходил в землю.
— Дайте лопату! Лопату! — вскричал Санька.
Но копать не пришлось: Гриша легонько потянул за проволоку, и она, вспарывая сырой чернозем, побежала вверх — к настилу. На склоне берега под мостом осталась рваная бороздка. В руках у Гриши был теперь уже трехметровый кусок проволоки. Другой конец вел под самый настил. Гриша потянул еще раз, но проволока больше не поддавалась.
— Оборвешь! — испугался Санька. — Рыть надо, а не дергать!
Мальчишки посовещались. Как рыть?.. Проволока уходила под настил у среднего рельса. Нельзя же подкапывать центральную опору всего моста!
— Надо поднять одно бревно! — предложил Гриша. — Потом положим на место!
Мальчишки высыпали на мост. Сема поддел ломом крайнее бревно и выковырнул его из гнезда. Здесь было жилище целой армии разнокалиберных жучков. Они суетливо засновали туда-сюда, сердито поводя усиками. Тут же, в длинной вмятине от бревна, виднелась и проволока. Узкой зеленой змейкой тянулась она к крайнему рельсу, на котором Дима Большаков оставил свою подпись, и уходила под второе бревно.
— Что я говорил! — воскликнул Санька. — Все понятно! Где буквы — там и тайник!
Теперь никто, даже рассудительный и осторожный Мишук, не сомневался, что эта старая проволока указывает путь к тайнику. Ничто не могло остановить мальчишек. Сема втыкал лом между бревен и откатывал их одно за другим к берегу.
В воду падала грязь, слежавшиеся куски земли, обломки гнилого дерева, старые почерневшие щепки. Река неутомимо уносила прочь этот мусор.
Ребята, позабыв обо всем на свете, стремились поскорее добраться до бревна, под которым на боковом рельсе Дима выпилил когда-то буквы.
— Давай! — кричали мальчишки.
И Сема выворачивал и откатывал к берегу очередное бревно.
— Давай!
От настила отделялось новое бревно.
— Давай!
Лом легко входил между прогнившими бревнами. Полоса нетронутого настила сужалась, а у того берега, откуда мальчишки начали поиски, мост представлял собой груду перевернутых кругляков, брошенных как попало на стальные перекладины.
Сема откатил еще пару бревен.
— Стой! — крикнул Санька. — Дошли, кажется!
Он сел верхом на оголившуюся часть рельса, провел рукой по обращенной к воде поверхности, нащупал буквы и предупредил:
— Под следующим бревном!.. Смотрите в оба!
Сема осторожно отковырнул бревно. Ни под ним, ни на нем ничего не было.
— Еще одно! — скомандовал Санька.
Это бревно ничем не отличалось от всех других. Но Санька не был обескуражен. Посмотрев на разочарованные лица мальчишек, он сказал:
— Знаю! Внутри надо искать!.. Знаю даже что — записку или карту!
— Бумага истлела бы давно! — возразил Вовка.
— А ты не слышал, как это делается? — сердито раздувая ноздри, спросил Санька. — Бумагу кладут в гильзу и забивают в дерево! Сто лет пролежит — и сохранится!.. Эх, топор бы!..
Топора с собой не взяли.
— Ломом! — сказал Гриша. — Сема, трахни! Надо бревно расколоть пополам!
Сема ударил острием лома в самую середину бревна. Полетели гнилушки.
— Еще!
Сема ударил второй раз. Что-то хрупнуло. Гнилое бревно разломилось на две части, но не вдоль, а поперек. Один кусок с плеском упал в воду. Нетерпение ребят возрастало.
— Бей! Бей! — кричали Семе.
Бревно глухо щелкнуло и распалось, как орех, обнажив круглую и тоже прогнившую сердцевину лилового цвета. Мальчишки со всех сторон осмотрели и обе половинки, напоминавшие длинные корыта, и круглую сердцевину, но ничего примечательного не нашли. Потом Сема расколол другое бревно. И опять ничего! Поиски зашли в тупик.
Санька пихнул ногой остатки расколотых бревен, и они плюхнулись в речку.
— Ты что, с ума сошел? — крикнул Мишук. — А чем мы мост накрывать будем!
— Не этой же гнилью! — ответил Санька.
— Да они и все такие! — воскликнул Мишук, посмотрев на развороченный настил.
Только сейчас мальчишки заметили, во что превратился мост. Наступила тишина. Ребята обменялись взглядами, которые выражали и разочарование, и страх, и полную растерянность.
— Сломали! — тихо и удивленно сказал Мишук и укоризненно взглянул на Саньку.
— А что! — огрызнулся тот. — Я и сейчас уверен: есть тайник.
Это было сказано из упрямства. Никакой уверенности Санька не чувствовал. Наоборот, вся затея казалась теперь до глупости наивной. Что можно спрятать в настиле из нетолстых бревен или на узких рельсах? Куда могла вести проволока, случайно зажатая бревнами и присыпанная землей?
Остальные мальчишки думали то же самое. Но их беспокоило еще и другое. Сломать мост — не шутка. Хотя по этой круговой дороге ездили редко, но все же мост есть мост. За такие штучки по голове не гладят.
— Натворили! — произнес Гриша.
— Это ты со своей проволокой! — сказал Санька.
— Я-я? — переспросил Гриша. — А кто первый про тайник болтнул?
— Хватит! — прикрикнул на них Мишук.
Хорошо все-таки, когда над тобой есть командир, который обязан в трудную минуту принимать решение и брать на себя всю ответственность. Услышав окрик звеньевого, все мальчишки испытали облегченье.
— Попробуем уложить на место, — сказал Мишук. — Впятером! А вы... — он повернулся к четверке младших усачей, — дуйте домой! Чтобы и не видели вас тут!
— Почему?— обиженным голосом протянул Геня Соков.
— Потому! Если что — уж вам-то дёры никак не миновать! Валяйте, валяйте!
Мальчишки засеменили прочь от реки. А пятеро старших начали укладывать бревна.
С опаской, как тяжелобольных, переносили ребята гнилые кругляки и прилаживали их к сохранившейся части настила. А на душе было тревожно. Бревна крошились под пальцами, прогибались под собственной тяжестью, поскрипывали и потрескивали.
