— Чего это ты там делал? — говорит.
— Ничего.
— Ничего? Ну так вот тебе ничего.
Схватил меня за шкирку и толкнул вниз. Я знал, что Дэниел смотрит: как я растянулся у кромки воды, будто и не человек вовсе, а Джозеф зашагал прочь.
Вхожу домой — а папа сидит в гостиной и читает «Кроникл».
— Ты чего не на работе? — говорю.
— К врачу ходил, — отвечает.
— Зачем еще?
— Да так.
Тут входит мама.
— Ничего страшного, Бобби, — говорит. — Папе на работе нехорошо стало. А теперь вон посмотри на него. Скачет, как воробышек.
А на буфете — тюбик с аспирином, цыганкин кулек и полупустая бутылка с водой из Лурда.
— Грипп, похоже, — говорит папа. — Он сейчас всех так и косит.
Я показал им фотографию нашего дома, они рассмеялись.
— Придет же кому в голову наш дом фотографировать, — говорит мама.
— Ее, может, в книжке напечатают, — говорю.
— Ну, наконец прославимся, — сказал папа, а потом так и ахнул. — Смотри-ка, лапушка, и мы тут.
Мама так и уставилась.
— Ничего себе, — говорит. А потом засмеялась. — Знала бы — хоть причесалась.
— Да тут ничего не разберешь, — говорит папа. — Кто нас увидит, разве что через лупу. Причесалась! Ты лучше на крышу посмотри. Тут видать, что она того гляди завалится.
Закашлялся, сглотнул. Мама на него глянула, а потом отвернулась. Папа вдохнул поглубже и засмеялся.
— Эй, — говорит, — глянь-ка, сын, чего я еще из хлама выкопал.
Перегнулся через ручку кресла, вытащил шляпу. Фетровую, коричневую, с высокой тульей и широкими полями. Надел. С одной стороны поле горизонтальное, с другой — вверх загнуто. Отдал честь.
— Моя бирманская шляпа, — говорит. Снова закашлялся и заговорить смог не сразу. — Не видал ее с тех пор, когда ты был еще совсем козявкой, — выговорил наконец.
Протягивает мне.
— Понюхай, — говорит.
Я поднес шляпу к носу.
— Вдохни поглубже, унюхаешь запах джунглей, войны, возвращения домой.
Я вдохнул. Попытался вообразить себе запах таких странных, далеких вещей. Надел шляпу — она съехала на лицо, закрыла глаза.
— Я и сам был еще сосунком, когда впервые надел эту штуку, — говорит папа.
Он снова закашлялся. Потом отдышался. Снова надел шляпу. Потом встал, строевым шагом прошел к окну.
— Смир-р-на! — командует.
И замер — силуэт на фоне моря и неба.
— Папе придется пройти обследование, — прошептала мама. — Но ты не переживай, Бобби. Все будет хорошо.
Домашнюю работу нам задали про кожу, ее эластичность, нервные окончания, кровеносные сосуды, потовые железы и фолликулы, слои и поры, текстуру, цвет, реакцию на жару и холод, как она краснеет и белеет, дрожит и покрывается пупырышками, не пускает ничего в тело и ничего не выпускает наружу, но барьер этот постоянно нарушают микробы, пот, укусы насекомых, как легко ее проколоть, как легко пустить кровь. Я написал страницы две. Нарисовал парочку схем. Потом остановился. Взял пиджак, ощупал швы. Нашел мамину булавку. Сел перед лампочкой из Лурда и давай прикладывать острие к коже. Там, где ничего не чувствовалось, я нажимал посильнее — пока не ощущал боль. В двух-трех местах выступили крошечные бусинки крови. Я воткнул булавку в грубую кожу у основания ногтя на большом пальце — оказалось, что ее можно проколоть насквозь и ничего не почувствуешь. Попробовал в других местах, но тут стало ясно, что будет очень больно. Я закрыл глаза и попытался представить, что я — Макналти. Взял воображаемую спицу и сделал вид, что протаскиваю ее через обе щеки. Как это у него получается? Спустился вниз. Папа с мамой смотрели телевизор. Я сказал, что пришел попить воды. Нашел коробок со спичками, забрал его наверх. Открыл окно, чтобы запах выветривался. Зажег спичку. Прикоснулся кончиком пальца к пламени и чуть не заорал от боли. А потом понял, что могу водить пальцем внутри пламени и почти ничего не чувствовать. Стал тренироваться — водил медленнее, еще медленнее. Попытался представить, что я — Макналти. Держу зажженную спичку перед открытым ртом и подношу все ближе, ближе. Морщусь от жара. Представил себе, что засовываю в рот огромный пылающий факел. Как это у него получается? Я подошел к полочке с книжками на лестничной площадке. Нашел картинку со святым Себастьяном — в него попал десяток стрел, а глаза его устремлены к Небу. Я раньше читал про святых, которые изнуряли плоть, бичевали себя, теряли рассудок и долгие годы жили в пустыне. Зачем им это было нужно? Ради чего терпеть такую боль? Вообразил, как Иисус корчится на кресте. Что это значит — что его боль спасла нас всех? Я вернулся к себе и стал смотреть, как ночь опускается на море. Свет погас, море погасло, вышли звезды. Я вдохнул ночной воздух. Очень хотелось на миг, на секунду перестать быть собой. Хотелось освободиться от кожи, стать морем, небом, камнем, светом маяка, оказаться там, в сгущающейся тьме, стать ничем — без мыслей, свободным и диким.
— Бобби! Бобби!
— Мам?
— Вон ты где, сын. Бросай свои книжки. Я какао сварила.
Еще одно воскресное утро. Мы с мамой пошли на набережную, но Макналти не появился. Выпили по кружке горячего чая. Смотрели, как чайки срываются с гнезд на внутренней стороне моста. Рассматривали радужные узоры на поверхности речной воды. Мама купила к зиме несколько шарфов и, передавая продавщице деньги, сказала:
— Тут часто один человек появляется. Огонь выдыхает и…
На продавщице толстое шерстяное пальто и толстые перчатки.
— А, этот, — говорит. — Придурошный. Не видать вроде. По мне, так оно и лучше. Это что, развлечение? По мне, так такого удавить проще.
Мы снова поднялись на лифте на мост. Дяденька в лифте нас вспомнил. Хихикнул, показал запись в своей книжке:
— Видите, — говорит. — Про вас тут записано. Выходит, вы существуете.
И вывел нас наружу.
— Всего хорошего, мадам, — говорит. — И вам всего лучшего, молодой человек. — И давай диктовать сам себе новую запись: — «Повторное посещение дамы и ее сына…»
Мы посмотрели с моста — Макналти по-прежнему нигде нет. Пошли пешком в город. Домой поехали на автобусе. Я смотрел на улицы, потом — на поля и дороги и все надеялся его увидеть. Мама рядом напевала «Бобби Шафто».
Вошли домой, а папа прямо покатывается от хохота.
Телевизор работает. На экране мужик в смокинге, курит трубку. Рядом мирно лежит лабрадор. В земле глубокая дыра. Внутри — бетонный пол, по стенам бетонные блоки.
— Стены должны быть толщиной не меньше двадцати сантиметров, — говорит. — Крыша, разумеется, тоже должна быть из бетона. И по возможности ее нужно заглубить в землю метра на полтора.
И показывает своей трубкой.
— Итак, — говорит, — это стандартный план семейного укрытия. Полки предназначены для хранения продуктов и запаса воды. В этот отсек ставится химический туалет. Необходимо провести радио, чтобы быть в курсе происходящего снаружи. Это основы, а дальше — пользуйтесь собственным воображением. Телевизор, музыкальный центр… возможности безграничны!
И пыхнул трубкой.
— По нашим предварительным подсчетам, двое мужчин могут построить такое убежище за три недели.
Плюс-минус день, в зависимости от физической подготовленности, силы, возраста, наличия материалов, типа грунта, погодных условий и тому подобного. Мы можем предоставить вам полезные брошюры с подробными планами. При условии высокого качества материалов и строительства укрытие может выдержать взрыв до нескольких мегатонн. — Улыбнулся, погладил собаку. — А дальше необходима женская рука.
Тут входит тетенька в цветастом платье, улыбается.
— Так, ладно, — говорит. — В сторонку, Джон. Как создать уют в этом помещении? И чем мы будем все это время занимать детишек? Слушайте, девочки, вот несколько советов…
Папа выругался.
— Мир, похоже, свихнулся, — говорит мама.
Щелк — и выключила. Некоторое время мы молчали.
— Он сегодня не появлялся, — сказала мама в конце концов.
— Кто? — спросил папа.
— Макналти.
— Жалко.
— Как думаешь, у него все хорошо?
— Ага.
Папа на меня глянул.
— Ты как считаешь, мы с тобой сойдем за двух мужчин? — спрашивает. — Один мелкий хиляк и одна старая развалина?
Я покачал головой.
— Выходит, нам с тобой трех недель не хватит?
— Не хватит, — говорю.
— Тогда, пожалуй, прямо сегодня и начнем, а?
— Наверное.
— У тебя лопата есть?
Я головой качаю.
— А цемент? — говорит.
Я головой качаю.
— Незадача, — говорит папа. — Ладно, тогда мы, пожалуй, погодим, а?
— Угу, — говорю.
— Угу.
Потом я пошел к Айлсе. Йэк во дворе, перегружает уголь из тележки в пикап.
— Как житуха, Бобби? — спрашивает.
