почитали своих стариков до самой их смерти.
— Я знаю только, — откликнулась бабушка, — что у нас, у туркмен, имён, может быть, сотня, может, две, а у змей — тысячи имён. Змея хранит своё имя в тайне. Если ты узнаешь имя змеи, она склонит перед тобой голову и будет служить тебе.
Я бы ещё спрашивал, но мама принесла большую миску шурпы. Мы принялись есть, а бабушка Тоты зачерпнула всего раз-другой и медленно-медленно жевала чурек.
— Берите мясо! — угощала мама. — Это фазан. Очень вкусно.
— Я поем, поем, — обещала бабушка, но к мясу не притрагивалась.
Тогда мама подала бабушке мясо сома, и та стала есть. Бабушка Тоты была старая, и она соблюдала старые, очень старые обычаи.
ДАМСКИЕ ПАЛЬЧИКИ
Мы с Язли каждый день ходили резать серпом траву для овец. В поисках самой хорошей и сочной травы зашли как-то к дальним бахчевым полям.
Сторожил бахчу дядя Язли, Джакул-ага, тот самый, у которого было чёртово колесо.
Джакул-ага почему-то сидел не в шалаше, а перед шалашом, хотя солнце припекало уже вовсю.
— Тише! — прошептал он, когда мы, скинув на землю мешки с травой, собирались приветствовать его. — В шалаше змея! Похоже, она забралась ко мне в гости, удирая от кого-то. Сидите тихо, поглядим.
Джакул-ага не ошибся, в шалаш, грозно шипя, забежал варан. Змея забила хвостом, метнулась, но варан схватил её и потащил. Мы осторожно пошли следом. Варан перекусил змее позвонки и убил её. И тут заметил нас. Стал убегать, но мы его поймали и привязали, как телёнка, верёвкой к колышку. Кинули варану мясо. Варан мясо съел.
Джакул-ага ушёл в правление, а мы лежали в тени шалаша, лакомились спелыми дынями и следили за вараном. Мы хотели посмотреть, как он будет рвать путы, но вдруг из-за бархана выскочил ещё один варан.
Подскочил к сидящему на привязи, вцепился ему в бок, рванул и убежал.
Мы бросились на помощь нашему варанчику, кровь так и лилась из раны, мы принесли варана домой, вымазали йодом и посадили под ящик. Кормили его десять раз в день — и мы сами, и взрослые. Скоро варан поправился. Мы думали, что теперь он не уйдёт от нас, но стоило нам поднять ящик, наш варан метнулся в траву, отбежал, злобно щёлкнул пастью в нашу сторону и скрылся.
* * *
Взрослые нашли для нас с Язли серьёзное дело. Мы теперь тоже были пастухами, как мой отец. Правда, скот наш был помельче — козы да овцы. После школы мы гнали своё стадо по той же дороге, что и мой отец. И так же, как настоящие чабаны, брали с собой еду: чурек, дыню или арбуз.
Мы даже вооружены были — кривые пастушьи палки не в счёт. У Язли имелся ручной компас, а у меня перочинный нож с птичкой на рукоятке.
Мы гнали скот в «джунгли», в заросли возле реки. Под кустами солодки, гребенчука росла сочная трава.
Река была союзницей, через реку наши шустрые козы и овцы не кинутся, а искать нам их приходилось частенько. Однажды мы вернулись без барана по кличке Чурменек. На ночь глядя искать в «джунглях» мы боялись, а поблизости барана не было. Мы гнали стадо в темноте, громко перекрикиваясь, хотя шли плечом к плечу. Так мы отпугивали диких зверей.
На следующее утро я не пошёл в школу. Сел на ишака и поехал искать пропавшего барана. Чурменек запутался задними ногами в стеблях рогозы. Я нашёл его лежащим головой вниз. Он еле дышал, вокруг куста было множество следов шакалов. Видно, Чурменек бился от страха в западне, и трусы-шакалы не осмелились напасть. Я ножом срезал прутья под корень и погнал барана на клевера. Хоть этого и нельзя было делать, но мне казалось, Чурменек, переживший нападение шакалов, достоин вкусной и обильной еды.
Насытившись, Чурменек в награду налетел на шалаш, который мы с Язли устроили из стеблей солодки, и так его боднул, что он тотчас завалился.
* * *
Мы сидели с Язли на его дворе. Я рассказывал, как спас Чурменека и как Чурменек отбился от стаи шакалов. Я показывал приятелю, как шакалы прыгали, рычали, щёлкали зубами, и показывал, как бодал шакалов, как бил их копытами Чурменек.
Потом я поднял с земли кумган, чтобы напиться, — приложил к губам и сразу почувствовал: из моей губы вырвали клок. Оса!
— Тому, кто пьет воду из горлышка кумгана, ходить опухшим! — хохоча, изрёк Язли.
Моя губа росла, как на дрожжах. Я и сам знал, что осы, в поисках воды, залезают даже в кумганы, да уж очень пить захотелось.
— Пошли виноград есть, — предложил мне Язли.
Взрослые, после случая с Чурменеком, дали нам выходной. Губа горела, домой показываться не хотелось, и я пошёл с Язли на виноградник искать несрезанные гроздья.
Дорогу нам преградил арык с водой.
— Тебе не перепрыгнуть! — стал дразниться Язли.
— У тебя губа, как курдюк, вниз потянет.
Я разозлился.
— Спорим, перепрыгну!
— Спорим, — согласился Язли. — Если я ухну, отдаю тебе компас, если ты ухнешь, твой ножик с птичкой — мой.
— По рукам! — сказал я.
Мы разбежались, прыгнули.
— Ура! — хотел я крикнуть, коснувшись ногами земли, но в тот же миг покачнулся, взмахнул руками и ухнул по пояс в воду.
Язли хохотал.
— Я же говорил, губа тебя подведёт.
Мы выжали мои штаны и пошли по винограднику.
— Вижу! — закричал Язли. — Дамские пальчики, мои любимые! Целая гроздь!
Он потянулся, зашуршал листьями и почти тотчас вскрикнул и кинулся бежать, закрывая голову руками.
Я бежал следом.
Когда мы наконец остановились, я увидал, что правый глаз у Язли затекает.
— Рядом с кистью осиное гнездо было! — сказал он и поглядел на меня, ожидая, что я буду смеяться над ним.
Я не смеялся, тогда Язли захохотал один за двоих.
— Не смейся над чужой бедой! — постучал он себя по затылку и положил мне руку на плечо. — Теперь без обиды.
КАБАН
Мы сидим на земле, сложив ноги, расстелив платок, как дастархан. Едим дыню. Наши козы и овцы настроены мирно. Прошёл редкий для наших краёв осенний дождь, земля опять зеленеет. Пахнет весной. Мы сидим с Язли и беседуем, как взрослые, неторопливо, обдумывая слова, и говорим тоже, как взрослые, о делах житейских. Где-то в зарослях грохнул выстрел.
— Наверное, твой отец! — сказал Язли.
— Может, и он.
— То, что отец у тебя хороший охотник, — семье большое подспорье!
— А как же! — соглашаюсь я. — Мяса покупать не надо. Вместо того
