Под «зимой» стояла жирная пятёрка.
– Видал?! – Петька скомкал утку и запульнул ею в Куропаткина. – Училка, как глянула, аж растрогалась. Сразу хлоп мне «пять!» Сказала, за литературно-творческий подход.
Я вздохнул и в очередной раз обновил дневник. Ничего не изменилось. Петька заглянул ко мне в экран и присвистнул:
– Тройбан? По рисованию?! Ты что, краски забыл?
Свободная тема, будь она неладна. Я как раз дочитал книгу, где собака озверела. Она не шла у меня из головы, поэтому я нарисовал страшнючую собаку, её жертву и кровь на снегу.
– Слушай! – догадался я. – Может, мне «три» поставили, потому что я дорисовать не успел?
– Тсс! – сказал Петька.
Я и не заметил, что литература началась. Чудовищная путаница у меня в голове. Всё из-за Петровой, конечно. Я решил, что тоже не стану больше на неё смотреть. Вот захочет обсудить котов-воителей, а я – раз! – и не смотрю. И пусть ищет себе собеседника, пусть-пусть. Все пять циклов я один в классе читал, и Петровой некуда было податься.
Но она сидела как статуя, не поворачиваясь. И я никак не мог доказать ей, что больше не смотрю.
Елена Анатольевна хотела, чтобы мы поделились с классом прочитанным на каникулах. Я стал вспоминать что-нибудь подходящее для школы, но первым спросили Куропаткина – ему сегодня тоже особенно везло. Куропаткин читал приключения Гекльберри Финна. Видимо, в кратком изложении. Потому что он чуть-чуть порассказывал, но большую часть забыл.
– А его папаша… – мямлил Куропаткин, – папаша его… вроде помер.
– Да не помер, – сказал я. – Он просто утёк куда-то с подозрительными субъектами и пропал на тридцать глав.
Елена Анатольевна посмотрела на меня так, как Петрова смотрит, когда мы не сходимся характерами, и вызвала тихоню Верочку с первой парты. Верочка неинтересно затянула про «Гарри Поттера». Я вздохнул.
– Витя? Ты хочешь добавить? – спросила Елена Анатольевна.
Я сказал, что добавить особо нечего. И что семь томов я прочёл бы куда быстрее, если бы мне так сильно не мешала учёба. Елена Анатольевна сказала, что она заметила насчёт учёбы, и спросила Петьку. А Петька все каникулы читал ужастики Стайна, поэтому сообщил, что ездил с родителями в театр на «Вишнёвый сад».
– Это прекрасно, Петя! – растрогалась Елена Анатольевна. – Что тебе больше всего запомнилось?
Петька поднапрягся и вспомнил про шишку.
– Что-что? – Елена Анатольевна удивилась, хотя её сложно удивить, у неё уже не один выпуск за спиной.
– Там Варя, – сказал Петька, – ушибла одного. И спрашивает такая: «Я вас не ушибла?» А он в ответ: «Нет, ничего. Шишка, однако, вскочит громадная».
– Я не вполне тебя понимаю, Петя, – сказала Елена Анатольевна.
Петька развёл руками:
– Зачем было отнекиваться, если потом про шишку?
Тут откашлялся Марик – наш отличник. И Петрова на него оглянулась.
– Как же можно, – заумничал Марик, – вот так прямо сказать девушке?
– Как-как?! – Меня взорвало. – Обыкновенно! Взять и сказать: «Да. Жёстко ты мне втащила!»
И я посмотрел на Петрову. А Петрова вдруг – на меня. Елена Анатольевна сказала, что это уже перебор и надо фильтровать повествование. То есть выбирать слова. Но у меня уже никаких слов не хватало. Я отпросился в туалет и просидел там до конца урока. А потом наблюдал из окна, как Петька потоптался на лестнице и решил, что я ушёл без него. Я ещё немного пострадал, почитал надписи на плитке и потащился в свою грустную одинокую жизнь. А когда я выволок себя с рюкзаком из школы, то увидел.
На крыльце стояла Петрова. Я не выдержал и сказал:
– Знаешь, Петрова?
А она сказала:
– Знаю, Смирнов. Ты сегодня выступил бомбезно. Хочешь, я тебя домой провожу?
Это неправильно, когда так. Даже если мы живём в одном доме.
Но я сказал:
– Да. Хочу. Проводи меня, Петрова, пожалуйста.
А она сказала:
– Ладно, Смирнов. Пойдём уже.
И достала мармеладки. Тугие, разноцветные. Мне стало хорошо, но не вполне.
– А позавчера? – спросил я Петрову.
– Глупости, – сказала она. – Глупый день, и всё глупое. По-глупому получилось. А ты уже прочитал, как Львинолап едва не убил Грача? Это ужасно, правда?
– Правда, – соврал я.
Потому что, по-моему, всё было прекрасно.
Ирина Асеева
Незабываемые эмоции
– Давай, решайся. Завтра или никогда: последний день перед каникулами. – Вагон метро качнулся, Дима схватился за поручень, Лёва – за Диму.
– Думаешь, сработает? – Лёва посмотрел на друга с надеждой.
– Конечно. Девчонки – они же такие, странные. Мне сестра объясняла: хочешь встречаться с девчонкой – подари ей эмоции. Незабываемые.
Американские горки – вот незабываемые эмоции. У Лёвы до сих пор чешется застрявший в горле крик, когда он об этом вспоминает. Вот только зимой парк аттракционов закрыт.
Другую порцию незабываемых эмоций Лёва получил, когда с соседом по даче, Васей Хитровым, за яблоками ночью к злюке Кларе Михайловне ползали. Яблоки оказались похожими на хозяйку: мелкие и кислые. А чтобы было не так стыдно, пришлось следующей ночью ещё раз ползти – столько же сладкой медунички на крыльце оставить, сколько недозрелой антоновки утащили.
Яблок зимой тоже нет. Да и вряд ли Полина обрадуется предложению: «Давай ночью залезем в чужой сад. Ты этого никогда не забудешь. Обещаю».
Лёва вышел из метро и тут же замёрз. Ветер сметал снег с асфальта, пригоршнями кидал его в прохожих, в Тимати, который в чёрной футболке радостно улыбался декабрьскому холоду. Рядом с Тимати, которому неизвестный, но талантливый художник подрисовал тараканьи усы, висела другая афиша. «То, что надо», – решил Лёва.
Лёва не спал всю ночь. Конечно, Полина – девчонка компанейская, постоянно с кем-нибудь то в кино, то на каток ходит. И с мальчишками дружит так же, как с девчонками. Но чтобы он, Лёвчик Ладушкин, пригласил её, нужен запас смелости за целый год. Вот Лёва и ворочался: то замерзал под тёплым одеялом, то в жар без него бросало.
Школа перед каникулами звенела от радости, Лёва звенел от собственной решительности. Главное, до вечера решительность не расплескать.
В коридорах уже выключали свет. У мальчишек заканчивался заряд на телефонах, когда девчонки вышли после репетиции. Дима отвлёк Олесю. Полина начала спускаться по пустой лестнице.
Лёва старался казаться как можно более раскованным. Догнал Полину, двинул рюкзаком по голове, а когда та возмущённо обернулась, протянул билет:
– У меня один лишний. На завтра. Пойдёшь?
И Полина согласилась. Взяла билет. Видимо, удар получился нужной силы.
Лёва онемел. Он репетировал небрежное безразличие на случай, если Полина скажет «нет». Импровизировать
