времени, истёртой и потрескавшейся узорной плиткой. Большие мутные окна выходили в глухой двор-колодец, погружённый в вечные сумерки.
Вместе они поднялись на один лестничный пролёт. Дальше Света не пошла. Она взяла телефон Сопли и вбила туда свой номер, подписавшись: «Света Е из 3А».
– Иди и позвони в свою квартиру, – распорядилась Света. – И напиши мне в ватсап, если мама дома и пустила тебя. Если она не дома… или она тебя не пустила – тоже напиши. Я тут подожду.
Сопля уверенно кивнул.
– Ты же умеешь писать? – уточнила Света.
Сопля снова уверенно кивнул.
– Или позвони! – крикнула Света ему вслед.
Подниматься вместе с Соплёй и встречаться с его мамой – скандальной круглой женщиной на тонких ногах – Свете совсем не хотелось.
Сначала мальчик долго шаркал наверх – лифта не было, – затем чуть слышно брякнул звонок в квартире, и с гулким эхом повернулся ключ в замке. Раздался встревоженный женский голос. Дверь закрылась.
Света уставилась на экран телефона, ожидая от Сопли сигнала, что всё хорошо.
мамаыдомапузтиламине,
– написал Сопля через минуту и зачем-то прикрепил красный от злости смайлик.
Света уже собиралась уходить, как вдруг от него пришло ещё одно сообщение:
стой ниухади.
Заинтригованная, Света остановилась. Спустя ещё минуту снова ожил дверной замок на третьем этаже и зазвучали торопливые шаркающие шаги.
– Серёжа! – раздался тот же встревоженный женский голос, и шаги Сопли участились. Затем к ним добавились прыжки и следом – уверенные шаги взрослого. – Серёженька!
Света встревожилась. Сопля почему-то спускался по лестнице бегом, а мама преследовала его.
– Серёженька, ты куда?! – звала она с истерикой в голосе.
Сопля прыгал вниз по ступенькам, развивая максимальную скорость. Добежав до площадки, где ждала Света, он налетел на неё всем весом и сунул ей в руки что-то тяжёлое. Затем он тут же отскочил и бросился назад, наперерез своей маме.
– Серёжа!
Краем глаза Света заметила, как мама поймала Соплю за плечи на площадке второго этажа. Он закричал во всю глотку:
– БЕГИ-И-И!
И Света побежала. Едва не навернувшись на тёмной лестнице, она выскочила на улицу и неслась не оглядываясь до своего двора.
– Чё ты тут шаришься, кр-рыса?! – привычно каркнул дедушка Гриша.
Света сильно запыхалась – бегала она не очень хорошо. Только теперь, оказавшись далеко от мрачного подъезда, она рассмотрела то, что дал ей Сопля. Ежедневник депутата Государственной думы – тот самый, который он увёл у неё в «Школьном *аду» прямо из-под носа, – с золотым обрезом и пухлой бордовой обложкой, разделом «Мои цели», «Мои достижения», списком книг и фильмов, двумя закладками и местом для фотки.
Он был совсем чистый, нетронутый, если не считать нескольких страшных рож, нарисованных в уголках нетвёрдой рукой Сопли.
Оксана Иванова-Неверова
Такие дела
В школу мне не особо хотелось. Из-за Петровой. Позавчера мы с ней не сошлись характерами, и знаете, что самое невыносимое? Эти споры, когда каждый уверен на сто. Я знаю, что говорю. И Петрова тоже знает своё. И как разрешить такой конфликт?!
Если залезть в её, петровский разум, то будет ясно, что она не обманывает, а совершенно уверена в своих словах. Но и я за свои отвечаю! Тогда вопрос: кто прав?!
По-хорошему, я бы хотел обдумать это дома, не отвлекаясь на уроки. Но… школа есть школа. Каждый должен пройти через это.
И я пошёл проходить. Сначала на английский. Начался он как-то не ободряюще. Нина Васильевна сказала:
– Сейчас мы переведём и обсудим очень интересный и полезный текст.
– Про девочку? – спросил я.
– Почему? – удивилась Нина Васильевна, а Петрова не удивилась.
– А про что ещё может быть полезный текст? – поддержал меня Петька. – Их нарочно пишут про девочек. Нам в назидание.
Петрова фыркнула, а Нина Васильевна не нашлась что ответить. Текст и в самом деле был про девочку. Мы с Петькой положили учебник на середину парты и начали читать.
– Угу… кхм… гм… ууу… – бубнил Петька. – Легко заводит друзей… Она что, идеал?!
– Ну, завести друга – не значит сохранить дружбу, – глубокомысленно заметил я и посмотрел на Петрову. А она на меня – нет.
– Просто эта Бетти и так уже сверх меры красивая, – возмутился Петька. – А сейчас, я уверен, выяснится, что ещё и надёжный товарищ…
Нина Васильевна прислушалась. Ей не нравилось, что мы шумим.
– Бойз, – сказала она, – что вы там не поделили?
Петька сделал неумное лицо и стал пихать меня локтем. Я тоже хотел изобразить непонимание, но Нина Васильевна крепко настаивала:
– Ответьте мне, бойз, о чём такое бурное обсуждение?
Петька закатил глаза, и я понял, что отвечать он не будет. Нина Васильевна решит, что мы не уважаем предмет. А, значит, и её. Об этом, конечно, расскажут в учительской, а потом на родительском собрании. А после собрания мама спросит, чем мне так не угодила Нина Васильевна. А она-то вовсе ни при чём. Она совсем другая, не как остальные. И я заволновался. Поэтому сказал прямо:
– Нина Васильевна, вы здесь совершенно ни при чём!
У неё глаза округлились похлеще Петькиных.
– Дело в девочке, – поскорее объяснил я. – Впрочем, бедняжка Бетти тоже ни при чём. Это всё они!
Я потряс учебником. Нина Васильевна наклонила голову, и лицо у неё стало как у мамы, когда она трогает мне лоб.
– Это они! – Я решил идти до конца. – Составители! Могли бы они хоть раз составить текст про некрасивого тупого мальчика? Который был бы жадный и эгоистичный? Никогда не мыл посуду и всегда предавал друзей? Просто мы уже читаем-читаем, а ещё и половины всех её достоинств не прошли…
Нина Васильевна задумалась. И я тоже. В целом она мне нравилась. Я заметил, что некоторые взрослые в неприглядных ситуациях часто сомневаются в наших умственных способностях. И спрашивают, на каком языке они сейчас сказали то, что сказали.
Вот, например, физрук всегда удостоверяется, на каком языке он говорит. Сначала он уточняет про язык, а потом переходит на другие методы воздействия. По-простому, начинает орать. А Нина Васильевна никогда про язык не спрашивает, хотя она-то как раз имеет полное право. Но ей такое не интересно, она сразу ставит «два».
Так что я уже приготовился достойно принять поражение, но Нина Васильевна не рассердилась. Вместо этого она спросила:
– А о какой девочке ты бы хотел поговорить, Витя?
Я сглотнул. Я хотел бы поговорить о Петровой, но к такому повороту я не
