в командировку, она обязательно подругам звонит и долго с ними разговаривает. Со мной так не поговоришь, конечно. Хорошо, что у меня скоро сестра появится. Если она будет болтушкой, моей маме никогда не будет одиноко. Хотя… Моя мама такой удивительный человек! Иногда она может себя одинокой почувствовать в самой большой и весёлой компании. Я это чувствую. И папа чувствует, хоть он совсем не удивительный. Как только у мамы взгляд становится, как у маленькой-маленькой растерянной девочки, он сразу её обнимает крепко, и мамино одиночество исчезает.
Так вот. Только-только я уселся поудобней и придумал, про что буду размышлять, как услышал, что рядом кто-то всхлипывает. Я осторожно подошёл к перилам беседки, перегнулся через них и увидел, что с той стороны, что ближе к дому, сидит прямо на траве соседка Ленка и плачет. Я растерялся.
Ленка была такая красивая, в ярких туфлях на каблуках, вся в своих «шанелях» – и прямо на траве. А с утра ещё дождь прошёл.
Я её тихонько позвал: «Лен, Лен, что с тобой?»
А она вдруг резко повернулась ко мне и грубым голосом сказала: «Отстань, урод!»
Меня будто чем-то тяжёлым ударили. Это слово гадкое «урод» меня отбросило назад внутрь беседки. Прям в ушах зазвенело. Я чуть не закричал от обиды. Мне захотелось что-нибудь в Ленку бросить, чтобы она ещё сильнее заплакала. Бросить было нечего. И шевелиться не хотелось. Я так и сидел, не двигаясь, и тупо смотрел в одну точку: «Почему урод? Разве я урод?»
Меня по-всякому в школе обзывали, но с такой злостью – никогда. Пацаны обзываются для смеха. А от Ленкиного слова было совсем не смешно, а очень даже больно. Прям больно. Я это чувствовал. Лучше бы она меня стукнула… Я очень жалел, что так медленно соображаю и не ответил ей так же гадко. А может, и хорошо, что не ответил, потому что Ленка всё продолжала и продолжала плакать.
Я вспомнил один случай. Мы с папой шли вечером домой, и вдруг прямо недалеко от нашего подъезда из-за кустов выскочила большая ободранная собака и начала на нас громко лаять. Она скалила зубы и так вела себя, будто сейчас бросится и укусит. Я очень испугался и заплакал. Я был сильно помладше, чем сейчас.
Папа быстро подхватил меня на руки, подобрал какую-то палку и, направляя её в сторону собаки, осторожно стал обходить животное, двигаясь вместе со мной в сторону дома.
Собака увидела, что мы испугались и уходим, перестала лаять и нырнула обратно в заросли кустов. А я папе сквозь слёзы говорил: «Надо было ей врезать как следует! Чего ты ей не врезал? Она же на нас нападала!» Папа ответил: «Ты чего, Костян? Зачем? Я палку по инерции взял, потому что за тебя испугался. Я бы не ударил ее». Я плакал от испуга и обиды: «А если бы она меня покусала?» Но папа мне очень уверенно ответил: «Не покусала бы. Ты же со мной. Я бы тебя высоко-высоко к небу поднял. Она бы тебя не достала». Я не успокаивался: «Тогда бы она тебя покусала!»
Хорошо, что мамы ещё дома не было. Она бы вообще с ума сошла от испуга за нас с папой, если бы увидела, как я плачу, и услышала историю про злую собаку.
Дома папа сразу из кладовки какие-то алюминиевый тарелки достал. В одну налил воды, а в другую супа, да погуще, с мясом. Я спросил: «Это зачем?»
Папа сказал: «Для собаки. Понимаешь, Костян, собака не станет просто так на человека кидаться. Собака – друг. У неё или болит что-то, или её обидел кто-то очень сильно. Может, ей какой-то злой человек навредил или ударил, и теперь она людям не доверяет и кидается на них от страха и одиночества» – и ушёл с тарелками во двор, а я побежал с балкона смотреть, чем дело кончится.
Папа поставил миски с едой и водой недалеко от того места, где мы встретились с собакой, и отошёл на безопасное расстояние. Через несколько минут собака осторожно вынырнула из кустов, сначала жадно попила, а потом схватила кусок из миски и снова убежала. И тут я увидел! Сверху было видно: там в кустах были щенки! Я даже сначала не понял, что это. Они лежали кучкой, друг на дружке, будто какая-то мягкая игрушка. «Пап, там щенки», – крикнул с балкона.
Потом папа позвонил одному своему другу, другому, спрашивал какие-то «контакты», а после снова и снова перезванивал кому-то. Я вообще не видел, чтобы мой папа столько по телефону разговаривал.
Потом он маму ходил встречать, чтобы она одна по темноте собаки не испугалась или собаку не напугала. Там сложно было понять.
А с утра он снова собаке еду отнёс. И она, когда поела, даже поближе к папе подошла и будто извинилась перед ним. Но когда папа к ней руку протянул, погладить себя не дала, а снова к своим щенкам убежала. К вечеру второго дня папа всё-таки нашёл по телефону тех, кого искал: он дозвонился в собачий приют, как сам сказал, «хорошим, ответственным людям». Я спросил: «Зачем приют?» И папа объяснил мне, что нельзя собаку оставить на улице. Во-первых, ночи становятся холодными. Щенки могут замерзнуть. А во-вторых, собака опять может кого-то напугать, и тогда случится беда.
И вот ещё через день приехали знакомые папиных друзей из приюта для животных. Собака вышла к папе сама. Может, потому что поняла, что он к ней на разговор пришёл, а может, на запах колбасы. Но только я сам своими глазами видел и своими ушами слышал, как мой папа целый час с собакой разговаривал! Если бы мне кто такое рассказал, я бы никогда не поверил. Собака сильно нервничала, когда щенков забирали, но не мешала, будто понимала, что ей не навредить хотят, а помочь. А потом сама за щенками в машину пошла и позволила на себя ошейник одеть.
Папа сказал, что мы обязательно съездим её навестить. И мы ездили. И не один раз. И корм собачий в приют привозили. Там было ещё много разных собак, но наша встречала нас как настоящих друзей. И главное, я видел, что теперь и она, и её щенки в безопасности, и у них есть дом.
Вот такая история была. Жалко только, что мы тогда не взяли её со щенками к
