— Ты сегодня в ветлечебницу? Взял бы Серёжу с собой.
— Не замёрзнет? — на всякий случай спросил отец.
— Не замёрзнет... На улице вон что творится.
— Весна.
— Оттепель,— уточнила мать и ушла.
Карысь, старательно доедавший кашу при матери, тут же бросил это занятие и солидно спросил отца:
— Значит, поедем?
— Выходит, так,— засмеялся отец.
— Я оденусь потеплее,— полувопросительно объявил Карысь.
Отец, отворив дверцу шкафа с красным крестом на стекле, что-то искал среди множества вкусно блестящих металлических штуковин и не ответил Карысю.
— Только я сам шарф завязывать не умею,— вздохнул Карысь, очень не любивший, когда ему поверх воротника повязывали широкий шарф.
— Ладно,— рассеянно сказал отец и взял из шкафа железную коробочку...
— Папа, дай мне чё-нибудь,— ткнул Карысь пальцем в шкаф.
— Что-нибудь,— машинально поправил отец.
— Что-нибудь,—с готовностью повторил Карысь.
— А что?
— Вот это.
— Гм... Это нельзя. Здесь ампулы.
— Тогда вот это.
Отец взял огромные щипцы с цифрами внутри и протянул Карысю.
Щипцы тяжёлые, красиво блестящие, и в серёдке у них как бы ещё одни щипчики, из тоненьких пластинок. Карысь сел на пол и стал громко щёлкать щипцами.
— Мы скоро поедем? — спросил он отца.
— Как соберёмся.
— А как соберёмся?
— Как поедем.— Отец, теперь уже сидя на корточках перед шкафом, всё ещё что-то там искал.
— Как ты найдёшь, так и поедем, да?
Отец кивнул головой, потом внимательно посмотрел на Карыся, потом засмеялся и захлопнул шкаф.
2
— Папа, возьмём Верного?
— Нет.
— Ему скучно одному.
— Нельзя.
— Почему?
— Он будет с чужими собаками драться.
— Верный победит?
— Конечно.
— Тогда почему его нельзя взять?
Карысь, сунув палец в рот, смотрит то на скулящего Верного, то на запрягающего лошадь отца. По всему видно, что он размышляет. Отец затягивает супонь, щёлкает замками вожжей и искоса наблюдает за Карысем.
— Он должен охранять наш дом,— наконец отвечает отец...
Серко легко трогается с места, первые комья снега из-под копыт мягко ударяются в передок, кошёвка раскатывается на повороте, и они взлетают на вершину сугроба. Серко приседает на задние ноги, взрывает передними снег, хомут съезжает ему на уши, и всё равно быстро они падают вниз. Сердце у Карыся замирает, поднимается высоко-высоко, он вцепляется рукой в обводину и закрывает глаза. Ему кажется, что кошёвка падает очень долго, что это падение никогда и не прекратится, но в это время ощущает лёгкий рывок, невольно опрокидывается на спину, и, когда открывает глаза, деревня уже позади, а впереди ровная, хорошо накатанная санями дорога. Карысь удивляется: ведь он только на секунду зажмурился, а проехали так много.
— Не замёрз? — Отец укутывает Карыся тулупом. Тулуп такой большой, что они на нём сидят, наваливаются на него спиной, и ноги укутали им же.
— Нет. Вон как тепло, у Серка ноги вспотели.
И катится кошёвка дальше, и скрипит снег под полозьями и ослепительно блестит в накатанных другими полозьями ложбинках. Машет головой Серко, дёргает вожжи отец, ласково светит солнце, быстро надвигается зелёный сумрак тайги, и на всё это с восхищением смотрит Карысь...
— Ну, пошли, Карысь. — Отец легко вынимает Карыся из кошёвки, ставит на снег, и они идут к длинному белому дому — ветлечебнице. Они идут, и отец здоровается со всеми, кто им попадается навстречу. Карысь смотрит на это и решает, что тоже будет здороваться со всеми, но тут оказывается, что они уже пришли.
В комнате, куда они вошли, сильно пахнет лекарствами, всюду стоят маленькие и большие шкафы с красными крестами, а среди этих шкафов — толстый стол, а за толстым столом — худой дядька. Он сердито здоровается с отцом, надвигает белые брови на глаза и совсем не видит, что рядом с отцом стоит Карысь.
— Садитесь, — говорит худой с белыми бровями.
«Нет, видит», — решает Карысь.
Они садятся на высокий деревянный диванчик, и отец с дядькой начинают говорить. Вначале Карысь не слушает, потихоньку привыкая к множеству шкафов, но дядька с белыми бровями говорит всё громче, и Карысь переводит взгляд на него.
— Так чем же вы объясните падёж молодняка? — сердито спрашивает дядька и шевелит бровями.
— Объяснений много, от этого не легче,— устало говорит отец.
— Например? — не отстаёт дядька.
— Корма.
— Ещё?
— Да вы же знаете, Фёдор Лукич.
— Я хочу от вас услышать.
— Хорошо (Карысю показалось, что отец рассердился), можно и ещё. Когда выдали вакцину на ящур? А на бруцеллёз? Вы видели, в каком помещении содержатся новотёлки? А сгоревший в ямах силос? А комбикорм?..
— Минуточку,—Фёдор Лукич сильно машет белыми бровями.
— Нет уж, вы хотели ещё, так слушайте. (Карысь не много пугается голоса отца и начинает ненавидеть Фёдора Лукича.) Какой упитанности молодняк мы сдали на комбинат и какой оставили? Какая упитанность в племенном стаде?
— Эти вопросы вы должны были решать с дирекцией совхоза.
— Дирекции совхоза нужен план, и они его сделали за счёт молодняка.
— Гм... Виктор Фёдорович, давайте будем говорить так...
Но тут отец вспоминает о Карысе, поворачивается к нему и просит:
— Серёжа, сходи-ка посмотри, что там Серко делает?
Карысь сползает с дивана, недовольно смотрит на дядьку с бровями и выходит из комнаты. Теперь уже ничто не нравится ему в лечебнице, и он торопливо пробегает коридор, распахивает дверь на улицу и оказывается на высоком крыльце. Серко спокойно стоит у коновязи, но когда Карысь появляется на крыльце, поворачивает к нему голову и легонько, одними губами, ржёт. И Карысю необычайно радостно становится при виде Серка, и уже поскорее хочется домой, и он бежит к лошади, и Серко опять тихонько ржёт ему навстречу. Карысь осторожно отдирает с его нижней губы намёрзшую сосульку, а потом прижимается к этой губе щекой и сладко закрывает глаза.
3
Совсем тепло. Даже ноги в тулуп они теперь не закутывают. Серко охотно бежит домой, и отец, бросив вожжи в передок кошёвки, о чём-то долго думает. Ветви елей проплывают низко над головой, какая-то серая птица торопится улететь подальше, тонко скрипят полозья, и аппетитно отфыркивается Серко.
Карысь сосредоточенно смотрит в тайгу. Его удивляет и завораживает белое с зелёным и ещё синее — над ними. Негромко рябит в глазах, и Карысю хочется пешком пройти но тайге, встать на тот вон пенёк и посмотреть за вон те деревья. Но кошёвка катится и катится, скрипят полозья, и молчит отец.
Вдоль дороги, а то и прямо на дороге, растёт много пеньков, и Карысь с тревогой думает о том, где они будут ездить, когда пеньки вырастут в большие деревья. Наконец Карысь устаёт молчать и вкрадчиво спрашивает:
— Па, ты ещё сердитый?
— Сердитый,— кивает отец головой.
— Хватит, а, пап,—просит Карысь,—мне скучно одному.
— Ну, раз ты об этом просишь, я уже не сердитый.— Отец смотрит на Карыся и улыбается.
— Дяденька плохой,—категорично заявляет Карысь.
— Ты это о ком? — не сразу догадывается отец и, устраиваясь поудобнее в кошёвке, немного прижимает Карыся.
— Дяденька с бровями,—поясняет Карысь и тоже начинает возиться в кошёвке, отвоёвывая своё законное пространство.
— Да? — Отец задумывается.—А как ты об этом узнал?
— Узнал.
— Как же?
— Он на тебя кричал.
— Разве? — Отец удивляется и внимательно смотрит на Карыся.— А я вот что-то этого не заметил. Странно. А как он кричал, ты не помнишь?
Карысь улавливает в голосе отца иронию и, немного смутившись, поправляется:
— Громко говорил.
— А ты никогда громко не говоришь?
— Говорю,— вздыхает Карысь.
— Ты тоже плохой?
Карысь растерялся и спросил:
— Па, кто это летит?
— Голубь. Тебе, Серёжа, пока ещё рано судить взрослых людей по разговорам.
— А разве голуби так далеко улетают? — Карысь краснеет и трёт рукавицей нос.
— Это дикий голубь. И вообще, Серёжа, надо как можно реже называть людей плохими. Пусть это будут взрослые или твои товарищи, всё равно. Договорились?
— Договорились,— тихо отвечает Карысь.
4
Теперь дома все. Мать, отец, Вера и он, Карысь. Верка говорит:
— Папа, зря ты Карыся брал с собой. Он опять сказку не хочет слушать.
— А ты...— начинает Карысь, но мать строго перебивает его:
— Вера, у него есть имя. И чтобы я этого больше не слышала.
Вопрос о сказках снимается, и Карысь торжествующе смотрит на сестру.
— Серёжа! — Голос у матери теплеет, она откладывает вилку и гладит Карыся по голове.— Когда ты завтра проснёшься, тебе будет уже семь лет.
