Где только можно было и где нельзя, всеми правдами и неправдами, выуживал Юрка необыкновенные эти книжки: «Тарас Черномор», «Антон Кречет», «Красные дьяволята», «Зверобой», «Мишка-следопыт».
После ужина долго сидел у лампы. И часто, когда в доме уже все спали, замерев, в испуге всматривался в тёмный угол, и спина его делалась холодной: чудилось, не Антон ли Кречет с ножом и пистолетом мелькнул в темноте?
2. Каникулы
Вот они, долгожданные! Делай что захочешь.
— Паш, давай в город съездим!
— Зачем?
— А так. Походим, посмотрим. Или, знаешь что, давай в Москву скатаем! А? Красная площадь, метро, мороженое на палочке.
— А жить где будем?
— Да, жить негде, — согласился Юрка. — Только если на вокзале. А на вокзале — за беспризорность в милицию. Да, жить негде. Можно бы, конечно, в гостинице «Москва» или ещё в какой, да вот опять деньги…
— И потом, дела здесь… Про хитрого шпиона книжку читал? Могу дать.
— Шёл на четвереньках, на коровьих копытах? Читал.
— Про Матросова большую достал. Подробную.
— Грудью — амбразуру дота? Читал.
— Гм…
Положение действительно было тяжёлым. В кино ходили. На утреннике в школе были. С горки катались.
— Постреляем? — предложил тогда Павлик.
— Постреляем, — согласился Юрка.
Ребята закупили десять коробков спичек. Все они подверглись сложной операции. Соскобленную серу собрали в один коробок и подсушили. Правда, порох был бы лучше, но пороха не достать.
За амбаром, под старыми берёзами, Павлик вынул из кармана грозное оружие. К деревянной рукоятке, покрашенной красными чернилами, проволокой был прикручен винтовочный патрон.
Друзья набивали его серой, запыживали паклей и по очереди стреляли. Впрочем, по очереди — это не совсем точно. Один держал в руке пистолет, другой поджигал спичкой серу через специальный прорез в патроне. А это было не очень просто, если учесть, что обоим артиллеристам приходилось на всякий случай отворачивать голову в сторону. И вот спичка тыкалась не туда, куда надо, обжигала руку товарища, и, в довершение всего, выстрел грохал в самые неподходящие моменты, когда его меньше всего ожидали.
— А! — восхищались оба. — В селе было слышно! А! Как из револьвера! В Берёзовке было слышно!
Последний заряд сделали двойным. Выстрел прозвучал действительно очень громко, патрон разворотило, руку Юрке обожгло, спина Павлика оказалась в копоти. Но оба, едва миновала растерянность, пришли в восторг.
На выстрелы из двух ближних домов уже спешили люди. Приятели юркнули в кусты, из кустов — в березник.
— Пашка, — сказал Юрка, — патроны эти к чёрту! У меня есть трубка медная. Толстая. Мы её прикрутим. А?
— Сегодня и прикрутим.
— Идёт.
3. Разлад
В тот день трубку прикрутить не удалось, потому что она куда-то задевалась и ребята никак не могли её найти.
На следующий день, часов в девять утра, Юрка прибежал к Павлику. Став к нему боком, он дал товарищу возможность рукой потрогать свой карман. Там была трубка.
В комнате шила мать Павлика, поэтому Юрка спросил друга взглядом: «Пойдём?»
— Не могу, — ответил тот.
Юрка вывел его на улицу и нетерпеливо сказал:
— Почему не можешь? Вот трубка. Никогда не разорвёт!
— Сейчас не могу. К Коле нужно идти.
— Я два часа искал, нашёл, а ты не можешь? Каникулы — делай что хочешь, а ты не можешь? — Помолчал и повторил, передразнивая: — «К Коле идти»!
— Да, — обозлился Павлик, — к Коле идти! Дела. Ты уж сам этой стрельбой занимайся, — и зашагал к дому.
Юрка подскочил к Павлику.
— Вот! — провозгласил он. — Ты всегда такой! Верности у тебя до конца нету. А ещё про Дзержинского читаешь. Тоже мне!
— А ты читаешь, а что вычитываешь? Ничего. Глотнёшь начало да конец: кто, что сделал.
— Ну да. Про самое интересное.
— Про самое интересное… Ты же ни одной книжки полностью не прочёл!
— А зачем? Мне про главное узнать.
— Про какое главное?
— Про героизм, известно, — отозвался Юрка. — Что сделал и как. Вот Чкалов в Ленинграде под мостом пролетел. В Америку без пересадки слетал.
— Ну и что же? И то и другое — главное?
— А как же? — сказал Юрка. — Под мостом пролети попробуй-ка!
— А по-моему, и летать не надо.
— Трус ты, — сказал вдруг Юрка, — вот и говоришь. Трус! Ты сколько раз и по крыше отказывался пройти. Подумаешь, по крыше! И то ты отказывался. А всё потому, что боишься!
Юрка чувствовал своё превосходство над Павликом, считал себя лучше, смелее, умнее и был рад, что сейчас так удачно ему отвечал.
— Да, отказывался, — ответил Павлик. — Вернее, не отказывался, а зачем это? Что хорошего-то?
— Отказывался!
— Не отказывался.
— Ну, иди — пройди!
— И пройду.
— Вот и пройди!
— Ну и пройду!
— Идём тогда, — поспешно сказал Юрка, боясь, что Павлик откажется.
— Пойдём, — сказал Павлик.
4. Беда
Ребята молча дошли до амбарчика у берёз, за толстой стеной которого им так хорошо стрелялось. Крыша его была под острым углом и сбоку напоминала стоящую на переплёте книгу. Амбарчик был небольшой, и с одной стороны его наполовину замело снегом. Доживал он свой век на отшибе, и как раньше было удобно под его защитой стрелять, так теперь — заняться рискованным делом.
Павлик взобрался на сугроб, уцепился за слегу и, подтянувшись, залез на крышу. Стоя уже на коньке, он сказал:
— Зря это. Но раз ты… раз ты споришь со мной, я пройду.
Медленно и осторожно ступая, но не балансируя руками, он начал своё опасное путешествие по остроконечной крыше. Один шаг, второй… Остановился.
Юрка не спускал глаз.
— Ну, ну…
— Иду, иду, — отозвался Павлик. — Не торопи.
— Я не тороплю.
Ещё шаг, ещё, и вот он уже на другом конце крыши.
— Ну, — спросил Павлик, — прошёл или не прошёл?
— Прошёл, — тихо выдавил из себя Юрка.
— Не слышу, — сказал Павлик. — Нельзя ли прибавить громкости в вашем репродукторе?
— Прошёл, — повторил Юрка теперь уже более громко. — А вот с закрытыми глазами не пройдёшь! — вдруг нашёлся он.
— Ишь какой! С закрытыми глазами… А ты пройдёшь?
— Пройду.
— Ну давай!
— Давай сначала ты: всё равно уже на крыше.
Павлик нерешительно стоял на месте. Потом молча вынул платок, завязал им глаза.
— Подожди-ка, подожди! — закричал Юрка. — Щёлку оставил.
— Какую там ещё щёлку?
Юрка уже карабкался наверх. Через минуту он был рядом с товарищем и проверял, как легла повязка.
— Ну, где ты щёлку-то увидел? — спросил Павлик.
— Ну, нету, — пробурчал Юрка. — А бывает, оставляют. Идёт, а сам смотрит под ноги. Очень это интересно!
— Нету щёлки?
— Нету.
Павлик двинулся. Ему хотелось скорее разделаться с Юркой.
У Юрки заколотилось сердце. Он видел Павлика на фоне бледно-голубого неба, высоко-высоко над землёй… И сам он не пройдёт, и никто из ребят, наверное, не пройдёт, а свалиться вниз ничего не стоит…
Подняв осторожно ногу, Павлик долго нащупывал грань сбитых под острым углом досок. Вот под ногой снег, задержавшийся между двух тесин, вот гвоздь, вот сучок от полусгнившей доски… Наконец — угол. Поставил ногу, утвердился, теперь надо поднимать другую… Поднял, занеся её в сторону. Не туда! Правей! Правей!
«Может, остановить его? — подумал Юрка. — Сказать, что верю… Он тогда не пойдёт».
— Правей, правей! — закричал он, видя, как нога Павлика вот-вот ступит на скат.
Павлик вдруг как-то странно и неуклюже крутнулся и, подкосившись, упал на крышу. Он наткнулся на острый гвоздь и громко вскрикнул от испуга и боли.
Юрка, сам не зная как, схватился за слеги и, вися на них, почему-то болтая ногами, истошно закричал:
— Па-а-влик!
Прокричал ещё раз и только после этого спрыгнул в снег. Павлик лежал. Одна штанина была разодрана, и яркая кровь густой полоской блестела на теле.
Юрка, у которого стучало в висках, наклонился над другом. Павлик дышал часто и короткими вздохами. Юрка вскочил. Перепуганный, не зная, что делать, парнишка на миг оцепенел. Потом бросился к товарищу, снял с его глаз платок, но понял, что для перевязки платок не годится — мал.
— Паша, Паша, — трогая товарища за плечи, прерывающимся от волнения голосом говорил Юрка, — я сейчас что-нибудь принесу, чем перевязать.
Юрка выскочил из-за сарая и побежал по улице.
5. Что делать?
На крыльце стояла Мария Петровна, мать Павлика. В руках у неё были две книжки и тетрадь. Опять, наверное, несла своим дояркам литературу об уходе за скотом.
— Ты куда бежишь? — спросила она запыхавшегося Юрку.
И надо же было Юрке сдуру улыбнуться и по глупости сказать:
