роману Йокаи [8] и сказала, что встретимся перед кино. Ну, а теперь… Если я скажу ей про замечание, она все равно отошлет меня в наказание домой. Если не скажу, скандал разразится потом, и мне тотчас же выложат, сколько форинтов стоил билет. Этот вид упреков я больше всего ненавижу. Иной раз хочется сесть и подсчитать, сколько же я на самом деле сто́ю в форинтах.
Тетя Баби так обрадовалась билету в кино, что, снова обрела мужество: «Пусть замечание все-таки останется нашей тайной, — сказала она. — Ответственность беру на себя и тебя в обиду не дам!»
Конечно, маме я показала замечание. Не потому, что такая уж храбрая, да и ее сердить мне совсем не хотелось, напротив! Просто не могла не показать, очень уж обрадовалась, что она дома.
А она как пришла, так сразу и легла на диван, одетая, и на лоб положила салфетку, намоченную в уксусе. Опять мигрень. Ночью совсем не пришлось поспать: два младенца родились, один за другим, рассказывала она. А про замечание ничего не сказала, и я подумала, что ей это просто не интересно. Решила даже, что она уснула.
— Когда ты родилась и я первый раз тебя поцеловала, то я пообещала тебе любое замечание, которое ты получишь за поведение, подписать без звука. Ничего, если ты будешь шалунья, сказала я тогда тебе, будь только умницей, живой, смелой…
У меня как-то странно стало вдруг на душе, непривычно, непонятно. Мама никогда еще не рассказывала мне обо мне.
— И что я на это ответила?
— Ты зевнула. Даже глазки не открыла.
— Но сама, видно, все слышала. Видишь, уже четыре замечания.
— А по математике победила на конкурсе!
Она говорила с закрытыми глазами. Разрез глаз у нее, как у китаянки. Интересно. Я вышла на кухню, чтобы сварить ей чашечку кофе, но отчетливо слышала ее голос из комнаты:
— Ты, само собой, ни на кого не была похожа. Вот только нос. Нос у тебя, к сожалению, мой. Я даже называла тебя «картофелинка», про себя, конечно. Это было твое первое ласкательное имя.
— А второе?
— Мяуленко. Ты много плакала первое время, мяукала словно котенок. А я тогда Макаренко читала. Хотела быть хорошей матерью…
Она умолкла. Из комнаты лилась ко мне грустная тишина. Хорошо, что кофе вскипел. Она удивилась, когда я внесла его, даже не заметила, что я готовила. Пить стала мелкими глотками, торопливо, будто ребенок.
— Послушай, — сказала она вдруг. — Поведу я тебя в кондитерскую. Хорошо?
Я рассмеялась:
— Не надо меня вести в кондитерскую, мамочка, я уже не маленькая. И вообще терпеть не могу пирожных. Ты не знала?
— Нет. Правда, не знала. И этого не знала.
Она опять легла, закрыла глаза. Белокурая китаяночка — мама. У нее и волосы красивые, я даже не замечала, какие у нее пышные, густые волосы. Вот только прическа ужасная: вся копна кое-как прихвачена на затылке, совсем как у маленького Моцарта.
— Мамочка, можно, я немножко начешу тебе волосы?
— Безобразная у меня прическа, правда? В больнице ведь волосы под косынкой все время, и от этого быстро грязнятся, — сказала она и смущенно засмеялась. — Мы в самом деле не пойдем в кондитерскую?
— Не-ет. Лучше поговорим.
— О чем?
Да хоть о погоде, о модах или о моих детских шалостях, о которых ты так мало знаешь, хорошая моя мама! Я понимаю, конечно, что кондитерскую ты предлагала от самого сердца, но для меня это все равно что карусель тети Баби. Я хочу разговаривать с тобой, но когда ты вот так спрашиваешь — о чем, я теряюсь и словно глупею. Откуда же мне знать о чем, если ты не знаешь? Мы обе не знаем, как подступиться друг к дружке!
— Славный этот мальчик, Андриш Суньог? — спросила она немного погодя.
— Да. Славный и вообще хороший.
— А внешне? Симпатичный?
— Меньше меня ростом.
— Это уж совершенно неважно. Словом, стоило?
— Что?
— Стоило из-за него замечание получить?
— Я не из-за него, а из-за его бабушки. Из-за нее стоило.
— Странная у меня дочурка.
— Ты не такой меня представляла?
— Нет, именно такой. И вот сейчас удивляюсь, что так и вышло. Мои желания не часто исполняются.
— Мам, послушай, я вот хочу спросить тебя…
— Да?
— Мам, у меня такое лицо стало, все в прыщах. Нельзя что-нибудь сделать?
Я почувствовала, что у нее отлегло от сердца: видно, другого вопроса ожидала. Она вскочила, быстро сняла компресс. Даже голос у нее посвежел:
— Сию минуту отведу тебя к косметичке. Я уже думала об этом, но боялась, как-то ты примешь…
— Боялась? Меня?
Она опять смущенно засмеялась.
— Ну-ну, не будем придираться к словам: марш в царство красоты!
— А что там станут со мной делать?
— Для начала откусят голову.
— Ты тоже бываешь там?
— Иногда. Моя подруга, бывшая медсестра, переквалифицировалась на косметичку. Очень хорошим стала специалистом. И вообще она прелесть, вот увидишь…
Косметичка в самом деле оказалась очень славной и в самом деле не откусила мне голову. Для начала она и вообще ничего не стала делать, а только дала какую-то жидкость, чтобы я протирала ею лицо по вечерам. Лекарство очень приятно пахло — как-то колюче и едко. Наверное, в нем есть сера. Поможет ли от прыщей, не знаю. Но мама счастлива, когда по вечерам мажет мне лицо. И любуется мной. А я сейчас — ни дать ни взять задняя стена нашего тисаарского дома, когда с нее от сырости начинает лупиться штукатурка.
5. Группа ребят, и среди них Мелинда, напала на одноклассницу и забросала ее снежками
Как видишь, это замечание вписано моей рукой, но ты и сам догадываешься — не потому, что я так уж соскучилась по замечаниям, и решила вписать себе еще одно. Просто у нас так заведено: если
