спину и показал мне большой палец.
Я позволил себе улыбнуться.
Она застала меня врасплох. Удивительно сильная для девчонки. Подлые приемчики! Я просто хотел ее проучить, а в итоге сам остался с распухшим ухом да еще и с вызовом к директору. Вредина она, эта Сэм Лопес. Я бы с ней без проблем разобрался, но после всего, что случилось в тот день, решил: что мне, больше делать нечего, что ли?
Мы очень быстро подружились, стали прямо как сестры. У Сэм выдался нелегкий день. Поспорила с Таратайкой, потом рассказывала в классе про свою погибшую маму, потом на нее напал Гэри Лэрд. Потом зашла по ошибке в мужской туалет.
Нужно было ее успокоить и утешить.
В обеденную перемену мы поскорее заняли свой любимый столик в самом углу. Сэм все еще была немного бледная, видно, до сих пор не отошла от переживаний, так что мы дали ей посидеть спокойно и просто болтали между собой. Нам нечего было от нее скрывать, ведь теперь она одна из нас. Самая настоящая «Зараза»!
Мы пришли в столовую позже других и в итоге оказались за большим столом вместе с первоклашками. Я заметил, что Сэм сидит с девчонками в уголке, сам помалкивает, только слушает их трепотню.
Честно говоря, я ему не завидовал. У мальчишек не в обычае без конца трещать языком. Нам, чтобы общаться, хватает нескольких скупых слов с небольшой добавкой междометий и мимики, а этим обязательно нужно все на свете определить словами. Похоже, как только им в голову придет какая-нибудь мысль (а иногда и раньше, чем эта мысль попадет к ним в голову), они уже торопятся разделить ее с другими.
Если бы я был сторонником дискриминации женщин (слава богу, вот уж чего нет, того нет), я бы сказал, что они более поверхностные, чем мы.
Я пытался поймать взгляд Сэма, но все его внимание было занято разговором — уж не знаю, о чем там у них шла речь.
Самое замечательное в нашей компании — что мы можем разговаривать обо всем на свете. Когда мы собираемся втроем, для нас не существует никаких ограничений, никаких «ой, не надо об этом». Рано или поздно все становится известно всем, даже такие позорные истории, как несостоявшееся свидание с Марком Крамером. Видимо, в Штатах так не принято, потому что у Сэм просто челюсть отвисла, пока она нас слушала.
За ланчем я сказала девочкам:
— Знаете, что я чуть было не брякнула, когда Стив спрашивал, как прошли каникулы?
— Про то, как Елена втюрилась в Марка Крамера? — с невинным видом предположила Зая.
— Да нет, я уже готова была сказать: «Знаешь, Стив, в моей жизни произошло огромное событие — у меня началось!»
— Ур-р-ра-а! — Елена так громко захлопала в ладоши, что за соседними столиками начали на нас оглядываться.
— И живот сводит, и все, как полагается, — прибавила я со скромной гордостью.
— Молодец, Чарли! — сказала Зая. — Флаг тебе в руки.
— Красный флаг, — захихикала Елена.
Я заметила, что вид у Сэм довольно озадаченный, и объяснила, слегка понизив голос, что в прошлом году у всех девчонок нашего класса уже началось, кроме меня. Я даже немножко беспокоилась. Ну, а теперь от сердца отлегло. Мама даже уронила слезу, когда я ей рассказала. «Моя девочка стала совсем взрослой», — всхлипывала она. Глупость, конечно, но вообще-то трогательно.
Сэм по-прежнему ничего не понимала.
— Э-э… началось? — переспросила она.
— Ну, ты понимаешь, то самое, — сказала Елена.
— Критические дни, — пояснила Зая.
— Извечная женская доля, — сказала я.
Сэм, похоже, окончательно перестала что-нибудь соображать.
— Прошу прощения? — тупо сказала она.
Я положила руку ей на локоть и доверительно шепнула на ухо:
— Месячные, Сэм. У меня начались месячные.
— A-а… Понятно.
Сэм медленно кивнула, как будто не знала, что сказать. Я подумала, что надо бы сменить тему, но Елена, как всегда, ринулась напролом. На вид-то она конфетка, но деликатности у нее, как у бешеного бизона.
Я ей говорю:
— Слушай, ты же наверняка понимаешь, о чем речь.
Сэм говорит:
— Наверное, это какой-то британский обычай.
— Менструация, — проговорила Зая, понизив голос.
— Само собой, — сказала Сэм, но как-то неубедительно.
— А у тебя когда началось, Сэм? — спросила я, чтобы помочь ей преодолеть застенчивость.
— У меня? Кхм… Я вроде как пока еще не совсем…
Наверное, вид у нас был очень удивленный, потому что Сэм пустилась оправдываться:
— Наверное, это потому, что мама никогда не давала мне на завтрак овсянку. У меня всегда были проблемы с этим делом.
Последовала долгая пауза секунды на три. Потом я сказала самым ласковым голосом:
— Сэм, это же не то что сходить в уборную. Это… совсем другое.
Сэм страшно смутилась.
— Ну да, я знаю, — сказала она. — Живот сводит и все такое, нормально.
Чарли, как обычно, грозно посмотрела на меня: мол, Елена, закрой рот. Но я решила, что здесь нужна полная откровенность.
— Мы никому не скажем, Сэм, — заверила я. — Некоторые девчонки начинают дразниться, если узнают, что кто-то с этим запаздывает, а особенно если еще и грудь плоская.
Сэм опустила взгляд на свою грудь без малейшего признака каких-либо выпуклостей.
— Переходим на личности? — пробормотала она.
— Действительно, Эл, перестань, — сказала Зая.
— Я только потому сказала, что у меня самой была та же проблема, — объяснила я.
И тут мне пришла в голову совершенно гениальная мысль.
— Знаешь, а ведь я могу тебе помочь!
Я решила ничего не говорить Сэму о переменах в наших обстоятельствах. Недели за три до начала учебного года мне позвонил Джеб Дурковиц, юрист из Сан-Диего, который занимался нашими делами после смерти моей сестры.
Оказывается, Гейл была не так уж безнадежно непрактична, как мы полагали. Она оставила завещание, которое хранилось в банковском сейфе. По большей части там была разная чепуха — что-то о том, что, когда Сэму исполнится восемнадцать лет, он должен будет пройти церемонию повторного рождения в день летнего солнцестояния, и тому подобные глупости. Но в последнем абзаце сестра выразила желание, чтобы половина ее имущества осталась Сэму в виде доверительного фонда, в то время как вторая половина должна была покрыть расходы на его обучение и воспитание.
Я заметила мистеру Дурковицу, что все это имеет лишь академический интерес, поскольку имущество Гейл состояло из вигвама,
