class="p1">Солнце ушло за горизонт, крабы, помедлив, опустились на песок и пятясь, пятясь скрылись в прихлынувшей волне.
— Вот видишь, — сказала Поля, — а мы бы их съели. Бабушка! Давай и мы с тобой помолимся.
ГАЛУШКИ СРЕДИ ПОДСОЛНУХОВ
— А жива ли здорова Домна Васильевна? — спросила бабушка свою маму.
— Слава Богу! Она меня помоложе годика на три всего, а летает по-прежнему.
— Как это летает?! — удивилась Поля.
— Самый быстрый человек в Благодатном. Прохаживаться, прогуливаться не умеет. У неё всё скорей да скорей.
— А вышивает? — спросила бабушка.
— Не знаю. Давненько не виделись. Я с весны до осени при пчёлках.
— Собирайся, Поля! Пошли в гости к моей учительнице, — решила Ефросинья Калинниковна.
Домна Васильевна жила на окраине Благодатного. Она собирала помидоры в огороде. Крошечная, лицо от загара золотое. Поля увидела, какие старые руки у бабушкиной учительницы, зато глаза были молодые, и ни одной морщинки на лице.
Ефросинья Калинниковна и Домна Васильевна расцеловались, всплакнули и посмотрели на Полю.
— В прабабушку, — сказала Домна Васильевна. — Рисуешь?
— Вышиваю.
— Значит, наша.
Вдруг из серой тучки посыпались тяжелые частые капли. Вошли в хату, а она золотая. Подсолнухи!
Все стены, простенки между окнами увешаны вышивками, а на вышивках — подсолнухи.
Было видно: бабушка тоже удивилась. Поля постояла возле подсолнуха на фоне огромного закатного солнца и замерла перед полем подсолнухов, смотрящих на высокое полуденное светило.
Домна Васильевна погладила Полю по головке:
— Верный у тебя глаз, девонька.
— Ах, Домна Васильевна! — бабушка даже всплеснула руками. — Всё это чудо. Но вы же портреты вышивали.
— Разочаровалась я в людях, — сказала мастерица и грустно улыбнулась. — Спросишь, почему подсолнухи? Хочу одно сделать, но уж так, чтоб солнце в гости пожаловало. Внучка твоя углядела лучшее. Но здесь подсолнух отвернулся от солнца, а где поле — солнце вовсе лишнее. Надо, чтоб люди глядели на подсолнухи, а видели солнце. Может, и не солнце даже — саму тайну Творенья Божьего. Я ведь, милые, пять лет прожила у дочерей, слепая, как курица. Спасибо, девки мои настояли: сделала операцию — и воскресла! У меня глаза теперь молодые!
— А руки умные! — сказала бабушка.
— Вот бы ещё голову поменять! — засмеялась Домна Васильевна. И призадумалась: — Чем же мне вас угостить-то?
— Подсолнухами и чайком! — бабушка достала из сумки подарок: трёхлитровую банку самого целебного весеннего мёда.
— Давайте галушки сварим! — вдруг предложила Домна Васильевна.
— Как в былые времена! — просияла бабушка. — Как же мы вам надоедали!
— Вы были моей жизнью! — не согласилась мастерица. Бабушка, замешивала тесто, Домна Васильевна поставила на газ кастрюлю с водой, собирала на стол угощенье, а Поля получила самую главную работу — отщипывать от раскатанного теста кусочки и бросать в кипящую воду. Вот и галушки.
— Проще еды не придумаешь! — посмеивалась Домна Васильевна.
— Простая, да вкусная! — сказала Поля.
Бабушка даже глаза закрыла, вспоминая молодость:
— Главное, после галушек петь хочется. Помните, Домна Васильевна? Наедимся, и петь. От пения краше становились.
Виють витры, виють буйни,
Аж дэрэвы гнуться, —
запела Домна Васильевна, и бабушка подхватила песню:
Ой, як болыть мое серцэ,
А слёзы нэ льються.
И предложила:
— Давайте любимую нашу!
Эту песню Поля знала и подхватила:
Песню допели до конца, и тут бабушка достала из сумки Полину вышивку. Погордилась:
— Сама девонька нарисовала, сама вышила.
Домна Васильевна смотрела долго, а сказала всего одно слово:
— Искусница!
Сняла со стены подсолнух с солнцем и подарила Поле. Когда шли домой, бабушка радовалась:
— Я и сама знала, что ты молодец, а Домна Васильевна не поскупилась: к искусницам тебя причислила. Лучшую свою работу, не раздумывая, даровала. Считай, мастерство передала.
Они возвращались под дождём, накрывшись плёнкой для парника, а подошли к дому — небо, как синий плат.
В тот радостный вечер солнце садилось красное-красное.
— Видишь, как смущается, — сказала бабушка. — Полдня дождик лил. Мы даже не искупались. А теперь погляди — хоть бы облачко!
Поля вздохнула:
— Может, дельфины как раз и приплывали, когда нас не было?
— Пошли ночью море караулить. Заодно и выкупаемся.
— Ночью? — удивилась Поля. — Во тьме?
— Море нам посветит.
Прибежал Георгий.
— Ты чего весь день делала?
— В гостях была.
— А мы с мамой в девять дураков резались.
— Я знаю, как в одного дурака играют.
— В девять проще. Выкладывают карты солнышком, потом берут из колоды. Если карта бьёт солнечный лучик — твоё. Ходят пятёрками, тройками или по одной. У кого карты останутся на руках — тот девять дураков. — И предложил: — Давай шалаш строить. Если дождь — от дождя, если солнце — от солнца.
— Я прабабушке хочу подарок вышить, — сказала Поля. — Соты и пчёл.
— Ладно, — согласился Георгий. — Я построю сам и покажу тебе. Дома строить — дело мужское.
И тут его позвали ужинать, а Поля пошла смотреть пчёл. Уже смеркалось, но пчёлы всё ещё трудились. Прилетали, садились на приступочку перед входом в улей — отдыхали. Сторожа проверяли — свои ли пожаловали, нет ли чужих, прилетевших не с мёдом, а за мёдом.
Поле захотелось стать пчёлкой. Отыскать цветы с живым нектаром, прилететь к улью и танцевать, танцевать, рассказывая всему пчелиному народу о своём открытии.
Ужинали поздно. Пока Поля и Ефросинья Калинниковна были в гостях, прабабушка приготовила плов и жареные кабачки.
— Почему на юге всё такое вкусное?! — отпыхивалась от еды Поля. — Я два раза добавляла плова!
— Воздух, Полюшка! — сказала прабабушка. — Уж такой у нас здесь воздух. От воздуха — здоровье, а здоровый человек ест на славу и работает на славу.
За порогом стояла тьма.
— Бабушка, я не вижу ни зги! — ужаснулась Поля.
— Глаза привыкнут — посветлеет.
— Как же мы найдём море?
— А ты воздух нюхай. Степь степью пахнет. Море — морем! — голос у бабушки был веселый. — Дорожку видишь?
— Кажется, вижу!
— В степи дорожки, как Млечный Путь на небе.
Их окружила тишина, но тьмы уже не было.
— Сколько звёзд-то, оказывается! Бабушка, они же светят! Давай ляжем на землю и посмотрим.
— На море полежим, поглядим.
Поля чувствовала: знакомый ветерок теплом на нее веет.
— Бабушка, — сказала Поля, — всё-таки как же хорошо — жить.
— Хорошо, — согласилась бабушка. — Даже когда человеку бывает совсем уж плохо — всё равно хорошо. Перетерпи, перестрадай, и Господь тебя
