До нашей риги нам пришлось шагать три километра. После первого же километра Гарри взял у меня чемодан. Наш Гарри — мировой парень! Но ребят это разозлило.
Петер ворчал:
— Сперва ножку подставил председателю совета отряда, а теперь не несёт ничего!
Рига до самого верху была набита соломой. Мы развели на лугу огромный костёр. Весь вечер мы сидели у огня и пели песни.
А утром у нас была игра на местности. Три группы должны были по компасу искать закопанный клад. Но в нашем отряде не нашлось никакого клада.
Тут Бруно возьми да скажи:
— Давайте закопаем чемодан Альфонса, вот у нас и будет клад.
Все, конечно, согласились: думали досадить мне. Но я тоже согласился. А потом и Гарри. Всё моё барахло мы завернули в одеяло, а Луи́за, По́ли и Си́мон стали шептаться с Гарри. Скоро он их отослал куда-то. Чемодан они забрали с собой. Вот этот клад, значит, нам и надо было отыскать.
Нас разделили на три поисковые группы. Командиром нашей группы сперва хотели сделать Эрвина, но Гарри сказал:
— Вашу поисковую группу пусть ведёт Циттербаке! Ведь это его чемодан, и он сам нам его отдал.
Моя группа поворчала немножко, но всё-таки согласилась.
Так я стал командиром. Каждой группе дали своё направление. Победит та группа, которая найдёт чемодан. Нам приказано было пройти четыреста шагов по шоссе, потом три тысячи шагов на север, оттуда километр на запад, а затем мы должны были искать.
Я построил свою группу, и мы пошли. Идём и шаги считаем. Отсчитали четыреста шагов. Теперь надо было повернуть на север. Я достал компас, который мне дал Гарри, и стал смотреть. Верчу его и так и этак и никак не пойму, где север. Все стоят кругом и смотрят на меня.
Потом стали торопить:
— Эй, давай быстрей, Альфонс! Мы только зря время теряем!
Я махнул рукой направо, но Бруно сказал:
— А мне кажется, север вон где!
По правде говоря, я и сам так думал. Но раз уж я командир, мне нельзя перечить.
Я крикнул:
— Бруно, ты разрушаешь дисциплину!
И он сразу замолчал. Мы долго продирались сквозь кусты, все ноги себе исцарапали. Но я всё повторял:
— Для пионера самое важное — выдержка! — и считал шаги.
Остальные тоже считали. Я приказал всем остановиться.
— Не надо вам считать, — сказал я. — Один командир считает!
И я стал считать один.
— Тысяча сорок восемь… Тысяча сорок девять…
Вдруг Эрвин взвизгнул и шмыг за дерево.
Мы сразу закричали:
— Он клад нашёл!
Но он сказал, что нет, не нашёл, просто он ящерицу увидел. Тогда мы все легли на землю и стали ждать: вдруг она снова здесь проползёт.
Долго мы так лежали, потом я вспомнил про клад и приказал:
— Пошли скорей дальше!
Погоди-погоди… А сколько же я шагов насчитал?.. Восемьсот двенадцать… Или, может быть, две тысячи двести восемьдесят два? Всё-то позабыл я из-за этой глупой ящерицы! Но я никому ничего не сказал. Какой-нибудь лишний десяток шагов не имеет значения.
Потом лес кончился, и мы остановились перед огромным ржаным полем. Как же дальше идти?
Я сказал:
— Нам осталось только триста шагов. Пошли, ребята!
Но моя группа не послушалась. Эрвин даже покрутил пальцем у виска — мол, не спятил ли я.
— Тогда я пойду один! — крикнул я.
И чего они меня всё время злят?
Рожь так и шумела вокруг, а я её топтал и ломал.
— Эй ты, безобразник! А ну-ка, поди сюда!
Рядом с моей группой стоял какой-то дядька. Я вернулся. Может, он нам подскажет, как дальше идти? Но он мне даже слова не дал сказать.
— Ещё пионер называешься! Не дорога́, стало быть, тебе народная собственность! Хлеб топчешь!
Чего он только мне не наговорил! Оказывается, это был бригадир кооперативного хозяйства. А я-то разве виноват, что наш маршрут через поле проходит? Но Эрвин сказал, что бригадир прав.
— Циттербаке всё делает, как сам хочет. Кто его знает, куда он нас ещё заведёт!
Потихоньку мы пошли дальше и снова стали считать шаги. Насчитали три тысячи триста сорок два, потом долго обходили озеро и остановились перед болотом. Потом нашли упавшее дерево и перебрались через ручей. Бруно полез первым и плюхнулся в воду.
И, конечно, опять я был виноват. На три тысячи триста восемьдесят шестом шагу мы упёрлись в железнодорожную насыпь.
Я шепнул:
— Ребята! Клад наверняка там, на той стороне!
Но мне никто не поверил.
Долго ещё мы плутали. Я слышал, как ребята позади меня перешёптываются: если, мол, я заведу их в болото и они все там утонут, тогда они мне как следует всыплют. И вдруг где-то неподалёку мы услышали голос Гарри! От радости мы все громко вскрикнули и бросились вперёд. Но не слишком быстро у нас это получилось. Мы, оказывается, здорово устали. К тому же мы и сами не заметили, что вернулись к нашей риге.
Там пионеры уже выскребали котелки. Хорошо, что Гарри оставил и для нас кое-что.
Когда мы подошли, все закричали на нас:
— Где это вы пропадали?
— Мы уже два часа как вернулись!
— А Гарри уже беспокоился о вас.
Мои пионеры набросились на перловый суп, как голодные волки, а я должен был сперва обо всём доложить вожатому.
— Я и сам не понимаю, как это мы заблудились, — объяснял я ему.
— А ну-ка покажи, где на компасе север? — сказал он вдруг.
Я повернул компас сперва так, потом эдак.
Гарри только всплеснул руками и сказал:
— Как раз в противоположной стороне! Видишь, кончик стрелки нарочно в другой цвет окрашен.
— Я отсутствовал, когда ты компас объяснял. У меня свинка была.
Но моё объяснение никто всерьёз не принял.
А клад знаете кому достался? Девчонкам! Этой самой Зигрид. Она и без того всегда нос дерёт. И ведь главное — мой собственный чемодан!
Потом я ещё долго упаковывал его и всё не мог закрыть. Мама слишком много напихала туда самого необходимого.
На днях в стенгазете нашей дружины была статья. Зигрид её написала.
КАК МЫ ИГРАЛИ В ИГРУ НА МЕСТНОСТИ
Нам велели найти клад. А это был старый чемодан нашего Циттербаке. И мы всех победили, а Циттербаке завёл свою группу в болото. Под конец они очень устали. Он не знал, где север, и сбился со счёта, когда шаги считал. Теперь все его зовут «Альфонс-кладоискатель». Поход всем очень понравился. Мы пели песни и много смеялись.
Да, так и написано в этой статье! И вся школа её читает. Я рассказал об этом папе, но папа сказал, что это называется критикой. «Критика, — говорит он, — очень хорошая вещь. А самокритика — ещё лучше».
Но я всё равно против. Я же ни в чём не виноват. Во всём виноват чемодан. А его мама упаковывала. Папа сказал, что в следующий раз мне не придётся брать чемодан: он поговорит с мамой.
Вот видите!
Теперь я сам навожу критику на Зигрид — я с ней не разговариваю. Но почему-то все на меня страшно злятся. Ну где же тут справедливость?
Как мы с Бруно проводили телефон
Недавно Бруно говорит мне:
— Знаешь, надо нам так сделать, чтобы мы могли почаще разговаривать друг с другом. А то сидим каждый в своём углу и готовим уроки. Вот если бы у нас был телефон, мы могли бы позвонить и узнать, у кого получается задачка, а у кого нет. Или мы посылали бы друг дружке совершенно секретные телеграммы. К примеру, я говорю: «Привет тёте Эмме», а на самом деле это значит: «Приходи ровно в три к пещере в парке». Или ещё что-нибудь такое.
Бруно живёт не в нашем доме, а в соседнем. Вот поэтому он и придумал про телефон. Я очень обрадовался.
— Но откуда мы телефон возьмём? — спросил я. — Ведь почта нам не поставит?
— Да ты не вздумай на почте говорить об этом, — сказал Бруно. — Мы всё должны сделать тайно.
Я ещё больше обрадовался:
— Но если нам почта не поставит телефон, где же нам его взять?
Тут-то Бруно и открыл мне секрет о верёвочном телефоне. Его так делают: берут длинную-предлинную верёвку и к концам привязывают две старые крышки от банок из-под гуталина или из-под чего-нибудь ещё, И их заклеивают пергаментной бумагой.
Мы всё так и сделали. Бруно отошёл в один конец комнаты, я — в другой.
Я прижал крышку к уху и говорю:
— Ничего не слышу!
А Бруно говорит:
— Сейчас я поскребу.
И правда, он стал скрести по пергаментной бумаге, и в моём наушнике что-то зашуршало. Я очень хорошо это слышал. Потом я поскрёб, и Бруно тоже услышал. Тогда он стал говорить в свою трубку. Сперва я ничего не мог разобрать, но, когда он заговорил громче, я совсем ясно услышал:
— Правда, у нас мировой телефон, Циттербаке?
— Правда — мировой! — закричал я, и Бруно тоже очень хорошо услышал.
Какая простая вещь этот телефон! Немножко бумаги, бечёвка, банка из-под гуталина — и готово.
— Теперь давай проведём телефон из твоей квартиры в мою, — предложил Бруно. — Вот здорово будет! Я поскребу — ты сразу снимай трубку.
