— Звонит? Что звонит?
— Да нет, не звонит. Я хотел сказать, что в телефоне скребётся кто-то.
— Кто скребётся? Альфи, должно быть, ты плохо спал! Тебе приснилось что-то, да? Уж не заболел ли ты?
— Да ты разве сама не слышишь? Скребётся ведь!
— Что ты, Альфи! Это же дождик. Это он стучит по подоконнику и по стёклам… А ведь правда похоже, будто кто-то скребётся.
Ну конечно, так оно и было на самом деле. Но мама на всякий случай дала мне выпить микстуры от кашля и хорошенько укутала:
— Спи спокойно, мой мальчик! Приснилось тебе что-то, оттого ты и проснулся.
Утром я выбросил свой телефон на помойку. А когда возвращался, встретил Гопфенгейта.
— Ну как, измерили дом? — спросил он.
— Да нет, это мы телефон проводили, — сказал я.
Но, должно быть, Гопфенгейт ничего не понял. Зато Бруно прекрасно меня понял, когда я ему сказал:
— Можешь болтать по телефону с кем хочешь, а я в эту игру больше не играю!
— Чего это ты? — удивился он. — Ты вчера разве не слышал моих звонков? Я тебе звонил, звонил… А ты, конечно, как всегда, даже трубку не снял.
Как мне подарили „Баббл-гам“
К нам в гости приехала тётушка Пауле́тта. Она живёт в Западной Германии. Я люблю моих тётушек и тётушку Паулетту тоже, хоть и пережил из-за неё много неприятностей. А разве я виноват? Она всегда ссорится с папой. Стоит ей сказать: «Ах вы, бедняжки! Тяжело вам живётся тут, на Востоке!» — и пошло! Папа сразу разозлится, а мама качает головой и приговаривает: «До чего же они там голову вам заморочили!»
Как всегда, они и на этот раз всю вину на меня свалили. А ведь это несправедливо.
Но лучше уж я расскажу всё по порядку.
Тётушку Паулетту мы ждали на пасху.
Мама сказала папе:
— Пожалуйста, возьми себя в руки, Пауль. А то, когда она приезжает, мы сразу ссоримся.
Папа нахмурил лоб.
— Ты всё же должна помнить, что это не мои родственники, а твои. Паулетта — твоя родная тётушка, а не моя. А если у неё такие отсталые взгляды, то я не намерен молчать.
«Хорошенькое начало», — подумал я.
Наконец тётушка Паулетта приехала. Сперва всё шло хорошо.
— Ну как вы здесь живёте? Плохо, да? — спросила она, улыбаясь, и сразу вытащила большой пакет маргарина из сумки. — У вас, бедненьких, этого нет, так вот я вам в подарок и привезла.
— Дорогая тётушка Паулетта, — очень спокойно сказал папа. — Ты для нас гость желанный, но, должен признаться, никакого представления о том, что происходит в мире, ты не имеешь.
Мама уже стала хмуриться, а папа ей говорит:
— Луиза, принеси, пожалуйста, из кухни большую банку с маргарином да заодно прихвати горшки со смальцем и маслом. Пусть тётушка Паулетта убедится.
И тётушка Паулетта убедилась. Она сказала:
— Ну, если так… А уж для маленького Альфи я такое привезла, чего у вас наверняка нет. — И она достала небольшую коробочку — раза в два больше спичечной. — Вот тебе, Альфи, жевательная резинка. Настоящая американская!
— Ещё что придумала! — сказал папа. — Не нужны нам эти американские штучки! Альфи себе только скулы свихнёт.
Но я поскорее спрятал подарочек в карман.
Я пошёл в уборную и там стал рассматривать коробочку. На ней было написано: «Баббл-гам». Мировое название! Я достал одну лепёшечку. Сладенькая! По вкусу здорово похожа на наши мятные лепёшки, только очень скоро кончилась сахарная пудра. И когда я обсосал четвёртую лепёшечку, то подумал: «Одно враньё! Надо всё это выкинуть!»
В столовой папа и тётушка Паулетта спорили о квартирной плате.
— Боже мой! — говорила тётушка. — Вы себе тут и представить не можете, какие у нас красивые квартиры!
— Вот как? — сказал папа. — А сколько вам за это платить приходится?
Тётушка Паулетта сразу обиделась.
Тут вмешался я:
— Папа правду говорит. Вот эта жевательная резинка тоже дрянь. Никакого вкуса в ней нет. Уж лучше её сразу глотать, как только слижешь мяту.
— Боже праведный! Альфи! — ужаснулась тётушка Паулетта. — Неужели ты проглотил резинку?!
«Это ещё что за новости! — подумал я. — Прожевал, значит, глотай! Конфеты же мы глотаем? И шоколад глотаем!»
— Её надо только жевать! — прошептала тётушка Паулетта.
— Это почему же? Жуют ведь только то, что едят, а раз прожевал — глотай.
— Да нет же! — всё больше волновалась тётушка Паулетта. — Жевательную резинку есть нельзя, её можно только жевать!
«Вот, — думаю, — чушь какая!»
— А сколько ты их проглотил? — со страхом спросила тётушка Паулетта.
— Сколько?.. Штук пять.
— Ужас какой! — заверещала тётушка Паулетта и бросилась к маме в кухню.
— Альфи проглотил резинку! У него заворот кишок будет… Немедленно клизму! Ромашки!.. Доктора!
Ничего себе! Конечно, меня сразу упрятали в постель. Я лежал завёрнутый во всякие там полотенца и должен был пить горький чай. Папа так разозлился, что даже из дому ушёл. Мама то и дело меняла мне компрессы на животе, а тётушка Паулетта, вконец расстроившись, рассказывала мне сказки про Снегурочку и про Ге́нзеля и Гре́тель.
Ну и тошно же мне было от всего этого, а главное — от сказочек тётушки Паулетты.
— Ты бы мне лучше объяснила, как эту резинку есть надо! — нарочно попросил я тётушку, чтобы она перестала свои сказки рассказывать.
— А вот, — сказала она и взяла одну лепёшечку в рот. — Ты жуй сперва левой стороной, а потом правой. Так и жуй, так и жуй, а потом опять с левой на правую…
— Что-то очень уж глупо получается. Будто корова жвачку жуёт.
Ничего обидного я не хотел сказать, но мама почему-то решила, что хотел. Она раскричалась и заставила меня из-за этой жвачки семь раз подряд просить прощения у тётушки Паулетты.; Вдруг тётушка Паулетта перестала жевать.
— Мм-рр-ххх-ммм! — сделала она.
Я подумал, что это так и надо, когда резинку жуёшь.
Пожевал минут десять и делаешь «мм-рр-хх-мм».
Я и спросил:
— Это вы каждый раз так делаете — «мм-рр-ххх-ммм», тётушка Паулетта?
Тётушка Паулетта ещё раз сделала «мм-рр-хх-рр-ммм». Потом стала размахивать руками и как-то нервно показывать на свой рот.
Ах, вон оно что! Тётушка, оказывается, неправильно жевала резинку и теперь никак не могла разжать рот и только всё делала «ммм-рр-ххх-рр-ммм».
Мама принесла большой таз с горячей водой, и мы с трудом разжали челюсти тётушке Паулетте.
Я, конечно, хохотал до упаду. Да и кто тут удержится? Но мама почему-то нашла это возмутительным, и мне опять попало. Тётушка Паулетта весь вечер почти ничего не говорила. Это её резинка так замучила. Поэтому у нас в семье больше никто не ссорился. Тётушка Паулетта молчала из-за резинки, я был занят своим животом, папа решил, что он наконец-то убедил тётушку Паулетту, а раз все молчали, то и мама была спокойна.
На следующее утро тётушка Паулетта сама завела со мной разговор про резинку:
— Знаешь, дорогой мой, вчера у меня не очень хорошо получилось. Но ты себе представить не можешь, какой благородный вид у человека с «Баббл-гам» во рту! Вот он кончил жевать, ему захотелось что-нибудь съесть или закурить. Он ловко вынимает резинку изо рта и изящно так где-нибудь её приклеивает.
Уж лучше бы она не затевала этого разговора! Скольких неприятностей не было бы! С меня и так уж хватает! Конечно, я потихоньку стал жевать эту проклятую резинку, потом ловко вынул её изо рта и изящно так приклеил у себя под столом. И правда, она не упала. Я приклеил ещё одну снизу к тарелке и ещё одну себе за ухо — она и за ухом держалась. Вот здорово! Я быстренько прожевал все сорок восемь лепёшек и все их налепил на сиденье стула. Получился целый лес, как из пластилина.
Вот тут-то оно и началось!
Мама как раз кончила готовить обед и кричит:
— Идите все к столу, а то у меня жаркое остынет. Альфонс, захвати стул.
А я хорошо знаю, что мама любит порядок за столом и чтобы у меня руки всегда были чистые. Вот я и побежал в ванную, вымыл руки, кое-как причесался, потом сбегал за стулом и отнёс его в столовую. Мама велела мне ещё сходить в кухню за супом и компотом. Тем временем тётушка Паулетта и папа уже сели за стол. Жаркое у мамы на этот раз и вправду удалось. Это было совсем не то, что резинка. Мясо жуёшь — оно вкусное, и его можно спокойненько глотать. А сытно-то как!
После обеда было решено пойти на прогулку. Все встали из-за стола, одна тётушка Паулетта осталась сидеть.
— Я думала, и ты с нами пойдёшь? — сказала мама.
Но тётушка Паулетта как-то странно посмотрела на неё.
— Я, видишь ли, я… я не могу…
Мы все переглянулись.
— Тебе дурно? — спросила мама. — Или у тебя всё ещё зубы болят?
Тётушка Паулетта только жалобно покачала головой.
— Я встать не могу! — наконец сказала она. — Прострел, наверно. У вас тут, на Востоке, и воздух другой. Вот я и нажила себе прострел.
