Они дружно взглянули на стену. Сыновья констебля лежали там по-прежнему. Мальчуганы оставили корзинки у грядок и сделали то, что на их месте сделал бы любой пяти-шестилетний мальчуган — отправились в клубнику. Клубника здесь действительно была крупная, как сливы, и грядкам не видно было конца.
Мейнхард на стене усмехнулся впервые за все время сегодняшнего предприятия. А Мати сказал:
— Ну и дураки мы. Других запускаем в клубнику, а сами только глядим, аж слюнки текут.
Мейнхард соскользнул со стены, но не в сад, а с другой стороны, на дорожку.
— Давай поживее! — сказал он брату. И бросился бежать со всех ног. И это в такую жару, когда даже лежать неподвижно было не простым делом! Смысл спешки и вообще всего предприятия Мати начал понимать лишь тогда, когда оба они уже стояли перед дверью господина Маази и Мейнхард торопливо постучал.
Господин Маази больше всего на свете ненавидел мальчишек и воробьев. Да и как может быть иначе, если у тебя сад, а в саду сто две яблони, сорок восемь груш, полсотни вишен. И еще сливы, крыжовник, смородина, малина — так много, что трудно вести учет. В придачу ко всему клубника и тому подобное.
Стук в дверь раньше времени нарушил послеобеденный сон господина Маази. Плохим было и начало этого сна. Засыпая, господин Маази бранился с господином богом. И действительно, где его всевидящий глаз?! Целых три недели июня в небе ни намека на тучи! Разве господин Маази задолжал церковные сборы или не опустил сент в кружку церковного старосты, что милосердный господин теперь отворачивает взор свой от жилья и виноградников господина Маази? Разве не видит он, всевидящий и всемогущий бог, как засуха, словно огонь, сжигает все в саду, как каждый вечер и каждое утро целая армия наемных помощников поливает сад господина Маази из лейки? Уж не думает ли милосердный господь платить этому стаду лодырей из своего кармана?
Так господин Маази ворчал на своего бога, не надеясь, что за все это он получит хоть какую-нибудь награду. Но, очевидно, всемогущий все-таки услышал неуважительные заявления господина Маази и разгневался. Иначе за что же еще господь бог во время сна господина Маази наказал его противными сновидениями?!
Зная все это, можно себе представить, в каком настроении открыл дверь господин Маази.
— Здравствуйте! — сказали сыновья констебля.
— И что этим еще надо? — ответил господин Маази.
— Господин Маази, мы пришли сказать вам…
— Что, хотите купить у меня фунтик клубники?! — У господина Маази был стариковский резкий и высокий голос, и сейчас его слова впивались в барабанные перепонки мальчишек, как самые злые осы. — Но разве не знаете вы, проклятые мальчишки, что господин Маази строго соблюдает режим и в это время обычно спит?
Оба констеблевых отпрыска хорошо знали, каким странным и сварливым стариком был господин Маази — но такой прием на миг смутил даже много повидавшего Мейнхарда. Используя возникшую паузу, господин Маази объявил еще более звонким голосом:
— И разве вы не знаете, что господин Маази не продает мальчишкам ни клубники, ни других ягод, ни фруктов?! Потому что они воры и прохвосты, и господин Маази отлично знает, что если один такой мальчишка придет с ним в сад и купит на два сента, он в то же самое время украдет на десять сентов!
Говоря это, господин Маази не преувеличивал ни в первом, ни во втором случае. Однако он тут же вспомнил, что в одной из корзинок осталось несколько пригоршней клубники. Эта клубника пролежала дня два, была уже слегка подпорченной и не годилась для продажи на базаре, но господину Маази все-таки было жаль выбрасывать ее, и сейчас он пытался сообразить, сколько ему удастся содрать за эту клубнику с молодых лакомок.
— Господин Маази, мы пришли сказать вам, — собрался с духом Мейнхард, — что двое мальчишек перебрались через ограду с большими корзинами, и сейчас они в вашем саду.
— А-ах?! — поперхнулся господин Маази, поднял руки и трагически всплеснул ими. Отчего штаны, которые он до того все время поддерживал левой рукой, сползли вниз.
— А-ах?! — воззрился господин Маази. — Как ты сказал?
— У них здоровенные корзинки, — объявил Мейнхард. — С такими в деревне ходят собирать картошку.
— Господи помилуй! — снова всплеснул руками господин Маази, и его белая козлиная борода задрожала от волнения. — Да что же вы за люди? Торгуетесь со мной из-за пригоршни клубники и не подумали о том, чтобы сказать мне, что у меня в саду разбойники и воры с двумя большими корзинами?! Так пойдемте же со мной в сад и помогите мне поймать этих разбойников, я же, в конце концов, говорю с вами по-эстонски!?
Господин Маази запутался в штанах, но тут же подтянул их вверх и, придерживая обеими руками, заторопился в сад, сыновья констебля последовали за ним.
— Они там, в клубнике, — пояснил Мейнхард.
— А-ах?! — воскликнул господин Маази и снова поднял руки к груди. — Откуда ты знаешь, что они именно там? — Он сверлил вестника взглядом, всепроникающим, как рентген. Однако просветить Мейнхарда насквозь оказалось господину Маази явно не под силу.
Сад господина Маази содержался в большом порядке, но, как ни странно, тут росла густая крапива. И когда господин Маази действительно заметил не подозревающих худого и лакомящихся клубникой малышей, он не стал строить долгих планов. Не жалея рук, нарвал он пышный веник крапивы и, словно странный черт из сказки — борода торчком, — стал подкрадываться к грядам с клубникой.
— Вот так-то, — сказал Мати и усмехнулся.
— Чего ржешь! — насупился Мейнхард. — Эти несмышленыши очень глупо попадутся в руки старого чудака.
Мати пожал плечами. Затем поглядел по сторонам.
— Такое представление лишь тогда имеет смысл, если и нам отсюда что-нибудь перепадет, — рассуждал он. — А вспомнит ли старый жмот о нас осенью?
Мейнхард плюнул и побрел в сторону ворот.
В примыкавшей к улице Лаане рощице было закончено сооружение крепости, и теперь там выбирали атамана.
Зачинщиком строительства крепости был Красномураш. Для чего мальчишкам улицы Лаане потребовалась крепость, этого толком не знали ни строители, ни сам Красномураш. Необоснованность начатого дела не особенно заботила мальчишек — разве мало было здесь же в кустарнике и раньше построено тайных шалашей, которые в конечном итоге оказались тоже никому не нужны.
И хотя никто из мальчишек раньше никогда не строил крепостей, дело у них спорилось, ибо они относились к нему настолько серьезно, что потратили всю вторую половину дня, чтобы заново внимательно обследовать и буквально обнюхать развалины старого замка на городском холме, хотя там и так не было ни одного метра стены, ни одного подвала, который они не исследовали бы раньше. В результате этой экспедиции площадь крепости была расширена почти наполовину и был вырыт девятиметровый потайной ход, ведущий из крепости под стеной в гущу кустов можжевельника.
Само собой разумеется, строительные работы велись в глубочайшей тайне. Мальчишки были так воодушевлены своей деятельностью, что не обращали внимания на обильно струившийся при такой жаре пот. Крепость должна была получиться как настоящая, так они решили. Теперь все трудности остались позади. Крепость была готова — большая, высокая, покрытая зеленым дерном. Проползая по старательно замаскированному потайному ходу, они уже оцарапали себе колени и локти, что не уменьшило захватывающих и одновременно тревожных переживаний, которые вызывает пребывание под землей. Тем более, что в темноте туннеля было нетрудно придумать лабиринт, стаи летучих мышей и гаснущее пламя свечи, глухо и неясно доносящиеся с поверхности земли голоса действительно казались ужасными. А сейчас все они собрались в крепости, чтобы выбрать атамана.
Их компания состояла из пятерых мальчишек, и все они сейчас находились в крепости. Это была еще не полностью организованная ватага: ведь не было атамана. Просто все они жили на улице Лаане, были почти однолетками и хорошо ладили между собой. Иногда, конечно, и дрались — хотел бы я увидеть мальчишек, которые никогда не дерутся друг с другом, — но большую часть времени они просто бродили вместе и не позволяли чужим обижать никого из своих. В общем-то, никакой особой ватаги они не составляли, да и не собирались организовывать что-либо подобное. Просто теперь у них имелась крепость и, ясное дело, жить по-прежнему уже было нельзя. Поэтому возникла необходимость в атамане. Атаманом нужно было выбрать кого-нибудь из них пятерых. Выборы — дело сложное и чуточку неприятное, даже если можно было бы выбрать атаманами всех пятерых. Но ведь требовалось выбрать лишь одного.
Расположившись кто как, они уже долго сидели в крепости, но выборы что-то не ладились.
Красномураш — это прозвище он получил за рыжие волосы и маленький рост — сидел на нижнем выступе вала и грыз травинку. Он уже общипал и пропустил сквозь зубы целую кучу травинок. Конечно, если сидеть долго и только грызть травинки, можно выщипать догола всю зелень с дерна, но ведь именно Красномураш был зачинателем строительства, и никто не осмелился бы сделать ему замечание. И ожидать от Красномураша сейчас первого слова было бы даже несправедливо: разве не сказал он свою долю слов еще в тот раз — приступая к сооружению крепости?! А уж если исходить из правила, что у атамана в голове должно что-то быть и в руках тоже, то, по правде говоря, не всякий мог додуматься построить крепость. Что же касается кулаков, то один на один Красномураш поколачивал даже сына констебля Мейнхарда, хотя тот выше Красномураша почти на голову. Да ведь и из Библии известно, что маленький Давид одолел огромного Голиафа, а не наоборот. Так что Красномураш как бы не участвовал в этой избирательной кампании — пусть лучше говорят другие. Он выплюнул изо рта травинку и сорвал себе новую.
