Пимфы уже удирали к воротам, как вдруг во дворе загремел голос взрослого:
— Эй, что здесь происходит?
Все подмяли головы и сразу остановились как вкопанные. Это был капитан фон Панвитц, отец Эвальда.
Он возвращался домой. Сверкали блестящие пуговицы на мундире, сверкали ордена на его груди, сверкали стекла его очков и лакированные ботинки. Подняв руку в перчатке, стоял он посреди двора, нежданный господин капитан фон Панвитц.
— Чем вы тут занимаетесь?
Все ребята — и настоящие пимфы, и безработные — молчали.
— Ну, развязывайте языки! — строго крикнул капитан.
Ребята молчали. Эвальд даже отвернулся, чтобы отец не заметил, как распухла его левая щека. Но девочки, которые опять придвинулись поближе, крикнули:
— Они играли в безработных, господин капитан!
— И полицейские удрали, господин капитан! — радостно воскликнула Хильда Штарк.
Эвальд заметил, что отец его нахмурился, и сказал:
— Это неправда! Мы их здорово поколотили!
Тем временем Хильда подняла кепи Эвальда и протянула ее капитану фон Панвитц.
— Вот, пожалуйста, кепи вашего Эвальда, — сказала она, лукаво склонив набок головку. — Он потерял ее, когда удирал.
— Полиция и штурмовики удрали! — крикнули девочки.
Тут Кунце начал хохотать, и Лампе и Каар тоже не могли сдержаться. Вскоре громко хохотали все безработные, и девочки с ними заодно. Но громче всех хохотала Хильда Штарк.
Капитан фон Панвитц покраснел и повернулся к пимфам.
— Поделом вам! — строго сказал он. — Стыдитесь! Если вы хотите стать настоящими штурмовиками, то должны крепче драться, чтобы они и не пикнули! А теперь покажите, как вы умеете маршировать! Ряды вздвой!
Пимфы построились сразу, и остальным ребятам тоже пришлось стать в пары. Эвальд отдал команду:
— Направо кругом! Марш!..
Капитан фон Панвитц ушел, и Эвальд, гордо шествовавший впереди, не заметил, что отряд его становился все меньше и меньше. Первым исчез Лотар. Никто не заметил, как он это сделал. Когда они проходили мимо портняжной мастерской, в отряде остались только пимфы. Все остальные разбежались. Лишь самый маленький Генрих Кламм шагал позади вместе с пимфами. Ему нравилась форма, и он очень любил маршировать.
Когда они подходили к воротам, Эвальд вдруг скомандовал:
— Стой! Хейль Гитлер!
Он встал на вытяжку и поднял руку для приветствия, как это делают фашисты. Все повторили за ним этот жест. И маленький глупый Генрих тоже поднял руку, как другие. Он не знал, зачем.
И вдруг из главных ворот во двор вошли настоящие полицейские и настоящие штурмовики. Пимфы закричали «Хейль Гитлер!» и замаршировали следом. И за ними — маленький Генрих. Это доставляло ему особенное удовольствие: маршировать вместе с настоящими полицейскими.
Все вошли в дом. Генрих с ними. Они поднялись по лестнице. Генрих с ними.
— Наверно, они кого-нибудь хотят арестовать? — спросил он взволнованным голосом.
— Конечно. Кого-нибудь из красных преступников, — услышал он в ответ.
Генрих был в восторге. Как интересно! Ему просто повезло. Они дошли уже до третьего этажа и начали подниматься еще выше.
— Куда же? — удивленно спрашивал себя Генрих. Тут он знал уже всех жильцов, и это были неплохие люди.
Они дошли до четвертого этажа. Генрих остановился. Полицейские поднимались выше. Но Генрих не пошел за ними. Его охватил такой страх, что он не мог шевельнуть ногой. Куда идут полицейские? На пятом этаже только одна маленькая каморка, рядом с чердаком!
— Назад! — грубо крикнул один из полицейских идущим позади лимфам. — Очистить лестницу!
Они отступили и, прислонившись к стене, выстроились, точно живой забор. Они знали, что там живут родители Генриха.
Генрих тесно прижался в самый угол на площадке четвертого этажа. Все настоящие пимфы смотрели теперь на него. Они смотрели на него сверху, снизу, сбоку. Их глаза горели от злорадного любопытства.
Генрих не мог этого вынести. Он повернулся лицом к стене и присел на корточки, точно хотел залезть в мышиную норку.
Отец в сопровождении двух полицейских вплотную прошел мимо него, но не заметил маленькую скорчившуюся фигурку в углу, хотя глаза его все время искали сына, чтобы в последний раз взглянуть на него.
Генрих долго и неподвижно сидел в углу. Настоящие пимфы уже ушли. Даже они не решались окликнуть несчастного ребенка. Они показывали на него пальцами и шептались. Некоторые подходили к нему вплотную, но, не решаясь тронуть его, уходили. Генрих не в силах был пошевелиться. Ему казалось, что в горле у него нож.
Вдруг он почувствовал прикосновение холодного носа Вольфи к своему уху. Теплый влажный язык лизнул его щеку. Не оборачиваясь, Генрих обнял собаку за шею, прижался головой к голове Вольфи, и слезы полились у него из глаз.
— Если бы ты был здесь, — плакал он, — ты не дал бы увести отца. Ты бы искусал всех полицейских!
Когда Генрих и Вольфи вошли в комнату, мать лежала на кровати, уткнувшись головой в подушку, и не слышала их прихода. Генрих остановился в дверях. Он боялся подойти ближе. Но Вольфи подбежал к кровати, встал на задние лапы и, махая хвостом, стал лизать шею и уши своей хозяйки.
Фрау Кламм поднялась. Она казалась еще худее, чем обычно. Ее острое лицо было бледно, глаза покраснели от слез.
— Генрих, сын мой! — закричала она и, схватив дрожащего мальчика, крепко прижала его к себе.
Когда на другой день Генрих спустился о Вольфи вниз, он даже не хотел останавливаться во дворе и сразу вышел на улицу. Только мимоходом он скосил глаза, чтобы посмотреть, что делают ребята. Во дворе были только пимфы. Они как раз затеяли игру в арест его отца. Лицо Генриха покраснело от стыда и гнева. Первый раз в жизни он почувствовал такую злобу. Вместе с Вольфи выбежал он на улицу, шмыгнул мимо биржи труда, которая помещалась напротив их дома, и добежал до городского парка. Там он знал боковую дорожку, где обычно никто не гулял. Он сел на скамейку и заплакал. Вольфи подскочил к нему и лизнул его в лицо, точно хотел утешить.
— Вольфи, славный, верный песик! — услышал вдруг Генрих.
Он оглянулся и увидел около себя Хильду Штарк. Генрих даже не заметил, как она подошла и села рядом с ним на скамейку. Он уже встал и хотел было уйти, потому что ему было стыдно. Но Хильда взяла его за руку.
— Ты не хочешь поиграть со мной? — спросила она.
Хильда была на год старше Генриха и обычно играла с девочками и со старшими мальчиками. С ним она никогда еще не была так ласкова. Генрих потупил глаза и отвернулся.
— Хочешь, мы можем поиграть с моей куклой или строить домик из песка. Тут много песка.
Генрих все еще молчал.
— Послушай, Генрих, и нам сегодня грустно, не только тебе.
Генрих изумленно взглянул на Хильду. Ее красивые голубые глаза сияли такой теплотой и лаской, что у него снова показались слезы. Что она хочет сказать? Что это значит? Сердце его забилось сильнее.
— Здравствуй, Генрих! — раздался вдруг голос с другой стороны. Это был Фриц Лампе, сын шофера, живущего в их доме. Ему уже исполнилось десять лет, и он никогда не разговаривал с малышами.
Он подошел к скамейке и сел.
— Хотите орехов? — Он вытащил из кармана пригоршню орехов и дал по три штуки Генриху и Хильде.
— Гляди-ка, Генрих, что у меня есть! — Фриц Лампе держал двумя пальцами большой стеклянный шарик, который так и сверкал на солнце. Чудесный шарик! В нем переливались красные, зеленые, желтые, белые и синие лучи. Никогда, кажется, Генрих не видел ничего более чудесного!
Фриц Лампе держал двумя пальцами большой стеклянный шарик, который так и сверкал на солнце.
— Я тебе подарю его, Генрих! Только не потеряй! — при этом Фриц так ласково улыбнулся, что маленькое, судорожно сжавшееся сердечко Генриха наполнилось теплом. На его печальном лице впервые появилась улыбка. Какой замечательный шарик! И какие хорошие ребята! Они знают, что полиция вчера арестовала его отца и, несмотря на это, разговаривают с ним так ласково, как никогда. Генрих тихо и неуверенно смеялся вместе с ними. Но говорить он еще не решался.
Они увидели Лотара. Фриц Лампе поманил его.
— Ну, Генрих! — сказал, подойдя, Лотар и похлопал его по щеке. — Ты храбрый мальчик, а? Будем с тобою друзьями. Хочешь?
— Да, — тихо ответил Генрих.
Он любил и уважал Лотара. Но только издали. Он никогда не думал, что Лотар станет вообще разговаривать с таким малышом, как он. Особенно теперь Генриху казалось, что все ребята будут избегать его. И вот как странно все, как чудесно! Фриц Лампе сидит справа, Хильда Штарк — слева, а умный Лотар стоит перед ним и держит его за руку. Генрих почувствовал себя вне опасности, окруженный теплом и заботой. Теперь, после самого большого горя, он испытывал счастье, какого никогда еще не знал.
