Он утешал себя мыслью, что новый кабинет-министр Волынский, пользовавшийся большой милостью Императрицы, одолеет наконец этого герцога и тогда он то же перейдет служить к Волынскому. И многие, кроме Сонцева, долго и тщетно таили эту надежду на перемену. Для Сонцева могло это случиться легко, так как он, по возвращении в Петербург, сблизился и подружился с человеком, хотя моложе его лет на десять, но тоже крайне образованным, который был теперь секретарем Волынского. Молодой человек этот был Теплов, ученик знаменитого Феоафана Прокоповича. Не смотря на службу в двух враждебных лагерях, оба оставались по-прежнему близкими друзьями и только за последнее время видались осторожно, даже умышленно делали вид и говорили, что поссорились. Одновременно они всячески помогали друг другу. Когда Волынский был отдан под суд, то Теплов тайком часто навещал Сонцева, расспрашивая его о видах, намерениях и мнениях Бирона. Сонцев хотя редко видал герцога лично, раз, два в неделю, но он был в состоянии знать кое-что от товарищей, могущее быть полезным опальному и судимому вельможе. Теперь именно, в эти июньские дни, Сонцев со слов герцога и своих сослуживцев в канцелярии уверял Теплова, что Волынскому не предстоит никакой беды, что Бирон хочет только спихнуть его с занимаемого им важного поста кабинет-министра и заставить покориться.
Герцог уверял и все в столице повторяли, что члены комиссии, судящие Волынского, нарочно избраны из чисто-русских людей, чтобы суд был совершенно беспристрастен. И только немногие умные и дальновидные люди чуяли, что Артемию Петровичу Волынскому не нынче-завтра будет худо и что в лице его будет осрамлен, затоптан в грязь и погублен весь русский лагерь.
IV
В этот вечер дети и Волчок сидели особенно смирно.
Ужин кончился. Дети простились с отцом и собрались спать, а Волчок по обыкновению отправился за ними наверх по лестнице. Он почему-то всегда присутствовал при их туалете вечером. Когда же они улягутся по постелям, Волчок осмотрит всех, как надзиратель в училище, повернет направо и налево свою умную, серьезную морду и затем, как то важно махнув хвостом, отправится вниз и ляжет около письменного стола своего барина.
Когда Волчок возвращался сверху, то Сонцев знал, как-бы по докладу, что дети уже в постели.
— Что? Уложил? — спрашивает он иногда в шутку.
Волчок тяфкал в ответ, будто понимал вопрос.
Вообще присутствие Волчка в доме было настолько разумно, он был так умен и точен в своих простых действиях, что по ним можно было узнавать многое.
На этот раз не прошло часу, как Волчок вдруг чуть-чуть взвизгнул, не жалобно, а весело, и поднял голову к растворенному окну. Вскочив с места, он положил передние лапы на окошко и начал лаять, поглядывая то в окно, то на Сонцева. И тотчас Сонцев опять понял доклад Волчка. Он догадался, что кто-нибудь из очень близких людей идет мимо дома или же остановился на подъезде. Так как было уже поздно, то посещение, нежданное и негаданное, близкого человека должно было означать что-нибудь особенно важное.
Сонцев поднялся с места, вышел в переднюю, сопутствуемый прыгающим Волчком и, действительно, увидел, что на подъезд входит человек, тщательно уткнувший лицо в воротник шинели, несмотря на то, что на дворе стояла теплынь.
— Григорий Николаевич, — воскликнул Сонцев, узнав Теплова. — Чего это ты так поздно? Иль беда какая?
Теплов сбросил шинель, молча и быстро подошел к приятелю и, взяв его за руку, также молча потянул в кабинет. Он был бледен, как снег, и глаза особенно сверкали от чрезмерного волнения.
— Что такое? — воскликнул Сонцев.
Теплов хотел заговорить, но губы его дрожали, он едва мог только вымолвить одно слово:
— Осужден!
— Кто? Артемий Петрович? — воскликнул Сонцев.
— Осужден на смерть! На казнь!
И оба друга замолчали. Теплов начал ходить по горнице, ничего не говоря, но шевеля губами и размахивая руками. Очевидно, что целые речи, горячие и сердечные, просились ему на язык, но он не сообщал ничего другу, так как все это тот знал, чувствовал и думал то же в эту минуту.
Эти два человека, как и многие люди в Петербурге, были просто обмануты. Они ожидали, что комиссия и суд над бывшим кабинет-министром кончится только его смещением и опалой, быть может, ссылкой временной, не в дальний город, но никто не мог предвидеть и поверит, чтобы любимец государыни, ни в чем важном невиновный, был бы неизвестно за что, несправедливо и предательски, приговорен к смерти… и к позорной смерти разбойника и убийцы.
— Да это, может быть, так, только острастка, — выговорил, наконец, Сонцев. — Попугают, а потом помилуют и сошлют, ну хоть в Пелым.
— Нет, — выговорил Теплов, — государыня на днях должна подписать его безвинную погибель. Так говорят.
Покуда два друга, оба пораженные и встревоженные, говорили, Волчок сидел на задних лапах около них и глядел своими умными глазами в лица, то хозяина, то его друга.
Из всех друзей своего владельца он наиболее любил Теплова, быть может потому, что Теплов чаще других бывал, дольше засиживался, иногда даже оставался ночевать, или же Волчок чуял, что это самое близкое лицо Сонцеву.
За последнее время, Теплов, из опасности, чтобы не навлечь на друга беды, заходил гораздо реже и всегда тайком. Он был почти единственный человек, оставшийся на свободе из всей канцелярии Волынского, и это случилось, главным образом, благодаря тонкому и умному вмешательству за него Сонцева. Когда герцогу была подана записка, где были перечислены все сослуживцы, все чиновники, до последнего писаря, бывшие при Волынском, то Сонцев, конечно, не от себя лично, а через своих приятелей, постарался очень хитро выгородить своего друга. Наконец, и сам Теплов был на столько ловкий и увертливый человек, что, когда всех бывших при Волынском перебрали, некоторых арестовали и судили, других уже выслали из города, он один остался на свободе.
Хотя Теплов любил Волынского, но сам был человек в высшей степени хитрый и себялюбивый, и, конечно, всячески позаботился о личном своем спасении. Теперь, переговорив с приятелем, Сонцев тотчас же решился отправиться, несмотря на позднее время, к одному из любимейших секретарей герцога, с которым он был в хороших отношениях, и узнать наверное о судьбе Волынского. Секретарь этот жил недалеко и Сонцев отправился к нему пешком. Теплов остался дожидаться его возвращения в кабинете, наедине с Волчком. Собака, будто понимавшая горе и заботы своего хозяина и Теплова, подсела теперь поближе к гостю, ласково глядела ему в лицо и лизала его руки, будто утешая в горе. Теплов понял ласки собаки, положил руку на лохматую голову Волчка и невольно выговорил:
— Да, Волчок, тяжелые времена!
Затем, он замолчал и около часу неподвижно просидел в кресле, дожидаясь друга и вестей. Сонцев вернулся еще более грустный. Вести Теплова оказались вполне верны! Действительно, Волынский был осужден безжалостно на позорную смерть чрез палача, на отсечение руки и головы!..
V
Двадцать седьмого июня 1740 года вся столица была на ногах с утра. И вельможи придворные; и гвардия, и простолюдины — все волновались, у всех на устах было имя «Артемий Петрович».
В этот день на большой площади густые толпы народа сбежались со всего Петербурга поглазеть, молча и с тайным трепетом, как палач на высоком помосте отсек несчастному Волынскому сначала руку, а потом и голову.
