XI
Прошло месяца два. Быль теплый весенний день и новая Императрица, по обыкновению, захотела прогуляться пешком. Выйдя из небольшого дворца, она доехала до Летнего сада и вышла из своей золотой кареты, сопутствуемая фрейлинами. На противоположном конце сада в то же время появился маленький старичок с собакой. Этот человек и эта собака уже давно всякий день аккуратно являлись сюда, будто на дежурство. На этот раз старичок, завидя подъехавшую карету царицы, ахнул и перекрестился, будто случилось то, чего он уже давно ожидал. Даже слезы заблестели у него на глазах от тревоги и радости. Это был, конечно, Карпушин.
— Ну, Волчок, ты погубил, ты и спасай! — воскликнул он.
И вынув из кармана большой, толстый пакет, надписанный и запечатанный, Карпушин сунул его в зубы Волчку. Потом он повернул голову собаки по направлению к прогуливавшейся государыне, показал и выговорил строго:
— Подавай!
То, что требовалось теперь от Волчка, он уже так давно и хорошо выучился делать, что мог исполнить лучше самого Карпушина. Собаку судить за дерзость не станут, подумал Карпушин и тотчас спрятался. Живо перемахнул Волчок через маленькую ограду сада и пустился прямо навстречу к той барыне, которую ему показал хозяин.
Государыня еще издали увидела скачущую к ней собаку с чем-то белым в зубах. Волчок храбро подскакал прямо к ней, поднялся молодцом на задние лапы и приблизился, прыгая и держа пакет в зубах. При этом он вздергивал головой, как будто говорил нетерпеливо:
— Да бери-же!..
Государыня рассмеялась, тотчас же догадалась и взяла пакет.
— Вот удивительно, вот странно, — заговорили кругом нее фрейлины.
На пакете оказалась надпись на имя самодержицы всероссийской от верного Волчка. Государыня разорвала пакет и прочла четко и красиво написанную просьбу, в которой объяснялось подробно, каким образом, кем и за что был погублен и сослан дворянин Сонцев. Пудель-проситель умолял великую государыню приказать расследовать дело Сонцева, вызвать его из Углича и тем поправить великую ошибку и преступление, совершенное просителем. В конце просьбы была подпись такая: «доносчик на своего хозяина, ныне уповающий на милосердие и справедливость великой государыни, верный, добрый и умный, но опрометчивый по своей собачьей глупости, пудель Волчок».
Государыня, прочитав просьбу, долго и громко смеялась, а Волчок сидел перед нею на задних лапах и глядел на нее своими умными глазами. Он будто ждал. Государыня погладила собаку по голове и выговорила, смеясь:
— Ну, ступай, хорошо. На такие просьбы запрещения нет. Прикажу тотчас расследовать дело!
И Волчок, как-будто поняв все слова, вскочил и бросился в ту сторону, где остался ждать Карпушин.
Старик, спрятавшись за угол дома, видел, как государыня читала просьбу и смеялась, видел, как погладила она собаку.
И теперь Карпушин со слезами радости встретил Волчка, ухватил его за передние лапы, обнял как человека и расцеловал в обе мохнатые щеки.
XII
Через три месяца после этого, в Петербурге, в той же квартире, где когда-то жили Сонцевы, было снова шумно и весело. Снова вся семья была в своем доме и все шло по старому, даже лучше и счастливее устроилось. Только дети были уже больше, умнее, меньше шалили и меньше упрямились. Они уже знали, что бывают на свете и беды, и несчастия с людьми. И теперь, так же как и прежде, за обедом и за ужином сидел на своем месте тот же Волчок. Ему все простили, все забыли и, напротив, любили его больше, чем когда-либо. Никаких штук Волчка не заставляли теперь делать, как бы из уважения к тому, что он одной своей штукой с государыней спас из ссылки целую семью. Да и Волчок сам будто сразу постарел теперь, глаза блестели у него как-то меньше, будто немножко потухли, бегал он тоже гораздо реже, а ходил как-то степенно-важно и любил чаще спокойно лежать около Сонцева.
Первым другом Волчка была все-таки Ксаня. Поумнев с годами, она уже понимала больше и стала еще бойчее.
Когда Сонцев рассказывал при ней новым знакомым, как его когда-то погубил, а потом и спас умный Волчок… то Ксаня всегда прибавляла бойко:
— А я еще умнее… Волчок папу и нас всех из ссылки спас… А я самого Волчка от смерти спасла!..
И всегда все должны были согласиться:
— Да, что правда, то правда! Если бы кучер повесил предателя Волчка, то не бывать бы ему и освободителем семьи из ссылки.
