— Я?
Я усмехнулась. Ясное дело, он прав. Пока остальные прочесывали окрестности или сплавлялись по реке на плоту, он обретал свободу в своем внимательном всматривании, в мыслях и мечтах, в фигурках из глины.
Небоглазка дотронулась до глиняной статуэтки:
— А ты вот эту нашел в этой твоей воде и в этом твоем иле?
— Да.
— Очень красивая!
— Да.
— А ее сестер и братьев ты тоже там нашел?
— Да.
Он показал ей, кого он еще сегодня вылепил. Тут были младенцы и дети постарше, мальчики и девочки, одни уже подсохли, другие были еще мягкие и влажные.
Она осторожно погладила влажные фигурки. Слегка потыкала кончиками пальцев. Руки у нее стали мокрые и перемазались в глине.
— Они как я! — говорит. — Дедуля тоже нашел Небоглазку в черной-черной воде и черном-черном иле.
Уилсон провел толстыми пальцами по ее шелковистым перепонкам.
— Такое бывает: достанешь что-нибудь из воды, а оно начинает двигаться и ходить как мы, — сказала она.
— Я знаю.
— Мы такое видели. Моя сестра Эрин Ло и мои братья Янви Карр и Мыш Галлейн такое видели.
— Я знаю.
Она еще постояла возле Уилсона. Взяла в ладонь ком глины. Размяла и начала лепить. С ее рук закапали вода и жижа. Она улыбнулась. Уилсон лепил вместе с ней. Новые фигурки возникали из глины. Небоглазка тихонько запела. Мы незаметно отошли от них. Сели к большому столу и стали рассказывать Фингерс, Макси и остальным о наших приключениях. Жирный Кев выкатился из комнаты. Мы видели, как Морин посматривает из окна своего кабинета, но продолжали рассказывать. Сперва мы рассказали все вероятное. Невероятное мы оставили на потом: святого, смерть Дедули, загадку Небоглазки. Мы подошли к окну и показали вдаль, за крыши Сент-Габриэля, за мосты, в сторону невидимого отсюда Черногрязского причала.
— Это там, перед тем, как река поворот делает.
— Где? — переспросил Макси.
— Где, где? — присоединились остальные.
— Сразу за Озборном, — сказал Мыш.
— Где илистая отмель, знаете? — пояснил Январь, — Черная Грязь. Там бывшие склады, фабрики и огромная типография. Все заброшено, ни души, никто туда не заходит.
— Раньше не заходил, — вставила я.
— Да, раньше не заходил. А теперь там все сносят, будут строить рестораны и всякое такое, как везде.
Они удивленно переглядывались. Пожимали плечами.
— Да, мы тоже не знали, что там такое, — сказала я со смехом. — Но факт. Удивительное место. А теперь его сносят.
Мы вместе глядели на погожий летний день за окном, и комната наполнялась изумлением: неужели мы действительно пережили все это и вернулись в наш обычный мир, а девочка, которую мы нашли в Черной Грязи, напевает песенку и что-то бормочет тут, рядом с нами?
— Это еще не все, — сказала Фингерс. — Правда ведь?
— Да, — говорю. — Совсем не все. Потом расскажем.
— Анна, а фамилия? — спросила Морин.
— Мы не знаем.
— Так она жила со своим дедушкой?
— Да.
— Как его звали?
— Мы не знаем.
— И он умер?
— Умер.
— И все это было в заброшенном здании у реки?
— В типографии.
— И больше вы ничего не знаете?
Я молча пожала плечами, стою смотрю на нее. Мы у нее в кабинете, куда она вызвала меня из игровой.
— Пожалуйста, помоги мне, — просит.
— Я помогаю.
— Тогда скажи, что вы еще знаете.
— Кое-что знаем. Но это касается только ее. Может быть, она не захочет, чтобы вы знали.
— Эрин!
— Что — Эрин?
— Я хочу помочь ей, как помогаю вам всем!
— Помочь!
— Ты никогда не хотела помощи, да? Всегда считала себя слишком сильной для этого. Но мы все нуждаемся в помощи, Эрин. Все.
Я зыркнула на нее:
— А больше всех вы, да?
Она передернулась, но не отвела глаз:
— Может быть.
Больше всего мне хотелось развернуться и уйти, назад к Яну, Небоглазке и всем остальным. Но я осталась стоять.
— Вы…
— Что — я?
— Вы… Вы считаете, что моя мама все делала не так. Вы считаете, что справились бы лучше! — Тут я осеклась. Мы бессмысленно смотрели друг на друга. — Вы думаете, что я могла бы быть вашей дочкой!
— Это были просто мечты, — тихо сказала она. — А с тобой разве не бывает, что ты видишь кого-то и думаешь: это мог бы быть мой отец, моя сестра, мой брат…
Я щелкнула языком и выпалила:
— Нет!
— Может быть, когда ты станешь постарше…
— Нет!
Меня трясло. Я сжала кулаки. Хотела выбежать из комнаты, но ноги не слушались.
— Да, — говорю. — Конечно, со мной так бывает. Конечно, черт его подери, бывает!
Она потянулась ко мне через стол, но я отпрянула.
Морин смотрела на меня — как я заплакала, как опустилась на стул — и сказала мягко:
— Ты такая сильная, мужественная девочка! У тебя была замечательная мама.
— Да!
Она снова потянулась ко мне, и я снова отпрянула.
— Когда-то я мечтала, что у меня будет много детей. Но ничего не вышло. Может быть, поэтому я стала работать в таких местах.
— Но вы такая холодная, — говорю. — Иногда кажется, что вы нас ненавидите.
— Не все всегда идет гладко, Эрин. У некоторых из вас очень большие проблемы. — Она вздохнула, глаза ее потемнели. — А другие просто не хотят никакой помощи. Просто сбегают.
Я почувствовала, как гнев опять поднялся к горлу.
— В смысле, как я.
— Ах, Эрин! Давай не будем ссориться.
Я протерла глаза. Из игровой слышался смех. Голова у меня кружилась от покачивания плота, от речной зыби.
— Мы могли бы объединить усилия, — сказала Морин.
— Вот как?
— Мы могли бы вместе разузнать побольше о Небоглазке. Вместе придумать, как ей можно помочь. Я вижу, что ты ее любишь, Эрин… как родную сестру.
Я-то знала: ничего из этого не выйдет. Групповые беседы, анкеты, консультации, наведение справок. Лучше сбежать с ней далеко в пустошь, поселиться там, стать вольными бродягами. Лучше сделать новый плот и снова тронуться в путь к морю. Не может быть, чтоб не было иных способов помочь таким детям, как Небоглазка, как я сама, как Январь Карр, как Мыш Галлейн.
— Да, у нее страшная история, — сказала я. — Но вы же видите, как она счастлива.
— Да.
— Вот только вам этого не понять.
Она посмотрела мне в глаза:
— Да, я этого не понимаю. Но может быть, мне удастся понять.
Она потянулась ко мне через стол. Накрыла мою руку своей, а я ее не стряхнула.
— Мы могли бы объединить усилия, — повторила она.
Я промолчала.
— Я должна буду написать заявление. Начнется расследование.
— Куда ж без заявлений, — ответила я. — Вы ж не сумеете просто любить ее, не приставать, позволить ей быть Небоглазкой и ждать, пока ее история сама постепенно не выйдет на поверхность, медленнее медленного.
— Можно попробовать.
Она крепко сжала мою руку, но я вырвалась и ушла.
Мы с Январем затащили Небоглазкины коробки ко мне в комнату. Задвинули их подальше на верх шкафа. День уже угасал, наступал вечер. Стоим у открытого окна. Январь молчит, не то думает, не то мечтает. Я положила руку ему на плечо и улыбнулась:
— Не уверен, что мы тут надолго задержимся. Надо вырвать Небоглазку из их когтей, правда?
Не отвечает, не двигается.
— Что с тобой?
Он заморгал и потряс головой. Казалось, он был где-то за тридевять земель.
— Не знаю. Ничего.
Я сжала его локоть:
— Январь?
— У тебя бывает такое чувство, что ты до ужаса маленькая? Не важно, сколько тебе лет, а ты вдруг совсем крошечная, ну просто сосунок какой?
— Да.
— И тебе становится страшно, до смерти страшно?
— Да, до смерти страшно. Ты такая маленькая, а мир такой большой. Ты просто кроха. И никого рядом. Спрашиваешь себя, что же со мной теперь будет. Кто обо мне позаботится.
— Да. Да.
Стою с ним рядом. Держу за руку, прижимаюсь плечом. Январь Карр, мой друг. Январь Карр, высокий сильный парень, построивший плот, на котором мы уплыли. Январь Карр, крошечный малыш в картонной коробке вьюжной зимней ночью. Я почувствовала, что он дрожит.
— Что с тобой?
— Мне кажется, что-то происходит. Что-то должно случиться, такое…
— Какое?
— Не знаю. — Покусал губы. — Страшно, Эрин! До смерти страшно.
— Я с тобой.
— Знаю. Я знаю, что ты меня любишь.
— А ты — меня.
Стоим обнявшись. И вдруг я увидела, как за его спиной к окну подлетела птичка. Присела на подоконник, а потом порхнула в комнату.
— Птичка! — сказал он. — Смотри, птичка!
А она кружит у нас над головами — темная птичка, может, тот же любопытный воробушек, которого мы видели с мамой. Январь крутит головой, следит за ней глазами и таращится от изумления:
