— Ишь ты, справная техника! — одобрил старик.
— Немецкая, трофейная, — небрежно ответил сержант, пряча портсигар в карман. Расстегнул воротник, вытер потное лицо и шею. — Тяжеловато еще после ранения ездить на велосипеде. Еду из госпиталя, из станицы Шкуринской, напрямик в Азов, мать проведаю — да и опять на фронт. — Он помял бедро. — Еще не пришла нога в норму, тянет, ноет, быстро устает.
Сержант подошел к Лошадии, потянулся рукой, хотел погладить ее, но та вскинула голову, ощерилась, щелкнув зубами.
— Ого! — он отдернул руку. — Вот злюка.
— Ничего не злюка! — возразила Леля. — Просто не доверяет незнакомым… Она — вожачка косяка.
Сержант с непонятной усмешкой произнес:
— Возможно, возможно.
Петька осмелел, приблизился к сержанту.
— Товарищ сержант, расскажите, за что получили награды.
— Это долгая история, товарищ коневод, — ответил тот. — Как-нибудь в другой раз. Ехать надо. Хотя бы к вечеру в Азов добраться.
Он поправил вещмешок, закрепленный на багажнике, простился и покатил вниз, в балку.
Лукьян Корнеевич задумчиво посмотрел вслед: кого-то напоминал ему этот человек. Помнились вот эти широкие скулы, нос с горбинкой, густые темные брови, нависающие над светлыми острыми глазами. И если бы он напряг память, то вспомнил бы, на кого был похож сержант: на кулака Софрония Чебанова, которого судили в тридцать первом году открытым судом в районном центре. Бешеный был мужик. Когда раскулачивали его, он выжег глаза раскаленным железом своему жеребцу, чистопородному дончаку. Пошел на такую подлость, погубил доброго производителя, лишь бы тот не достался советскому конезаводу, который занялся выведением новой, буденновской, породы лошадей.
Действительно, «сержант Пудров» — такую кличку дала ему немецкая разведка — был сыном Софрония Чебанова Андреем. Он верой и правдой служил в гражданскую войну предателю русского народа генералу Краснову и вместе с ним эмигрировал. В Германии Андрей Чебанов был завербован немецкой разведкой, прошел школу диверсантов и заслан в Советский Союз, в Ростов-на-Дону, где устроился работать на ипподром. На его счету было несколько подлых диверсий и убийств.
…За бугром в кустах терновника Чебанов переоделся в поношенную гражданскую одежду и обул старые ботинки. Опрятную военную форму аккуратно уложил в вещмешок. Достал портсигар, в котором была вмонтирована не только зажигалка, но и миниатюрный фотоаппарат. Диверсант проверил его: он сработал надежно. Было сделано десять снимков.
Оберст фон Штюц срочно вызвал к себе майора Кроге и капитана Рихтера.
— Господа, обсудим ход операции «Рыжая стая». Итак, капитан Рихтер.
— Наш агент проник на конеферму и сделал снимки племенных лошадей буденновской породы. Вот они. Он передал их через связного. — Рихтер подал оберсту пачку фотографий.
— Очень хорошо, капитан! Благодарю. Агента следует поощрить. — Фон Штюц неторопливо рассматривал снимки. — О, какие красивые лошади! Рейхсмаршал будет доволен… А это кто такой? — его палец показал на старика.
Оттеснив капитана Рихтера, майор услужливо дал пояснения:
— «Сержант Пудров» собрал исчерпывающий материал. Этот старик — опытный специалист-коневод, так называемый герой гражданской войны, буденовец Лукьян Мирошников. Кстати, он — отец командира кавалерийского полка, который входит в состав той самой Донской кавалерийской дивизии…
— Любопытное совпадение! — прервал его фон Штюц. — А эта девочка кто такая? — его палец нацелился на изображение Лели.
Майор Кроге усмехнулся:
— Я не успел договорить, господин оберст… Эта девочка-подросток — дочь полковника Мирошникова и внучка этого старика.
— О-о, ну что ж, пусть будет так! — что-то решая про себя, произнес фон Штюц.
— Не понимаю, господин оберст, — сказал майор Кроге, заглядывая ему в глаза.
— Господа, мы можем особо отличиться перед фюрером. У нас есть возможность воздействовать деморализующе на дух русских командиров на Южном фронте, подавить их психологически и таким образом оказать активное содействие нашей группе войск. Следите за ходом моей мысли. Ростов готовится к эвакуации. В первую очередь, надо полагать, будут эвакуироваться семьи русских военачальников, командиров частей и подразделений. Эти эшелоны должны быть уничтожены!
— Стратегически глубокая мысль, господин оберст! — воскликнул майор Кроге.
«Он ведь мне бессовестно льстит! — подумал о майоре фон Штюц. — А капитан, однако, не торопится с комплиментами… О, это неисправимый скептик!.. Но, кажется, честный службист».
— Я сам свяжусь со штабом ночной бомбардировочной авиации. — Оберст снова взялся за фотографии, снова его палец пистолетным дулом нацелился на Лелю. — Кроге, немедленно прикажите вашему агенту Пудрову ликвидировать дочь и отца полковника Мирошникова, а также других коневодов, чтобы не допустить эвакуацию лошадей из летнего лагеря конефермы. Кобылиц с жеребятами угнать и скрыть в надежном месте до прихода наших войск, что случится очень скоро.
В полдень ветер умер от зноя. В духоте сникли растомленные травы. Кучевые облака неподвижной отарой сбились у горизонта, растушеванного маревом. Молчали жаворонки. Лошади дремали в загоне под камышовым навесом. Лукьян Корнеевич и Петька спали в холодке на сене. А Леля в купальнике плескалась у водопойного корыта. В дремотной знойной тишине раздавался единственный живой звук — плеск воды.
Сонный Коська открыл глаза и, заинтересованный незнакомой веселой игрой Лели с водой, вышел из загона в открытые ворота. Леля брызнула на него из полных горстей. Он взвизгнул, взбрыкивая, убежал, но недалеко.
— Иди поближе, милый Коська, я искупаю тебя… Ах, ты боишься воды, глупенький!
Он галопом проскакал мимо нее. Она окатила его из ведра и засмеялась весело. Жеребенок, как-то странно повизгивая, может быть, подражая ее смеху, еще раз промчался мимо, будто испытывал: успеет она облить его или не успеет. Успела все-таки. Ожили другие жеребята, подключились к игре. Леля стала черпать воду из корыта ведром и поливать их.
Никто не заметил, как к лагерю подъехала знакомая «эмка». Анна Степановна поспешно выскочила из нее, кинулась к дочери:
— Леля!
Та даже подскочила от неожиданности.
— Мамуля!
Мать притиснула ее к себе.
— Собирайся, Леля, едем немедленно. Где Лукьян Корнеевич?
Коневод уже шел к ним от скирды, за ним — Петька.
Леля побежала в хату переодеваться.
— Аннушка, что стряслось? — обеспокоенно спросил свекор.
— Эвакуация, батя!
— Да ты что! — охнул старик.
— Батя, некогда все объяснять! Наш эшелон отходит вечером. Успеть бы нам управиться… И вот что еще, Лукьян Корнеевич. Передайте начальнику конезавода: комдив настоятельно рекомендует в первую очередь и немедленно эвакуировать племенных кобылиц с жеребятами. Гоните по степи через выпасы конезавода к станице Дольской, подальше от шоссейных дорог — они забиты скотом и транспортом. Батя, не мешкайте, а то будет поздно. — Схватила за руку подошедшую дочь. — Леля, садись в машину, поехали!
— Но, мама, погоди! Я эвакуируюсь вместе с лошадьми… Вместе с дедушкой. Помогать ему буду!
— Лелька, не глупи, там все с ума сойдут! Бабушка Вера с нами едет… Сирот-детдомовцев сопровождаем.
— Мама, ну пойми! Деда, ну скажи ты ей — я взрослая, я же любую работу могу…
— Ох, моя родная! Рази отобьешь у матери дочку?! — дед развел руками и пошел к Петровичу.
Старшина нервно хлопал дверцей автомашины, то открывая ее, то закрывая.
— Где твои вещи, Лелька? — торопилась Анна Степановна. — Неси быстро, бросай в машину и — поехали!
Леля собрала барахлишко в рюкзачок, бросила в автомашину и побежала к загону.
— Да куда же ты?! — мать кинулась за ней.
— Я сейчас! Одну минутку!
— Леля, я прошу тебя! — сердито крикнула мать.
Петька вынес из хаты арбуз и дыню, положил на заднее сиденье.
Леля бросалась от Лошадии к Коське, обнимала за шею, целовала в губы, шептала торопливо, жарко:
— Прощай, моя миленькая Лошадия! Прощай, смешной Коська! Не забывайте меня… Я буду очень-очень скучать.
Со слезами на глазах прощалась Леля с дедом и Петькой, сквозь всхлипывания бормотала:
— Я бы с вами… Мне бы с лошадками…
Мать схватила ее за руку, усадила в автомашину.
«Эмка» тотчас тронулась. Петька, очнувшись, прыгнул на расседланного коня и поскакал за ней в клубах пыли, что-то надсадно крича и размахивая рукой.
Лукьян Корнеевич, не мешкая, отправился в хутор, оттуда позвонил в станицу Дольскую, в конезавод.
В дорогу собрались быстро. На заходе солнца того же дня вывели косяк на шлях, ведущий к мосту через речку Кагальничку.
