улицы.
Ахмет сразу его узнал. Этот самый стоял тогда на тумбе возле кинематографа и кричал тонким голоском: «Да здравствует свобода, господа!..» Засмотрелся Ахмет на удаляющегося человека и не заметил, как к нему подбежал Николка.
— Ты чего тут расселся? Сапоги чистишь?
— А-а, здравствуй! — обрадовался Ахмет, еле узнавая друга в новеньком полушубке и в пимах. — Мала-мала чистим.
— А почему в банке пусто?
— Нету… Ничего нету. Не хотят чистить-та.
Глянул Николка на исхудавшее лицо друга и сразу все понял: Ахмет остался без работы.
— Знаешь что? Пойдем в Совдеп к товарищу Кущенко.
— Куда? Какой Совдеп? — переспросил Ахмет.
— Эх ты, голова садовая! Да вот он, Совет депутатов, наша рабочая власть. А дядя Иван тут за самого что ни на есть главного.
— О! Самый главный?
— Ага. Правда, там и главнее есть. Ну и товарищ Кущенко тоже. — Николка с явным удовольствием произносил новое звучное слово «товарищ» и делал на нем особое ударение. — Собирай свои манатки.
— А не выгонят? — засомневался Ахмет.
— Вот сказанул! При Советской-то власти? Да теперь туда всяк идет, у кого беда или дело важное. А у меня там должность: в курьерах состою. Товарищ Кущенко определил. Ты, говорит, Мыкола, пока при Совдепе послужи. Нам, говорит, без такого шустрого не управиться с делами. А после учиться пошлют. Мне и жалование положили и одежду дали, — хвастался Николка.
У входа в Народный дом стояли люди с винтовками. При виде их оробел Ахмет и хотел повернуть обратно.
— Ты что своих-то напугался? Он к товарищу Кущенко, — пояснил Николка часовому.
В коридоре Народного дома было шумно и людно. Одни перебегали из кабинета в кабинет с бумагами, должно быть, по очень важным делам. Другие стояли кучкой возле окна и о чем-то спорили. Возле стола сидела девушка в красном платочке и разговаривала по телефону.
Ахмет смутился. Все заняты делами, а он тут мешать пришел…
— Идем-идем, — Николка подвел Ахмета к одной из дверей, уверенно распахнул ее и подтолкнул друга.
— Товарищ Кущенко, можно?
— А-а, Ахмет Шайфутдинов! — услышал Ахмет знакомый голос. — Проходи, не стесняйся. Мыкола, мне твоя помощь как раз нужна. Сбегай, друг, на почту, сдай пакет. Срочным.
— Сейчас, дядя Иван… товарищ Кущенко, — Николка схватил пакет, подмигнул Ахмету: — Не робей! — и скрылся за дверью.
— Посиди минутку, Ахмет, погрейся. Вот дотолкую с гражданином… — Иван Васильевич продолжал разговор: — Мы не собираемся вас упрашивать, вы обязаны внести наложенную на вас контрибуцию в пользу Советской власти всю до копейки в трехдневный срок. Поняли?
Через стол, напротив Кущенко, сидел рыжебородый в богатой меховой борчатке. Он сердито крякал и вытирал платком выступавший на лбу пот.
— По миру хотите меня пустить?! Дотла разорить? — горячился рыжебородый.
— Вас-то по миру? Стыдитесь, гражданин Воробьев. Ему вот я поверю: не сегодня-завтра суму наденет, если Советская власть не поможет, — кивнул головой в сторону Ахмета Иван Васильевич. — А вам до сумы далеко! Нам известны доходы с вашей торговли.
— Какая там торговля! Крестики да пуговки, ложки да поварешки. Гроши одни.
— А мясная лавка в Заречье? А извоз? А блинная в городе? Хватит попусту толковать!
Воробьев еще что-то собрался возразить. Но в этот момент Иван Васильевич стал перебирать на столе бумаги. Из-под них вороненой сталью блеснул наган, и лавочник сразу заспешил:
— Ладно, грабьте. Внесу…
— Так-то лучше будет, — кивнул вслед торговцу Кущенко. — Видишь. Ахмет, как с буржуями приходится разговаривать? Да ты проходи, садись на стул.
Не успел Ахмет присесть, как снова скрипнула дверь. Боком протиснулся пожилой казак в самодельном полушубке и старых шароварах с полинялыми голубыми лампасами. В руках он держал березовую палку-посошок.
— Скажи мне, мил человек, где тут советчики живут?
— Проходите, товарищ, отдохните с дороги. Пешком, наверно?
— Пехтурой из самой Булановой. Казачки меня послали к новой-то власти. Ты, что ли, властью будешь? А? — он посмотрел на Кущенко, словно изучая его.
Иван Васильевич ответил:
— Не один я. Но можете говорить, в чем дело.
— Здравствуйте, коли так. Насчет землицы я. Казачки узнать велели, чья теперь земля будет при новой-то власти: мирская, али Василья Петровича, атамана нашего? А? Говорят, Декрет вышел насчет земли, а мы и знать не знаем…
— Сами-то вы, как думаете… как вас по батюшке величают? — Кущенко придвинул свой стул поближе к гостю, собираясь начать долгий разговор.
— Егор я. Отца Прохором звали, стало быть, — неторопливо ответил посетитель, несмело усаживаясь на предложенный старинный стул с гнутыми ножками.
— Так вот, Егор Прохорович, сами-то вы как думаете?
Но тут стремительно вошел высоченный детина с белой коленкоровой повязкой через весь лоб, из-за чего шапка-ушанка держалась на самой макушке.
— Не зря съездили! Признали казачки Советскую власть, товарищ Кущенко! — громко отрапортовал он с порога. — Вот наши мандаты.
Детина сорвал с головы шапку, достал из нее две серенькие бумажки и положил на стол.
— Хорошо, товарищ Бобров! Значит, наша берет? Садись — рассказывай. А вы, Егор Прохорович, послушайте.
Иван Васильевич подошел к Ахмету и развел руками: видишь, мол, какое дело. Потом открыл дверцу стоящего в углу шкафа, достал бутылку молока и полкалача хлеба:
— Перекуси, Ахмет. Вот закончу с товарищами, поговорим с тобой. Смотри, все ешь. Мне Федор еще принесет. Садись, Михаил, чего мечешься, как неприкаянный? И докладывай по порядку.
Но Михаил так и не сел. Он продолжал ходить по кабинету и, когда не хватало слов, размахивал руками.
— Прибыли мы с Павлом в станицу в сумеряшках и прямо в школу. А там аккурат станичная сходка. Гармошка играет, песни поют. Справные казаки на передних скамейках расселись. Которые победнее — в уголках на прикукорках сидят, свои разговоры ведут. Вроде и Советской власти нету. Пашка Декрет из-за пазухи достает, а я мандаты и к атаману.
Так, мол, и так, с народом поговорить надо. Декрет почитать, самим Лениным подписанный. Мы, как агитаторы Советской власти…
Тут атаман крикнул, чтобы поутихли малость, и говорит казакам:
«Большевики из городу прибыли. Про Советскую власть докладывать будут. Примем, казачки, новую власть али как?..»
Богатые казаки, хорунжии да подхорунжии, загалдели, кричат, свистят:
«Где им, голодранцам, Россией править? Вранье все это! Гони их в шею!»
«Не туда попали, — говорю Павлу. — Тут нечего и толковать. Клади Декрет за пазуху».
Пошли мы с ним по избенкам, которые победнее. Станица большая, так мы два дня ходили. Декрет читали, рассказывали. Вечером на сходке учительница принялась читать. Голос у нее звонкий, сама красивая.
Народу собралось — двери не закрыть. Бедноте наказывали, чтобы посмелее были, не боялись богатых казаков и самого атамана.
