Тайдеман сказал, что десять тысяч человек не так просто незаметно убить, даже по приказу Сталина, или Ежова, или Берия. Чтобы убить столько людей, необходима национальная ненависть, старая, исторически сложившаяся ненависть, которая зудит в крови столетия, чтобы однажды разразиться, словно эпидемия. У русских, считал Тайдеман, к полякам такой ненависти не должно быть уже потому, что те и другие славяне. Другое дело немцы: известно же, сколько били польские короли крестоносцев. Здесь такая исторически сложившаяся ненависть возможна вполне. Но если бы немцы — не стали бы они об этом на весь мир кричать, постарались бы даже внимания не привлечь… Логично!
Хотя, думается Алфреду, мастера убивать и те и другие. Но как быть ему, Алфреду, человеку осмотрительному, которого осторожность и предусмотрительность вынудили поступить на службу к власть имущим в данное время? Русские всё-таки дикие люди, — успокаивал он себя затем, — недавно военнопленные, взятые из лагеря для работы на хуторе, убили семью в Латвии: хозяина пятидесяти лет, жену, сына и батрака. Затем убийцы сбежали, но были настигнуты полицией на восемнадцатом километре от хутора. Они скрывались в пустовавшем доме. Открыли огонь по полицейским, одного убили. Два погибли в перестрелке. Вообще-то полагают, что убийство ими совершено как месть: накануне хозяин требовал от них более старательной работы, угрожал вернуть в лагерь военнопленных. Нет, Алфред не воспользуется услугами военнопленных русских, хотя Отто рекомендовал такую возможность. Свой небольшой хуторок его семья в состоянии обработать самостоятельно, без посторонней помощи.
Алфред приостановил грузовик, открыл дверцу, высунулся и, поднявшись на передний угол кузова, заглянул в газогенератор: необходимо подбросить топливо. Он забрался в кузов, открыл ящик с берёзовыми чурками и совковой лопатой подбросил в печь. Сколько же древесины уходит на машину, мелькнула мысль. Семьдесят тысяч мужчин, тридцать тысяч лошадей ежедневно в республике добывают в лесах дерево на топливо для автомашин.
Да, с Хелли, куда ни шло, спиною ты к ней ляжешь в постели или… Это её не очень волнует. А вот Тайдеман…
Казалось, какое ему дело до Тайдемана, есть он или нет его. Тайдеман с Тайдеманихой — чужие люди. Но он есть, этот Тайдеман. Он владелец всех домов, которые арендует Алфред, он его гость, когда у него приёмы. Не потому, что владелец, а потому, что Тайдеман… Потому, что умён. Рассуждения Тайдемана часто непонятны, даже смущают. Алфред невольно стал смотреть на свои дела с точки зрения этого старого… Может, он всё-таки еврей? Но немцы его не трогают. Уж они-то еврея за сто метров под землёю учуют. Никто не доносил? Чего ради, когда в его квартире он с ними за одним столом сколько встречался.
Лично Алфред против евреев ничего не имел, хотя в республике к ним издревле настороженно-насмешливое отношение. Очень уж они ловкачи, эти евреи. Правда, Ангелочек ссылается на то, что и Христос был еврей. Но тут ещё неизвестно, был ли он вообще на свете, этот Христос. А что Маркс еврей, в этом сомневаться не приходится. Правда, и против Маркса Алфред тоже ничего не имеет: учил чему-то народ, писал свои книжки, умер уже давно, ну и бог с ним. Учения этого Маркса Алфред не знает и знать не хочет. Он, Алфред, слава богу, сам с головой. Однако немцам Маркс со своим учением как кость в горле, раз они из-за Маркса-еврея ополчились на весь еврейский народ, несмотря даже на то, что и Христос, которого они признают, еврей.
Христу, как сыну божьему, они поклоняются. Странно! Будь сегодня Христос живой, как бы с ним поступили в гестапо? А ведь, если Христос — сын божий, следовательно, его отец, то есть сам Господь Бог, — тоже еврей? И следовательно, все евреи как бы его родственники? Как же тогда связать, что бог чему-то надоумил Гитлера! На внеочередном заседании рейхстага в прошлом году фюрер, он же и канцлер, в своей речи именно то и подчеркнул, что если бы Господь Бог вовремя не дал ему озарения о начале «его борьбы», то должны были бы пожертвовать жизнью не только миллионы немецких солдат, но и все народы Европы.
Относительно войны на востоке Гитлер заметил, что сидящие дома едва ли представляют себе, какие огромные испытания выпали на долю немецких солдат в России. Но Алфред понимал: испытания в войне не могут быть односторонние. Значит, ещё большие испытания или такие же должны выпасть и на долю русских. Тайдеман же сказал, что у русских должно быть тяжкое время, даже если в Ленинграде и не торгуют человеческим мясом. Могут же и торговать, ведь преступление вездесущее и в мирное время, когда в окружении такой голод, оно вполне способно выйти за пределы нормальности.
Тайдеман сказал: в России тем более страшно, что государство неразвито, а власть в неопытных и в нечистых руках; старая российская культура затоптана массами, новая не успела образоваться. А специалистов в любой области жизни у них ещё мало, отчего и терялись комиссары, когда у велосипеда спускалась шина.
Какого хрена они пришли на Запад насаждать свою культуру? Алфред недоумевал. Народ в стране у моря, может, знает о культуре не более того, что нахватал, прислуживая немецким баронам, но и это уже кое-что!
А тут приходят люди его учить, которые и вилкой-то не привыкли пользоваться, которые и в глаза не видели полированной мебели, а жили в тесной комнатке в коммунальной квартире, а это что-то наподобие казармы… Пришли к Алфреду и распоряжаются: шкаф у тебя должен стоять здесь, сервант там, трюмо у двери, кровать за дверью. Без вас разберёмся! Научились мебель изготовлять, сумеем и расставить без подсказки сталинских культоргов.
Но, с другой стороны, как размышлял о русских Тайдеман: люди они, конечно, тёмные, но в мире существуют и потемнее. Например, китайцы. Беднее китайца, говорил Тайдеман, на свете нет человека. У китайцев не дом, а соломенная хибарка в десять квадратных метров. Рядом столько же земли, на которой он выращивает рис, уже в земле принадлежащий не ему. В хибарке место для китайца, его жены и детей, все они спят вокруг бочонка с экскрементами: чтоб не украли. Дороже этого бочонка у китайца ничего нет, почему и помещается в жилище.
Тайдемана не поймёшь. Он, конечно, старый человек, побывал в разных частях мира, неудивительно, что много знает, но за кого он в этом политическом водовороте — не разобрать.
Едва Алфред стал фельдфебелем самообороны, как его обязали посетить урок политического обзора, — экскурсия в недавнее прошлое, — который проводил офицер, приехавший из главного города республики — Таллинна. На этот раз обзор политических событий в Европе вёл пожилой уже капитан Дуболист, служивший ещё в союзе защиты республики. Он рассказывал о том, как красные присоединили республику к Советам, как потом организовали выборы и так называемые голосования. Всё это происходило в те дни, когда Алфред подстригал на Сааре звениноговских мужиков, которые приходили на хутор послушать заодно и «Филипс», чтобы анализировать европейские события; именно тогда и пригласили республиканского министра Селтера в Москву на переговоры. Когда звениноговские мужики считали, что министр иностранных дел республики разгуливает в Москве под ручку со Сталиным и принимает парады, на самом деле происходили совсем другие дела.
В Москве должны были подписать договоры о торговле между Советами и Республикой эстов. Для этого было прислано из Москвы в Главный Город соответствующее приглашение. Причём, когда посол Советов в Главном Городе передал приглашение, он подчеркнул, что в Москве были бы особенно рады, если бы вместе с министром иностранных дел республики прибыла и его супруга. Подобное здесь всех удивило, но важнее всего иное: министр попросил по телефону своего посла в Москве получить подтверждение, что от него, кроме подписания договора о торговле, ничего не потребуют и не затронут других вопросов. Ответ из Москвы успокоил: что — да, не потребуют, не затронут.
Уезжавшего в Москву министра иностранных дел и его супругу пришёл провожать на вокзал и посол Советов с букетом роз. В Москве гостей встречали заместитель наркома иностранных дел Лозовский и заместитель наркома внешней торговли Степанов, комендант города Москвы, члены посольства республики и послы Латвии и Литвы. Уже через несколько часов после прибытия их в Москву в Таллинн от министра поступила телеграмма: он прибудет самолётом, до его прибытия никаких решений не предпринимать.
Для правительства содержание телеграммы явилось загадкой, могли только догадываться: в Москве что-то случилось[16]. Ещё до поступления этой телеграммы московское радио известило мир о том, что «неизвестные подлодки», выходя с баз, предоставленных им Страной У Моря, торпедировали и потопили близ берегов республики советское торговое судно «Металлист».
