— Акции! Это же так говорится! Значит, условились: понадобишься, — вызовем.
Журавленко встретился глазами с Шевелёвым и сказал:
— Нет. Не условились. Я могу здесь понадобиться каждый день, даже каждый час…
Липялин засмеялся:
— Уж не собираешься ли ты с места в карьер идти работать на наш завод?
— Именно так и собираюсь сделать.
Липялин встал из-за стола, подошёл к Журавленко, похлопал его по локтю и отеческим голосом начал уговаривать:
— Чудак ты, Иван. Да пойми: тебе опять придётся тратить массу сил, осваивать громадное производство. Думаешь, что всё так просто?
— Нет, этого я не думаю. Но я надеюсь, что помогу тридцати процентам победить твои семьдесят.
Пётр Петрович Липялин развёл руками:
— Что ж… Наймом рабочей силы ведает директор. Если согласится, — пожалуйста!
А когда Журавленко с Шевелёвым вышли из его кабинета, он злобно посмотрел им вслед, потом снова подпёр кулаками щёки и процедил сквозь мелкие остренькие зубы:
— Этого мне ещё не хватало!
Глава тридцать восьмая. Краткая история липялинских поворотов
Директор завода выслушал Журавленко и обещал дать ему ответ через неделю.
И Шевелёв и Журавленко понимали, что неделя для решения такого вопроса — это совсем небольшой срок, но они опасались, что Липялин воспользуется этой неделей, и тревожились за судьбу машины.
Уже давно вернулись они с завода, уже пришли узнать как дела Яков Ильич и Сергей Кудрявцев, а Журавленко ещё лихорадило после разговора с Липялиным, как от озноба.
Лёва так бежал из школы к Ивану Григорьевичу, что Маринка, отставая, кричала:
— Не смей приходить раньше меня! Не смей без меня спрашивать!
И они успели услышать о встрече с Розовеньким — с Липялиным.
Они сидели сбитые с толку липялинскими поворотами, о которых с невесёлой иронией рассказывал Журавленко и изредка кое-что дорисовывал Шевелёв.
Не только ребята, и взрослые не могли до конца понять, — чего же добивается Пётр Петрович?
Ему не хочется, чтобы строили машину, — это было ясно.
Не хочется, чтобы Журавленко приняли на завод для помощи в работе над его машиной, — это тоже было ясно.
А почему не хочется?
Вот чего никто не мог понять.
Яков Ильич сказал, что всё из-за того, что машина «не стук-грюк — и свалил с рук», что не любят липялины, когда посложнее работёнка.
А Журавленко согласился, но добавил, что есть ещё какая-то неизвестная ему, скрытая причина и, кажется, — самая главная.
— Боится он чего-то… — сказал Шевелёв.
Маринка подхватила:
— Ну конечно, боится, что Иван Григорьевич расскажет, как он говорил: «Немыслимая затея»!
Взрослые не обратили никакого внимания на её слова, а Лёва буркнул:
— Замажет. Отопрётся.
И тревоживший всех вопрос остался открытым.
На другой день ребята в школе спрашивали:
— Ну что? Ну как? Выяснили про Розовенького?
Маринка и Лёва рассказали всё, что они знали, и вместе с одноклассниками и старшеклассниками начали решать, что же он за человек?
— Никакой он не шпион, — говорили ребята. — И не вредитель тоже. Про настоящих вредителей они читали — и те совсем не такие. На Сальери он тоже не похож. Сальери старался быть таким, как Моцарт, да таланта не было. Сальери самый разнесчастный завистник. А Розовенький, судя по всему, вовсе не похож на несчастного. Но как бы это узнать, — отчего он всё время поворачивает и туда и сюда?
Это по-прежнему оставалось нерешённым.
Да, бывают скрытые причины поступков. Некоторые умеют скрывать их так ловко, что иногда проходят годы, пока удаётся вытащить их наружу. И когда это удаётся, — многим становится легче дышать.
Поэтому надо рассказать вам краткую историю липялинских поворотов, которую Лёва и Маринка, к сожалению, узнать не могли.
Всё случилось из-за того, что Пётр Петрович Липялин очень любил руководить и совсем не любил то, чем руководил.
Он терпеть не мог вникать в сложные технические вопросы. С видом профессора он давал задания — и в этих вопросах разбирались другие.
А техника-то развивалась с каждым днём. Появлялось новое, более тонкое и сложное. Липялин это видел. Он понимал, что отстаёт. И чем больше он отставал, тем больше ненавидел тех, кто предлагает новое. Ненавидел и боялся.
По этой самой причине и начал Липялин всякий раз придумывать, как ему вывернуться. Так и возникли липялинские повороты.
Вот и сейчас Липялин забеспокоился не на шутку. Когда он оставался один, у него было испуганное лицо и он оседал, как опавшее тесто.
Ничего похожего на эту машину в его конструкторском бюро ещё не разрабатывалось. Как бы из-за этого Ивана Журавленко не сесть в лужу! Как бы не заметили, что Липялин занимает должность не по знаниям, что должность выше начальника!..
И пошли повороты.
— Разберитесь-ка в этом деле построже, — сказал он двоим самым придирчивым конструкторам своего отдела.
Конструкторы разобрались и нашли, к чему придраться.
— Вот-вот, — подтвердил Липялин. — И у меня возникли такие сомнения.
Но конструкторам очень понравилась машина в целом, им интересно было заняться её разработкой, и они убедительно доказали, что придрались к легко устранимым мелочам.
— Правильно, я тоже считаю, легко это устранить, — сказал Липялин, хотя ни в чём сам не разобрался и поэтому ровно ничего не мог считать.
Тут же он решил, что будет под разными предлогами откладывать разработку машины Журавленко с месяца на месяц. А там, быть может, и забудут о ней. Случалось такое в его практике. Но для этого надо было уговорить директора не принимать Журавленко на завод.
Липялин начал уговаривать. Мол, совершенно это лишнее: не конструктор же он по специальности!
А за Журавленко возьми да заступись главный инженер завода, который был на демонстрации модели и, как на грех, вошёл в директорский кабинет.
Возьми этот седой однорукий болельщик и скажи:
— Судя по тому, как Журавленко разбирается в сложнейших технических вопросах, он может быть нам полезен. И в первую очередь вам, товарищ Липялин. Уж кто-кто, а вы должны бы стоять за него горой.
— Да я и так горой! — ответил Липялин. — Я о нём беспокоюсь. После работы над моделью, да ещё в таких условиях, он опять без передышки окунётся в дела… Так нельзя, товарищи. Первая наша забота — это забота о человеке. И, честно вам скажу, он для меня особенно близкий человек, с детства его знаю!
Главный инженер удивился:
— Что же вы ни разу за столько лет и словом не обмолвились о его изобретении?
Липялин вздохнул:
— Всё дела. Сам понятия не имел. Как назло, эти годы с ним не встречался.
Седой инженер пожал безруким, с войны, плечом.
— Значит, близость бывает разная… А принять его я настойчиво рекомендую. Пусть будет консультантом по выпуску своей машины.
Директор вспомнил, что об этом с ним говорил недавно по телефону Корсак.
И Журавленко был принят на завод.
Вот и не пришлось маленькому очкастому мастеру Якову Ильичу брать Шевелёва под ручку и идти на Липялина прямиком.
Как только Липялин чувствовал, что на него прямиком надвигается хоть мало-мальски серьёзная сила, он встречал её широкой улыбкой, как что-то самое для него приятное, самое желанное.
Когда Журавленко пришёл в конструкторское бюро уже с правом на то, чтобы взяться за работу, Липялин распростёр руки и сказал:
— Наконец-то!
А чтобы не сесть в лужу, чтобы никто не вздумал обращаться к нему за разъяснением того, что он разъяснить не может, он громогласно объявил на всё бюро:
— Иван Григорьевич образованнейший и талантливейший человек. По всем вопросам разработки его машины можете обращаться непосредственно к нему.
Журавленко смотрел на Липялина и не мог понять, зачем ему понадобился этот поворот на сто восемьдесят градусов?
Потом он снял пальто, сел на приготовленное для него место рядом с придирчивыми, толковыми конструкторами и начал с ними разработку своей машины.
Глава тридцать девятая. Драгоценное время
Кончалась зима. Маринке и Лёве надоели длинные ночи и короткие дни с недолгим светом невидимого за облаками солнца. Надоело затемно вставать и затемно возвращаться из школы.
Ленинградцы, как всегда, не столько ждали весны воды — таяния снега (он и так тает по сто раз за зиму), как ждали весны света.
И вот свет начал отвоевывать у темноты минуту за минутой, потом час за часом. Ему были рады не только глаза, — каждая клеточка кожи.
С тех пор как Иван Григорьевич начал работать на заводе, Маринка и Лёва видели его очень редко. Да и Михаил Шевелёв с Сергеем Кудрявцевым видели его теперь куда реже.
Они надеялись, что Журавленко добьётся, чтобы их приняли на завод, что они будут знать машину до последнего винтика и смогут свободно ею управлять.
