— Да ничего красивого! — выкрикнул я. — Снимай своего драного соболя и тащи проветривать на улицу!
— На улицу нельзя! — возразил Мишка. — Может начаться чихание всего города. Давай на помойку!
— Я просто поражена! — Люська пожала плечами. — Это замечательная горжетка! Мех высшей марки!.. Ну что делать, если он пролежал десятилетия в нафталине?! Завтра-послезавтра запаха совершенно не будет.
Ребята отворачивались от Люськи, дышать в её сторону было опасно.
— А-а-а-пчхи! — внезапно выстрелило из соседней комнаты.
Все испуганно затихли.
— Ну вот, — безнадёжно вздохнул Севка и сел на стул. — Это чихает мой дедушка у себя в кабинете.
— За дедушку волноваться не нужно, — спокойно сказала Люська. — Дедушка в хороших мехах разберётся. Вы поглядите, какая прелесть!
— Прелесть?! — возмутился Мишка. — Из-за твоей прелести у всех начался жуткий насморк. Поищи хоть платок, Севка…
— Давайте Люську посадим около форточки, всем будет легче дышать, — посоветовала Майка.
— Лучше бы Люську вывесить за окно, — буркнул Севка и опять чихнул.
Люська презрительно улыбалась, наши разговоры её только смешили.
— Ребята! — заявил Севка. — Я вижу — апчхи! — что без носовых платков — апчхи! — мы погибнем. Я поищу платки — апчхи! — в платяном шкафу. Бабушка — апчхи! — ругаться не будет…
— Поищи — апчхи! — Сева, — чихнул я.
— А мне нравится так пахнуть, — назло всем заявила Люська. — Ни за что не сниму горжетку!
Севка бросился за платками, я — за Севкой. Хотелось побыть хоть немного на чистом воздухе в другой комнате.
— Мы с вами! — закричал Мишка Фешин. — А ты, Люська, оставайся на кухне в своей вонючей горжетке, дыши нафталином сколько тебе влезет!
— Идите! — с презрением крикнула Люська. — Я не заплачу. Подумаешь, чуть запахло!
В гостиной мы слегка отдышались. Севка открыл шкаф и стал искать носовые платки.
Бельё в шкафу было аккуратно сложено, стопкой возвышались рубашки, рядом наволочки и простыни, но платков не было.
Севка долго смотрел на бельё, не зная, где искать. Наконец сунул по локоть руку в середину кучи.
— Бабушка сама укладывает, — объяснил он. — Мужчины, говорит, в хозяйстве не понимают, женское это дело. Татка, помоги, раз ты женского рода.
— Сам дурак! — обиделась Татка. — Ну как я могу искать носовые платки в чужом шкафу?! Попроси дедушку.
— А-а-а-а-пчхи! — снова выстрелило в кабинете.
— Дедушка пишет книгу, его запрещено отрывать от работы, — напомнил Севка.
Он поглубже запустил в бельё руку, стал шарить. И вдруг замер.
— Что там?! — не выдержал Мишка.
— Н-не знаю, — сказал Севка. — Что-то нащупал твёрдое. Кажется, из металла.
— Ищи платки! — возмутился я. — Сейчас войдёт Люська, и мы опять зачихаем.
— Странно! — говорил Севка, чуть подавшись вперёд, видно стараясь ухватить найденное покрепче.
Наконец вытащил руку.
— Положи назад! — возмутился я, увидев белую коробочку. — Не твоё! Бабушка будет сердиться! Разве можно лазить по чужим шкафам?!
Севка будто бы меня и не слышал.
Он вертел коробочку и так, и этак, пытаясь что-то рассмотреть на крышке.
Мы подошли с Мишкой. Сзади встал Федя.
— Не пойму, что это, — недоумевал Севка. Он старался раскрыть коробочку, но сил не хватило. — Попробуй ты, Саня.
Коробочка была исколота чем-то острым. Вмятины-точки явно составляли буквы. Но какие?..
Смотрели все, но прочитать ничего не удавалось.
— Может, на иностранном? — предположил Мишка.
— Нет, — покачал головой Севка, — думаю, на каком-нибудь телеграфном, вроде азбуки Морзе: точка — тире…
— Где же тире? — спросил я. — Мы тире проходили. Ничего похожего!
Тире не было.
Я потряс коробочку, что-то в ней брякнуло. Это прибавило нам интереса.
— Вроде написано что-то, — вертел я коробочку. — Слева вроде первая буква «С»…
Фешин выхватил у меня коробочку, уткнулся в неё носом. Каждому не терпелось прочесть первым. Все так заинтересовались, что забыли чихать.
— Похоже на «м»… — читал Фешин, обводя, как слепой, выколотые точки пальцем… — … е…
И вдруг испуганно посмотрел на меня.
— Смерть! — понял он. — Тут написано: смерть!
— Да ты что?! Покажи-ка! — Севка бросился отнимать коробку. — Какая смерть?!
— Положи на место! — сдавленным голосом произнёс Федя. До сих пор он стоял молча. — Взорвётся!
Все посмотрели на него удивлённо.
— А если там динамит?!
— Откуда у нас динамит?! — возмутился Севка. — Зачем моей бабушке динамит?! Да ещё в шкафу?!
Ребята с облегчением рассмеялись.
Наше долгое невозвращение наконец надоело Люське. Никто не заметил, как она вошла в гостиную.
— Что вы там читаете? — как ни в чём не бывало спросила она. — Покажите!
— Иди отсюда со своей горжеткой! — огрызнулся Севка. — У нас здесь тако-ое!
— Како-о-ое?! — передразнила Люська.
— Смерть на коробке, вот како-ое! — огрызнулся Байкин.
— Обманываете? — не поверила Люська. — Мстите за мою красоту.
Никто ей не ответил, теперь нам было не до Люськи.
Я пальцем водил по крышке, пытался прочесть всю надпись.
— Фа… фа… — повторял я, вглядываясь в буквы.
И вдруг прочитал:
— Фашистам!
— Значит, «смерть фашистам», — сложил Мишка Фешин.
Ну и дела! Коробочка стала переходить из рук в руки, её трясли, что-то стучало там металлическое, но открыть её пока оказалось невозможно. «Кто же у Севки мог угрожать фашистам?» — вот вопрос, который занимал всех.
— Наверное, эта коробочка лежит с войны… — предположил я. — Она металлическая. И точки на ней могли быть выбиты ножом или штыком…
Севка, видимо, просто онемел от моей догадки.
— Или гвоздём, — напомнил Федя.
Мишка пустился рассуждать:
— Если коробочка с фронта, а лежала она в Севкиной квартире, то, значит, коробочка принадлежит кому-то из семьи… Какому-нибудь герою…
Ребята согласились.
— А может, герои жили в этой квартире ещё до Севки? — встряла Люська. В этот раз никто на неё не огрызнулся. — Севка только что переехал!
Я думал.
— Наверное, коробочка чужая, — безнадёжным голосом сказал Севка. — Про героев в семье я не слышал.
— И всё же, — сказал я, мысленно соглашаясь с Севкой, — ты должен расспросить своих: и папу, и дедушку, и маму, и бабушку…
При слове «бабушка» все дружно расхохотались.
Воспользовавшись общей перебранкой, Люська захватила коробочку и стала трясти её над ухом.
— Что-то брякает, — сказала она. — Вдруг это письмо к потомкам?
— Письмо брякать не может, — возразил Федя.
— Нужно бы открыть, — предложила Люська. — Давай, Севка, подденем? Есть у вас ножик?
Байкин помчался к буфету.
Люська просунула остриё в щель, но коробочка не поддавалась.
— Лучше сходить к дедушке и спросить, — предложил я.
— Ты с ума сошёл! — Севка даже замахал руками. — Мешать деду, когда он пишет!
— Дайте-ка мне, — попросил коробочку Федя.
В его голосе была такая уверенность, такая твёрдость, что Севка отдал.
Федя повертел коробочку, подумал. Сбоку на крышке был бугорок вроде красного камушка.
Федя надавил на бугорок пальцем, но бугорок не поддавался. Тогда Федя стал камушком надавливать на подоконник.
Р-раз! Коробочка открылась, и из неё что-то выпало.
Севка метнулся к Феде и схватил то, что выпало. Мы даже не успели разглядеть, что же он хватает.
— Ребята! — волновался Севка, разглядывая что-то. — Здесь… здесь… орден!
Все окружили Севку.
— Но чей?! Кто у вас мог быть героем?! — спрашивали то я, то Мишка, то Федя.
— Не знаю, ничего не знаю, ребята.
Севка стоял потрясённый.
— Может, это дедушкин орден? — сказал Мишка Фешин. — Пошли поговорим с ним.
— К нему нельзя, бабушка предупреждала, — напомнил ребятам Севка. — Только рассердим, а узнать — ничего не узнаем.
Стали думать. Конечно, спросить как-то дедушку нужно. Но как?!
— Я знаю! — неожиданно заявила Люська, сияя, как медная кастрюля.
Все повернулись к Удалихе.
— Нужно выкурить твоего профессора из кабинета, — сказала она, — а потом расспросить…
Севка разочарованно сказал:
— Так и знал, что от Люськи умного не услышишь! Как выкурить?! Мы же не курим!
— Нет, Севка, — Люська перешла на заговорщицкий шёпот, — мы его можем выкурить при помощи моей волшебной горжетки.
— ?!
Люська кивнула.
Только теперь все заметили, что горжетки нет на Удалихе и что мы давно не чихаем.
— Я её пока оставила на кухне, раз вам мешаю, — объяснила Люська. — Но сейчас моя горжеточка нам пригодится.
Люська не хотела открывать сразу свои тайные планы.
