— Да, вещь основательная, — ответил Иван Иванович на вопрошающий взгляд автора. — Больше резцом не прикасайся. Сегодня намажь олифой, а завтра, когда хорошо просохнет, отполируй щёточкой, потом войлоком, потом суконкой и под конец бархатом. Будь другом, напиши сейчас объявление, пока руки чистые.
Он дал лист ватманской бумаги, фломастеры и бумажку с текстом, который писать.
Игорь вывел ровно, стройно и разноцветно:
В СУББОТУ 26 ИЮЛЯ на Большой Летней Эстраде от 16.00 до 18.30 СОСТОИТСЯ ВЫСТАВКА РАБОТ членов кружка «ПРИРОДА И ФАНТАЗИЯ» Вход свободный для всех ЭКСПОНАТЫ РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ
Иван Иванович одобрил работу и сказал:
— Вот тебе кнопки, прикрепи эту афишу на доске объявлений у столовой. Теперь бери кисточку и мажь олифой своё произведение.
— Ладно.
Игорь стоял с афишей и кнопками в руках.
— Что-нибудь не понятно? — спросил Иван Иванович.
— А чего, всё понятно, — сказал Игорь.
— В каком же смысле ты стоишь, подобно монументу?
— Смена кончается, — сказал Игорь.
— Явление печальное, но что мы можем этому противопоставить, кроме нашего мужества и умения с улыбкой переносить неизбежные неприятности?
— Вы обещали, — впрямую напомнил Игорь.
— Да, я обещал постараться. Пока что мои старания не увенчались успехом, и ты обязан был сообразить это сам, не задавая лишних вопросов. Теперь всё ясно? Ступай.
Игорь плотно вставил левую ногу танцовщицы в отполированный постамент, можжевеловый кругляшок. Отлил олифы в консервную банку, нашёл чистую кисточку и тщательно промазал всю танцовщицу олифой. Она ожила, заблестела. Неожиданно выражение лица изменилось и стало добрым, в нём выразилось сосредоточенное раздумье о лучшем и прекраснейшем в нашей жизни. Устремлённая в полёт, отрешённая от обыденных горестей и легкодоступных радостей, от всего единичного случайного, танцовщица стала величественной и мудрой, как музыка. В музыке этой слышалась нота горечи и скорби, но Игорь, слыша её, не мог понять, отчего так. Может быть, оттого, что разные ноги, извивающиеся длинные руки, растущие обе из-под шеи, оттого, что слишком короткое туловище и обрублена ступня правой ноги?
Но всё это так и должно быть, небесная танцовщица именно такая, и никакая другая. Игорь смотрел на неё затуманенным взором и вдруг увидел в ней Ларису, хотя прекрасно понимал, что Лариса на неё ни капельки не похожа, ну ни чуть-чуть...
Все ушли на ужин. Иван Иванович не напоминал ему, что пора.
Игорь не хотел есть, но вспомнил про совесть, оторвал глаза от танцовщицы, прошёл в комнату и поставил её на полку.
Подошёл Иван Иванович.
— Вот какая насыщенная вещь вышла, — проговорил он. — Доволен? То-то. Куда она улетает? Сам не знаешь? Вот и я не могу догадаться, только вижу, что недолговечна она в нашей жизни... В глазах твоих светится вопрос. Ну, выговаривай.
— Можно мне... — начал Игорь и запнулся.
— Можно, — сказал Иван Иванович. — Не выставляй своё произведение, эта вещь не для публики, она слишком личная. У девочки останется хорошая, хотя и грустноватая память... Зачем ты сделал эти углубления вокруг губ? Не знаешь? Ну и ладно. Пусть погрустит. — Иван Иванович улыбнулся. — Можешь мне поверить, эти раны тоже заживают.
— Я же ничего не сделал для выставки, — сказал Игорь. — А вы велели делать одну вещь для выставки, а вторую себе.
— Как же ничего? — Иван Иванович пожал плечами. — Ты написал афишу. Афиша тоже экспонат, и не менее важный, чем все другие. Афиша — это лицо выставки, и оно у тебя получилось... чисто умытым и даже слегка припудренным.
Игорь хотел пойти, но не смог. Вернулся к танцовщице. Она снова стала Ларисой. В комнате танцовщица была больше Ларисой, чем на улице, — наверное, из-за слабого света.
Он подумал, что уйдёт сейчас, а она останется и будет жить здесь неизвестной ему жизнью. Через четыре дня он уедет в Ленинград, а настоящая Лариса уедет к себе, и ничего больше не будет, не на что надеяться, просто все разъедутся, расстанутся, и всё.
В нём всё восстало против такой бессмысленности, взбунтовалось, закипело, — но сразу наткнулось на непробиваемую стену, а на той стене было написано красным фломастером: НИЧЕГО НЕ БУДЕТ. Как будто упало, разломалось, рассыпалось и застонало.
Наверно, он и сам застонал, потому что Иван Иванович подошёл сзади и ласково обнял его.
— Больше мужества, юноша, — сказал он. — Ах, сколько ещё будет потерь в жизни!.. Каждая наша новая привязанность — это наша очередная потеря, и чем светлее чувство, тем тяжелее утрата. Крепись и плачь только наедине с собой, ночью, в подушку... А утром начинай работать. Работой мы не только добываем себе хлеб и место под солнцем. Работа выполняет ещё одну важную функцию: она осушает слёзы. Работа — это огонь, на котором сгорают все наши беды, печали и разочарования.
Он вытер Игорю лицо платком, от которого пахло удивительными духами и почему-то новым кожаным портфелем.
Отвлекаясь мыслями от этой странности, Игорь успокоился, шмыгнул носом и сказал:
— Я пойду прикноплю объявление.
— Иди, словотворец, — усмехнулся Иван Иванович. — Завтра вы свободны от тихого часа, прибегай сразу после обеда.
* * *
Утром Игорь проснулся до подъёма, оделся и вышел на веранду. Красное ещё после ночного сна солнце только что показалось из-за горы. Оно осветило левую половину моря. Справа, на западе сохранилась глубокая синева.
Маленький кораблик стоял неподалёку от берега. Прохладный ветерок дул сверху, с гор. Игорь подумал, что солнце весь день освещает бухту Ласпи, всходит над ней утром, а поздно вечером спускается за Спящую Красавицу. Над бухтой Ласпи всё время солнечно. А как же там, за горами? Там всё время тень, что ли? Ведь горы загораживают солнце...
Стало жалко местность за горами. «Наверное, люди там не живут, — подумал он, — одни звери. Им там хорошо, не жарко и можно прятаться от врагов...»
Раздались отдалённые удары колокола, и строгий голос сказал: «Вира якорь!»
Загремело железное об железное. Из трубы кораблика запыхал голубой дымок, потянулся вперёд расплывающимся шлейфом.
«Сейчас поплывёт на работу, — подумал Игорь, — сегодня уже двадцать шестое число, осталось ровно четыре дня...»
Оглядевшись, он увидел в углу веник и совок.
Подмёл веранду, собрал мусор и отнёс в ящик.
Кораблик плыл к горизонту, оставляя за собой светлую полосу потревоженной винтами воды.
Игорь поставил на место совок и веник. В этот момент прозвучал горн. Начался день.
После завтрака был конкурс рисунков. Потом пришёл дежурный по лагерю и послал отряд в трудовой рейд на площадь Космонавтов. Оказывается, приходили дикари, набросали на площади разного мусора, а портретам космонавтов пририсовали усы. Иван Иванович с кистями и красками ликвидировал это безобразие, а пионеры убирали мусор и подметали.
В обед Игорь, испытывая гордость и радость, смотрел, как возле написанного им объявления толпятся пионеры и взрослые. Сама Марина Алексеевна подходила и читала.
Допив компот, побежал в мастерскую.
Олифа хорошо просохла. Иван Иванович дал ему щёточку, войлок и разные тряпочки. Игорь принялся полировать.
Ребята принесли на сцену столы. Тётя Шура расщедрилась и выдала две скатерти из тёмно-красного бархата. Накрыли столы этими длиннющими скатертями и расставили экспонаты. Больших змеев и других крупных зверей поставили прямо на пол.
Староста кружка, старательная маленькая Вика, зашла во дворик, спросила:
— Игорь, ты почему не участвуешь?
— Я уже участвовал, — ответил он. — Я афишу нарисовал.
— Ты, — удивилась она, — нарисовал эту красивую афишу? Как это? Ты разве умеешь? Никогда бы не подумала. Ну, тогда, конечно, работай.
И он работал.
Танцовщица сияла, переливалась и светилась. Обозначилась и заиграла каждая линия, выступил рисунок дерева, легли тени.
Он принёс её Ивану Ивановичу.
— А ты говоришь! — Иван Иванович чмокнул губами. Открыл ящик стола и положил туда танцовщицу. — Когда потребуется, приди и возьми... Или всё-таки выставишь?
— Не хочу, — сказал Игорь. — Что теперь помогать?
— Вот тебе лист, напиши: «Выставка работ кружка «Природа и фантазия». Прибей слева, у лесенки на сцену.
Игорь написал и прибил слева, у лесенки на сцену. В голове мелькнула ценная мысль. Обдумывая её, он взял нож и пошёл в лес. Обследовал кусты и обнаружил веточку, похожую на стрелку: два сучка образовывали остриё, а два сучка сзади — как бы оперение стрелки. Вырезал эту веточку (ну, ничего, что живая, она же маленькая!) и прибил её около надписи «Выставка», остриём в сторону столов с экспонатами.
— Хорошая выдумка, — похвалил Иван Иванович и не заметил, что Игорь срезал живую ветку.
