— Ой, Варечка вернулась!..
— Вера Аркадьевна, сюда, скорее, смотрите — Ганька! — орала Варя.
По поляне уже шли Вера Аркадьевна и бородатый.
— Ганя! — обрадовалась и Вера Аркадьевна. — Вот хорошо, что встретились! Не знаешь, Борис Матвеевич в Сайгатке или на шурфах?
— Давеча с полудня в поле уехали. С Машей и Спирькой.
— Тогда лучше всего едемте прямо на шурфы. Девочки, быстро в машину! Все, и ты, и ты… Вот удачно!
Вера Аркадьевна по очереди подсадила их с колеса. Домка, нахохлившись, как воробей, шмыгнула под брезент. Вера Аркадьевна отвязала Боярыню, вскочила в седло и крикнула влезавшему в кабину бородачу:
— Просеки держитесь! А там свернём прямо по жнивью. Шурфы уже недалеко, за старым кладбищем.
С тех пор как коллектора Толю призвали в армию, Спирьке нередко приходилось заменять его, помогая Борису Матвеевичу, благо занятия в Тайжинской школе, куда он должен был ходить, ещё не начинались.
Не по возрасту степенный и рассудительный, Спирька выполнял любую порученную ему работу медленно, но так добросовестно, что Борис Матвеевич понемногу стал приучать его самостоятельно брать даже пробы из шурфов. Знал: парнишка ничего не пропустит и не перепутает.
…Спирька засунул ногу в сапог и зажмурился от удовольствия: сапоги Бориса Матвеевича доходили ему почти до живота. Жаль, никто из сайгатских ребят не видит.
— Спускай с ветерком! — гордо скомандовал он Маше, влезая в бадью.
— Ишь ты, с ветерком. А если сорвёшься? — усмехнулась та.
Она взялась за рукоятку, вороток заскрипел, защёлкала лебёдка, и бадья медленно поехала вниз. Из шурфа загудело, как из бочки: Спирька во всё горло распевал песню.
— Ну как? — крикнул Борис Матвеевич. — Вода есть?
— Ого!
— Забирай пробу.
— Угу!
— А мы с тобой, Маша, старые пока проверим.
Маша закрепила тормозом канат, спустилась с насыпи и подтащила к шурфу похожий на кормушку для кур жёлоб. Борис Матвеевич высыпал в него кусочки породы из маленького цветастого мешочка. С десяток таких же мешочков с пробами лежали у насыпи.
— Посмотрим, посмотрим, — оживлённо бормотал Борис Матвеевич, присев над жёлобом. — Ну-ка, полей!
Маша плеснула из ведра. Нагнулась и стала перебирать сильными пальцами обломки кирпичного цвета, смывая с них песок. Из шурфа снова загудело.
— Что? — крикнул Борис Матвеевич. — Готов?
— Ага.
Через несколько минут красный от напряжения Спирька вылез из шурфа и протянул Борису Матвеевичу новые мешочки.
— Э, чёрт, опять не то! — разочарованно сказал Борис Матвеевич, пересмотрев их. — Неважны наши дела, Спиридон. Придётся шурфы за Чёрным логом закладывать. Дождёмся Веры Аркадьевны и решим.
— А это, глядите, никак, они? — взбираясь на насыпь, проговорила Маша.
От дороги, прямо через поле, вскидывая ногами, бежала Боярыня. Вера Аркадьевна размахивала снятой с головы фуражкой. А поодаль у леса, переваливаясь, как на волнах, полз высокий зелёный грузовик.
— Наконец-то! — вздохнул облегчённо Борис Матвеевич. — Заждался… О Варваре хоть что-нибудь есть? Что?
Вера Аркадьевна спрыгнула, подбежала, быстро заговорила. Спирька, пригнувшийся у жёлоба, услышал только взволнованные слова:
— Ей и так от меня досталось… Не ругайте больше! И потом, мальчишку всё-таки привезла… А вас просят выручить…
Высокий грузовик, колыхаясь, подполз к шурфам.
Первыми из-под брезента скатились Ганя с сестрёнкой. Варя вылезала медленно, с трудом. Как будто не замечая её, Борис Матвеевич поздоровался с бородатым мужчиной, ждал, когда девочка сама подойдёт к нему. И она подошла.
— Так, — сурово сказал наконец Борис Матвеевич, прямо посмотрев ей в глаза. — С приездом. Добегалась?
— Добегалась, — чуть слышно ответила Варя.
— Может быть, ещё раз побежишь? Тогда заранее, очень прошу, предупреди.
— Нет, — Варя громко глотнула воздух, — я больше не побегу. Дядя, я же хотела…
Она вдруг взяла обеими руками его руку.
— Да я-то знаю, чего ты хотела! Спасибо, Ганя нас пожалела и рассказала. Ладно. Кто старое помянет, тому глаз вон. Сейчас договорюсь о делах, поедем в Сайгатку, а оттуда немедленно тебя к бабушке в Тайжинку. Знаешь уже, что она здесь? Вот с ней тебе придётся поговорить… Матери, чтобы не волновать, о глупости своей пока и писать ничего не будешь. Ясно? А за то, что этого молодца Сергею Никаноровичу привезла, — Борис Матвеевич кивнул на стоявшего у шурфа потрясённого Вадимку, — за это хвалю. Всё. И больше — ни слова. Некогда и не к чему. Так, что ли? Договорились?
Борис Матвеевич прищурил глаз и большой рукой сильно тряхнул обе маленькие Варины.
— Договорились, — по-прежнему шёпотом ответила Варя. — Больше — ни слова.
Сергей Никанорович раздельно и ясно читал:
— «…Конечно, речь шла и о том, чтобы спасти себя, скорее соединиться со своими и снова воевать.
Они решили разведать силы фашистов, их огневые позиции, расположение штаба. Начали разведку ночью. Никто из бойцов не тосковал, никто не заводил речи о смерти. Иногда отдыхали в покинутых фашистами окопах, днём видели наши самолёты, шедшие штурмовать врага. Кто-то выкрасил носовой платок красным карандашом, случайно оказавшимся в кармане, и, когда самолёты шли бреющим полётом, размахивали платком. Они верили, что кто-нибудь вернётся к своим. Передали друг другу адреса домашних и были готовы ко всему…
Воскресенье, двадцать восьмого сентября 1941 года. Действующая армия».
Сергей Никанорович сложил газету и встал.
Никто из мальчишек не спал, хотя тёмные головы на сенниках были неподвижны. Сладкий запах сена плавал в воздухе.
— А теперь, уважаемые, позвольте пожелать вам спокойной ночи, — сказал негромко Сергей Никанорович. — С завтрашнего дня придётся вставать очень рано. Будем помогать колхозу рыть картофель… Кто? Все, кроме больных и малышей. Прошу больше не шуметь.
Он взял свечу и прикрыл за собой дверь. Тень его шагнула по коридору. Сергей Никанорович дошёл до двери с надписью «Учительская». Заглянул в неё: там на старом диване спал кто-то, прикрытый пальто.
— Валентина Ивановна! — позвал тихо Сергей Никанорович.
— Бегут, бегут, и по две шайки не брать… — бормотнули в ответ.
Бедная Валентина Ивановна! Ей, пожалуй, было труднее других воспитателей — она добровольно приняла на себя обязанности и завхоза. Шумная, энергичная, добрая, она успевала не только следить за девочками, но и утешить ревущего малыша, отчитать его обидчика, присмотреть на кухне за поварихой…
Сергей Никанорович спустился по каменной лестнице, вышел на крыльцо.
В Тайжинке всё спало. Только у реки брехала одинокая собака. Ночь была холодная, лунная. В такую ночь во время налёта можно разглядеть в небе блеснувшую точку — самолёт. Три недели назад они с Вадимом были вместе, в Москве… Где-то он сейчас, его мальчик, его внук, его последняя радость? Самое трудное — ждать вот так, оставаясь внешне спокойным, делая своё привычное дело, охраняя этих порученных ему родителями озорных, крикливых и уже дорогих сорванцов…
Сергей Никанорович отыскал глазами Большую Медведицу. Она висела необычно низко. Когда Вадим был маленький, он называл её «кастрюлечка» и очень сердился, если его поправляли. «Мальчик мой родной, что-то с тобою сейчас?»
У ворот щёлкнул засов, хлопнула калитка. По светлой площадке прошёл кто-то с белой непокрытой головой. Ольга Васильевна…
В одной руке у неё были счёты, в другой — цинковое ведро, под мышкой — свёрток газет.
— Вот, в сельсовете за всю прошлую неделю сводки достала, — сказала она. — А вы опять не спите?
— Ничего. Когда-нибудь отосплюсь. Ночь-то какая, а?
— Ночь удивительная…
Они замолчали, и стало так тихо, что казалось, тишина звенит в воздухе. Ольга Васильевна поставила ведро на ступеньку, оно слабо звякнуло.
— Из Сайгатки всё ещё ничего нового. Утром я говорила с Борисом по телефону, он опять запросил телеграфом Горький. Если Вадима там не нашли, а Варя успела сесть на поезд, брошу всех и поеду за ними сама!
— Вы великолепно знаете, что не бросите никого, милая Ольга Васильевна. Будем терпеливо ждать.
— Да, будем ждать оба… — мрачно повторила Ольга Васильевна.
Вдалеке за деревней колыхнулся и растаял свет, долетел неясный шум. Вот он стал настойчивее, уверенней — на дороге блеснули фары машины.
Опять стихло, потом чётко прозвучали чьи-то голоса, и по белой от луны деревенской улице задвигались три тени: одна большая и две маленькие.
Тени подошли к школе. Большая осталась у ворот, маленькие свернули в калитку.
Ольга Васильевна вдруг выпрямилась. Сергей Никанорович насторожился.
