край света, и все было белым-бело кругом, только чернели кое-где одинокие вороны.
Мне ужасно нравилось, что дядя Михай сперва занимался лошадьми, задавал им корму, и только потом обращал внимание на нас. Но зато уж тогда был действительно внимателен к каждому. Помнил, что прошлой осенью я вывихнула палец; что Имре боготворит лошадей и, завидев упряжку, готов проситься в телегу к совершенно чужим людям; спрашивал Габорку, не нужно ли ему опять соли, чтобы насыпать зайцу на хвост. Дело в том, что в прошлом году, когда были мы у дяди Михая, два наших самых младших братца убежали с хутора, так как по дороге увидели в степи зайца. Счастье еще, что Габорка вернулся с полпути, чтобы попросить у тети Виттуш соли: вспомнил сказку про то, как ловили зайцев на соль.
Сразу по приезде нас ждал завтрак: традиционные голубцы, которые стояли, горяченькие, на припечке, и лапша с маком. За завтраком дядя Михай пускался в длинные рассуждения о достоинствах своего вина, а тетя Виттуш угощала подслащенным вином даже самых маленьких. Мы переглядывались с Ма; она знала, что вино я не выношу, и в детстве, бывало, только почувствую, что от кого-то пахнет вином, сразу в рев. Но она всегда умела устроить так, что моя кружка оставалась пустой. Зато дома, это я знала наверное, нас ждал чистейший виноградный сок: Ма каждый год надавливала две большие бутыли сока внукам на рождество.
На Хирешском хуторе, к нашей радости, не водилось столько кроватей и кушеток, сколько в Тисааре, так что двоих-троих из детворы укладывали спать на печи, подстелив шубу. Но самое лучшее место было, конечно, в углу за печкой — вот когда я радовалась своим длиннющим, как у цапли, ногам: ведь только благодаря им и доставалось мне это местечко! На другой день мы на санях же уезжали домой.
Так страшно было думать, каким-то окажется рождество теперь, без Таты…
Поэтому я даже довольна была, что мы пошли за покупками и всю дорогу до одури смеялись над Андришем. Он рассказывал, какие подарки дарил в прежние годы, и, по своему обыкновению, всячески себя же вышучивал:
— Позапрошлый год я купил маме сигареты, папе — закладку для книг, потому что он не курит, бабушке — роскошную свечку. Все очень радовались. Жужи получила куклу и весь вечер проревела: ей хотелось такой же пуловер «твист», какой подарили мне. Я-то, правда, коньки просил, но хотя мама забыла, все равно не ревел, даром что новый пуловер оказался страшно кусачий и я весь вечер чесался, как обезьяна…
— Прошлогодняя история тоже была хороша, ее я помню, — засмеялась Кати и купила нам троим по мороженому.
— Еще бы тебе не помнить! Ты же два дня была нашей спасительницей.
— Секретничаете? — невинно полюбопытствовала я.
— Ах да, тебя тогда еще здесь не было! Ну, знаешь, об этом стоит пожалеть! — сказала Кати, захваченная воспоминаниями.
Я не жалела. Если б сейчас все было так, как в прошлом году в это время! Но я, конечно, ничего им не сказала: все равно не поняли бы, а я не стала бы объяснять. Вот и маму этим обидела. Маму огорчает, что я так тоскую по тисаарскому дому. Ничего, постараюсь полюбить и это новое рождество.
Андриш с увлечением стал рассказывать:
— Прошлогоднее рождество: маме сигареты, папе закладка, бабушке роскошная свечка. Все опять очень радовались. А нам дали деньги и сказали: что вам ни подари, вы вечно недовольны, так купите себе сами то, что пожелаете. Я купил шампунь для мытья автомобиля. Правда, автомобиля у нас нет, но зато я наконец мог хоть что-то купить в автомобильном магазине: я, знаешь, просто не могу пройти мимо него равнодушно. Денег хватило как раз на шампунь. Ну и что, его и настоящие автомобилисты покупают! А Жужи купила белую мышь, посадила в банку из-под компота и поставила под елку. Представляешь! Мать кричит: «Выбрось сейчас же, я не буду жить с мышью в одной квартире, от мышей воняет!» Жужи, конечно, опять в рев: «Бедная мышка! Разве можно ее выбросить, оставить на произвол судьбы!..» Словом, пришлось Кати приютить мышь. Ей ведь что! У Кати спокойная семья.
— Само собой, — странным тоном сказала Кати. — Особенно в отношении мышей.
— Как это? — Я ничего не понимала.
— У каждого свои беды, я и в прошлый раз тебе говорил это. Ты ведь думаешь, будто ты одна только жертва несчастная, — разворчался вдруг Андриш, а сам все поглядывал на Кати. Жалел ее.
— А что такое? У вас-то в чем дело? — от души удивилась я.
— Долго рассказывать…
— Можешь не рассказывать, если не хочешь!
— Ну что ты вечно обижаешься, право! — опять напустился на меня Андриш. — А ты, Кати, если уж сказала «а», то говори и «б». Мелинде можно!
— Ну… в общем, так: для папы самая большая радость, если бы я купила сейчас бутылку коньяку. А для мамы это самое большое горе. Будет на рождественском столе коньяк — плохо, не будет — тоже плохо, — скороговоркой закончила Кати. И выбросила в ящик для мусора стаканчик с мороженым, хотя не съела и половины, я видела.
— Твой отец пьет?
— Вот именно.
— Ты не знаешь Катиного отца! — бурно вмешался добряк Андриш. — Это такой человечина, лучше не надо! А как играет на рояле! Ого!
— Потому что он музыкант, — рассудительно заметила Кати. — Это его профессия. Слышала о фортепьянном дуэте Секей — Богнар? Вот он и есть тот самый Секей. Они каждый вечер играют в «Цикламене». Это их работа. И пьют там каждый вечер…
— Ну, хватит! Мне здорово по душе твой старик! — стоял на своем Андриш.
— Мне тоже. И маме тоже. И вообще мы все трое очень по душе друг другу, — негромко проговорила Кати.
Мы вошли в табачную лавку — все-таки это было лучше, чем молчать или болтать глупости, когда другому невесело. К тому же, всем нам нужно было купить в подарок по пачке сигарет. Я купила маме пачку египетских сигарет, но мне показалось этого мало — я-то думала тогда, что ценность подарка зависит от его цены. Поэтому тут же купила еще шесть маленьких пепельниц,
