Опанас даже головы не повернул. Он шел, глубоко задумавшись, мрачно сдвинув черные брови, и раздувал щеки, будто играл на трубе.
— Мальчик, мальчик, — вопила продавщица, стараясь догнать Опанаса, — выжди… Ой, чтоб мне так жить на свете, если этот ребенок не оглох…
Но Опанас будто и вправду стал немного туговат на ухо. Он и не подумал выжидать, а все шел себе и шел вперед.
Тогда продавщица ускорила шаг, догнала, уцепила Опанаса за плечо и крикнула:
— Стой же наконец!
Тут уж Опанас действительно остановился, и остановился как вкопанный.
— Ну? — воскликнула продавщица, еле переводя дух. — Что ты этим хочешь доказать?
— Ох, тетя! — воскликнул Опанас, в свою очередь еле переводя дыхание. — Как вы меня испугали…
— Нет, как вам это нравится? Я же за ним бегу два ква́ртала, и я же его испугиваю… Ну? — грозно закричала она. — Где ты был вчера после обеда?
— Что вы, тетя? — испуганно воскликнул Опанас, стараясь вспомнить, где он видел эту толстую сердитую тетку и в чем перед ней провинился. — Нигде не был! Провалиться мне на этом месте… Целый день дома сидел…
— Нет, как вам это нравится? — сердилась продавщица. — Он же целый час торчал возле моей витрины, и он же целый день сидел дома… Тогда кто это был?
Тут Опанас окончательно перетрусил. Неужели он где-нибудь расколотил стекло в витрине? Конечно, все возможно. Но где и когда? И как он мог об этом забыть?
Стараясь высвободить плечо из цепких пальцев разгневанной продавщицы, озираясь по сторонам, как бы ловчее удрать, Опанас жалобно захныкал:
— Ой, тетечка, честное-пречестное, это был не я… Ой, ой, пустите плечо!..
Продавщица сняла руку с Опанасова плеча.
— Не ты? — удивленно проговорила она. — Тогда кто же?
— А я знаю? — весело воскликнул Опанас, в восторге, что ему так легко и быстро удалось вывернуться. — А я знаю, какие нахалы бьют стекла в ваших витринах?!
— Что-о? — заорала продавщица, снова хватая за плечо Опанаса. — Кто бьет стекла? В каких витринах?
Тогда Опанас пришел в полное отчаяние.
— Тетечка, на что вы ко мне привязались? Пустите меня до дому… Я ж еще не обедал…
— Нет, — яростно крикнула продавщица, — раньше ты мне скажешь, кто бьет стекла, а потом будешь обедать! Ну?
И она принялась изо всех сил трясти Опанаса за плечо.
— Что вы меня трясете? Вы ж из меня все кишки вытрясете, — чуть не плача, простонал он. — Это вы кричите про стекла, а я знать не знаю…
— Какие стекла? Кто про них говорит? Я уже час кричу, где тот рыженький, который вчера покупал чай в моем штучном отделении.
— Обождите, тетя, — вскричал обрадованный Опанас, — так это же Кирилка покупал чай в вашем штучном отделении…
— Так ты его знаешь?
— Так мы вместе покупали!
— Здравствуйте! Так почему ты раньше молчал?
— Так вы меня раньше не спрашивали.
— А про что я тебя спрашивала? Про китайского императора?
— А зачем он вам? — с опаской спросил Опанас. — Что вам дался Кирилка?
— Как вам это нравится? Он опять забыл! Я ж тебе час толкую, пусть приходит за сдачей — двадцать восемь рублей и какие-то там еще копейки… Теперь понял?
— Понял, понял!
— «Понял, понял»!.. Так беги ему сказать. Что ты стоишь? Тебя приклеили или что?
— Тетя, — с отчаянием крикнул Опанас, — так вы ж меня за плечо уцепили… мне с места не сойти!
Толстая продавщица окончательно возмутилась:
— Кто тебя держит?! Беги… Кто тебя уцепил?! Беги…
Опанас побежал, но через несколько шагов он остановился и вернулся обратно к продавщице.
— Тетя, а ведь Кирилка, наверное, из-за той сдачи не знал таблицу на четыре…
— Горе мне с этими хлопцами! — испуганно воскликнула продавщица. — Так-таки и не знал?
— Ни словечка. А тетка уже, наверное, отстегала его за сдачу…
— Хвороба на нее! Разве можно бить ребенка?
— Она у него сущая ведьма, — печально сказал Опанас и побежал что было мочи, теперь уже нигде не останавливаясь.
Он так торопился, что не заметил, как добежал до общежития, где жили Кирилкины родные, как вбежал по лестнице в дом и как с разбегу попал на самую середину комнаты, почти к обеденному столу.
Все были в сборе. И Кирилкина тетка, тощая, с растрепанным пучком на затылке. И Кирилкин веснущатый дядя. И Кирилкин двоюродный брат Генечка, похожий на лягушонка, большеротый и лупоглазый. И еще там был какой-то совсем незнакомый дядя в мохнатых сапогах. Это были на редкость удивительные сапоги, до самого живота и привязанные к поясу.
— А где Кирилка? — тяжело дыша, спросил Опанас. — Разве он еще не приходил?
— Еще нет, — сказал незнакомец в мохнатых сапогах, — он в школе.
— Ну, что вы, — сказал Опанас, — в школе его уже нет… Я сам из школы…
— Тогда где же он? — испуганно спросил незнакомец.
— Может, он пошел прямо ко мне? Я еще не был дома… Ведь я из-за сдачи прибежал сюда…
— Какая сдача? — крикнула тетка.
— Которую он вчера в «Гастрономе» забыл, когда чай покупал… Еще он может быть у Петрика… Сейчас я его найду…
— Мы вместе пойдем искать Кирилку, — сказал незнакомец и, как был, прямо в свитере, вышел вместе с Опанасом на улицу, только на голову нахлобучил меховую шапку с длинными, до пояса, тоже меховыми ушами.
Глава двадцать четвертая. Так где же он?
Чайник кипел чуть ли не целый час, гневно выбрасывая из носика белые облачка пара. Он фыркал, пыхтел, булькал, стараясь изо всех сил напомнить о своем существовании. И нужно было окончательно оглохнуть, чтобы не слыхать этого сердитого голоса. В конце концов даже крышечка с костяной пуговкой принялась подплясывать, тоже стараясь звенеть как можно громче.
Но они ничего не слыхали. Они были слишком расстроены, чтобы обращать внимание на такие пустяки, как кипящий чайник, хотя бы этот чайник выходил из себя от злости и пускал пары, как самый настоящий паровой котел.
Они все еще так и стояли в прихожей, Петрик и мама. Петрик, как пришел из школы, в шубке и с портфелем, а мама в своем голубом кухонном переднике и с мокрым полотенцем через плечо. И они были очень взволнованные и расстроенные.
— Как ты мог? Как ты мог? — в который раз дрожащим голосом повторяла мама. — Я все понимаю, но как ты мог так сказать?
Петрик рыдал. Растирая слезы то маминым фартуком, то рукавом своей шубы, то кухонным полотенцем, всем, что попадало под руку, и захлебываясь, он говорил:
— Сам не знаю… Сам не знаю… что на меня нашло…
Он уже рассказал ей обо всем. И о том, как он на катке поссорился с Опанасом и как Опанас с Кирилкой все шептались, а с ним не хотели дружить; и как ему из-за этого стало обидно, хотя, может, он сам перед ними виноват; и как он пошел на большой переменке к Леве Михайлову поговорить о той самой марке из страны Гонделупы, а Лева с ним не захотел разговаривать, а прогнал его да еще назвал «дураком» и еще разными плохими словами; и как ему стало еще обиднее; и как он после этого плакал. А потом Кирилка стоял у доски, как пень. И что на него тоже нашло — это на Кирилку, — когда он хорошо знает таблицу на четыре. А ему, Петрику, тоже было ужасно неприятно, потому что ведь он взялся, чтобы Кирилка хорошо учился до самой весны. А уж потом все получилось так, что вспомнить стыдно. И теперь, как ему быть с Клавдией Сергеевной? И с Кирилкой? И что скажут все ребята? И Опанас?
— Уж не знаю, что мне делать, — вытирая последние слезы все тем же маминым передником, говорил Петрик.
— Неужели не знаешь? — спросила мама.
— И перед всем классом? — в свою очередь, спросил Петрик.
И он представил себе строгие глаза Клавдии Сергеевны и вообразил, как она говорит ему при всем классе: «Нет, нет, нет… таким не место в советской школе». Это ужасно! Неужели Петрик никогда больше не увидит школу?..
— Может, мы пойдем вместе? — робко произносит Петрик. — Ты и я?
— Ты разве трусишь, Петрик? — спрашивает мама и смотрит куда-то в сторону.
— Нет, я не трус, — обиженно говорит Петрик. — А если она меня не простит?
— Клавдия Сергеевна поймет и простит. И я тебе совсем не нужна, чтобы поговорить с ней.
— Она сказала, чтобы пришел папа или ты… Разве вы не пойдете? Или у папы нет времени?..
— Папа очень занят, это правда, но раз его вызывают в школу, у него время найдется. А теперь беги поскорее к Кирилке.
— К Кирилке? Зачем?
— Петрик, ты глуп! Зови его скорее к нам. Скажи, что мы очень хотим его видеть. Скажи, что вместе будем сегодня делать уроки…
— А если он не захочет?
— Захочет.
— Только я раньше поем…
— Нет, раньше сбегай за Кирилкой. Это очень полезно после школы прогуляться. А я напеку вам блинчиков с вареньем…
— По десять штук! Ой, какой я ужасно голодный!..
— Если увидишь Опанаса, тоже зови.
