Юрий Коринец - Привет от Вернера

...Когда мы с Вовкой спустились к Фатиме, они с Диком грызли в комнате семечки. Фатима сидела на кровати, а Дик лежал перед ней на полу, на разноцветном лоскутном коврике, и оба самозабвенно грызли семечки. Фатима кидала ему семечко, он его ловил и ловко разгрызал! А шелуху выплевывал! Это было просто удивительно!

Когда мы вошли, постучавшись, и остановились на пороге, посреди огромной коллекции галош, не зная, куда ступить, чтобы не попасть в галошу, в первое мгновение стало взволнованно-тихо, потому что я очень волновался, и сердце у меня стучало громко-громко, на всю комнату, и Дик, наверное, слушал стук моего сердца, потому что он на секунду замер, обернувшись, с повисшей на черном носу семечной скорлупой, а потом вдруг вскочил и кинулся на меня в неописуемом восторге, чуть не свалил меня с ног, прижав к двери, и стал меня яростно целовать своим шершавым языком и холодным носом в лицо. Собаки всегда целуются языком и носом... А потом Дик стал целовать Вовку, но не так сильно, как меня, не потому, конечно, что он Вовку меньше любил – это я должен признать, – а просто потому, что он Вовку уже видел? а меня он давно не видел.

Фатима сидела на кровати и смеялась, как всегда. Фатима ведь была хохотушка, она по любому поводу смеялась, а сейчас, когда Дик так прыгал вокруг нас, она была, конечно, рада, что может хохотать до слез, вытирая глаза уголком платка. Платок на ней был черный с розовыми цветами и зелеными листьями, очень яркий платок, и платье было яркое, голубое, а из-под платья выглядывали пестрые шаровары, а из-под них – галоши на босу ногу, новые, черные, с блестящими острыми носами...

– Ну, хватит! – сказал Вовка. – Дик, хватит! Ложись!

И Дик опять лег на подстилку, а мы с Вовкой сели рядом на пол и стали гладить Дика, а он лизал нам руки. Дик стал действительно такой худой, что можно было пересчитать все ребра на боках, и шерсть на нем стала тусклой, клочьями... Я смотрел на него, и мне его было так жалко, так жалко!

– Так ты, Фатима, никому не говоришь про Дика? – строго спросил Вовка.

– Ой, разве можна! – Фатима даже всплеснула руками. – Фатима никому словечка не будет говорить!

– Смотри! – сказал Вовка. – Гуляешь с Диком осторожно?

– Ой, так осторожно, так осторожно! – Румяная Фатима хотела быть серьезной, но это у нее плохо получалось: смех светился в ее черных глазах.

– Если Ляпкин Большой узнает, он его отравит! – убежденно сказал Вовка. – Или застрелит!

– Ляпкин плохой человек! – говорит Фатима, делая испуганные глаза. – Очень плохой!

Я глажу Дика по голове. «Где он бродил? – думаю я. – Куда-то плавал на льдине... Мы этого теперь никогда не узнаем. Бедняга! Изголодался, похудел!» – Я глажу Дика, прижимаясь к нему щекой.

Открывается дверь, и в ней показывается Ахмет. Он низко нагибается, и его черная татарская тюбетейка на бритой голове касается притолоки. Ахмет никогда не снимает свою тюбетейку, он ее даже в бане не снимает, говорит Фатима. Фатима называет его «князь», а иногда «палван» – это значит «богатырь», и Ахмет действительно богатырь с тонкими длинными усами. Плечи у него широкие, ноги длинные, голова маленькая. На лице блестят скулы и черные глаза. Он действительно похож на старинного князя. Татарский князь! Когда он входит, комната становится еще меньше. В ней просто негде повернуться!

Ахмет бросает на кровать большой пухлый узел и садится рядом на табуретку. Фатима что-то говорит по-татарски, развязывая узел... Там, конечно, вещи! Какие-то штаны, куртки, платки, кальсоны, рубашки... Фатима быстро говорит, перебирая вещи.

Ахмет молча улыбается.

– Ну что, карты доставать? – деловито спрашивает Вовка. – Раскинем?

– Давай, Вовочка! – говорит Фатима. – Давай карты! Ахмет мне совсем голову заморочила!

«Какие карты? – думаю я. – Неужели они тут играют в карты?»

– Вы будете играть в карты? – шепотом спрашиваю я Вовку.

– Сейчас увидишь! – подмигивает Вовка.

Все садятся к столу. И я сажусь, хотя мне как-то неловко; я знаю, что это плохо – играть в карты, мне мама говорила, это Ляпкины все время по вечерам в карты играют... И вместе с тем мне очень хочется посмотреть!

Фатима поправляет на столе клеенку, и мы садимся вокруг в тесноте. Краем глаза я вижу в окне две пары кошачьих ног: это кошка карабкается по решетке.

Вовка достает из ранца колоду карт. Карты самодельные, они вырезаны из плотной бумаги и на тыльной стороне расчерчены наискось – крест-накрест – цветными карандашами. «Неужели это Вовка сделал карты?» – думаю я. Мне становится стыдно за Вовку. «Как это он может! – думаю я. – Пионер – ив карты играет!» Вовка невозмутимо тасует колоду. Фатима и Ахмет смотрят на него серьезно. Становится так тихо, что слышно, как чирикают за окном воробьи. Вовка сдает карты, тыльной стороной вверх Фатиме и Ахмету, себе он почему-то не берет...

– Ну, Ахмет, открывай! – говорит Вовка.

Ахмет открывает одну карту и кладет ее в середину стола. И тут я вижу, что на карте нарисованы две буквы! Две буквы «Б» и «А», я эти буквы знаю, и черточка после них, вот так: «БА-» – и больше ничего! «Что это за карты такие? На картах же мужчины и женщины нарисованы, и пики, и крести, а это что же такое?» Я смотрю на Вовку, но он на меня не смотрит, он удивительно серьезен, даже важен, он смотрит на Ахмета и говорит:

– Ну?

Ахмет впивается в карту своими черными глазами, как будто хочет ее съесть; на его гладком лбу появляются морщины, он думает некоторое время, потом краснеет и произносит:

– БА!

– Правильно! – говорит Вовка и смотрит на меня с победоносным выражением, как будто это он сказал «БА!», а не Ахмет...

– У кого есть вторая половина? – спрашивает Вовка. – Фатима?

– Моя нет! – говорит Фатима, разглядывая свои карты.

– И у меня нет! – говорит Ахмет.

– Фатима, бери еще карту! – приказывает Вовка.

Фатима достает из Вовкиной колоды еще одну карту, смотрит на нее в ладонях, беззвучно шепчет губами, потом весело говорит:

– Есть!

– Что есть? – спрашивает Вовка.

– БА! – говорит Фатима.

– Молодец! – говорит Вовка. – Ну, складывай! Что получилось?

Фатима кладет рядом с первой картой вторую, удивленно смотрит на нее, весело произносит:

– БА-БА! – и смеется.

И Ахмет смеется. Только Вовка серьезен... И тут я вдруг понимаю! Они составляют слова! Это Вовка их грамоте учит! Ну и молодец же Вовка! А я думал, они в карты играют!

– Понял? – говорит Вовка. – Это такой новый метод учебы! По букварю для взрослых...

Он весь сияет, несмотря на то что серьезен. У него даже появляются капельки пота на верхней губе.

– Пойдем дальше! – солидно говорит Вовка. – Составим предложение, которое разбирали вчера...

Фатима и Ахмет опять ищут в своих картах предложение. Если у них нет нужной карты, они берут наугад из Вовкиной колоды, пока не находят нужную. Мне тоже интересно угадывать буквы, я ведь не все знаю! Фатима читает быстрее, поэтому мне становится жалко Ахмета, и я пытаюсь ему подсказывать, но получаю за это выговор от Вовки. Наконец предложение составлено, и Фатима с выражением читает его: «БАБА НЕ РАБА, РАБА НЕ БАБА». Потом составляют второе предложение, и его читает Ахмет: «БАРЫ НЕ МЫ, МЫ НЕ БАРЫ».

– Ну, а теперь Фатима прочитает нам стихотворение «Прачка»! – говорит Вовка. Он открывает свой букварь для взрослых. – Начинай, Фатима!

Фатима краснеет и ерзает на табуретке. Она закрывает лицо уголком платка и смотрит в стол.

– «Я стираю...» – говорит Фатима и останавливается.

– Ну? – подбадривает ее Вовка.

– «Брызжет мыло, рука ловкая горит!..»

– Не так! – кричит Вовка. – «Руки ловкие горят!» – вот как надо! Дайте-ка я вам прочту...

И Вовка начинает с выражением:

– Про меня написано! – смеется Фатима.

– Конечно, про тебя! – важно говорит Вовка. – А ты, Ахмет, вот какое будешь читать...

Вовка листает в книжке, откашливается и начинает:

Вовка сделал ударение на «у».

– Вот, – говорит Вовка, – это стихотворение будет учить Ахмет... Ясно, Ахмет?