Чтобы утешить Клавдию, Андреас сказал:
— Я бы тоже не пошел — у тебя тут такая красивая комната. Это твои?
— Домашние туфли? Это я сама выбрала.
— Да нет, попугаи. Они умеют говорить?
— Это волнистые попугайчики. Эти дураки называют их желтолицыми. А они даже целоваться умеют…
Андреас попробовал заглянуть Клавдии в глаза.
— Пусть они…
— Что пусть?
— Ну то, что ты сказала.
— Поцелуются?
— Угу.
— Только не теперь.
— Почему? Ведь никто не видит.
— Антье каждый день видит.
— Ну, пусть… Если они правда умеют, я тоже куплю себе таких.
— Сперва заплати за книгу.
— Из-за этого я и пришел. Я бы уже все собрал… А теперь все деньги получат пионеры… Если ты это сделаешь.
— Что сделаю? Чтобы они поцеловались?
— Да нет, ерунда какая! Если ты пойдешь в стройконтору.
— Это называется «Строительная контора».
— Вот я и говорю. На стройке можно собрать знаешь сколько бутылок! Если мы все туда пойдем, то сразу заработаем пятьсот марок и купим на эти деньги палатки.
— Палатки? А зачем?
— Ну, чтобы спать в них.
Клавдия была растеряна… Потом посмотрела на своего бывшего соседа по парте и рассмеялась. Андреас подумал, что она смеется над его носом, или, может, у него еще чего-нибудь не так?.. Ему стало стыдно, и он покраснел.
— Если ты не хочешь, — сказал он, — мы можем купить что-нибудь другое… Но только чтобы это было для всех.
— Да ты объясни мне, что я-то должна делать, — сказала Клавдия.
Андреас стал подробно объяснять ей, что придумали ребята.
Понемногу Клавдия начала верить в успех этого мероприятия. Да и как не поверить — Андреас прямо горел своей идеей! Только в одном она была с ним не согласна.
— Пятьсот марок нам все равно никогда не собрать. Ну разве мы можем найти больше тысячи бутылок?..
— Это зависит от погоды, — сказал Андреас. — Если жара не спадет, знаешь по скольку они будут пить? А у нас еще впереди весь август.
— Я пойду спрошу мою маму, — сказала Клавдия. Она подтянула гольфы и вышла из комнаты.
«Ну, теперь все», — подумал Андреас. Он достал деньги из кармана. Две марки пятьдесят пфеннигов. Он решил дать фрау Геренклевер задаток, чтобы настроить ее подружелюбнее. И еще он решил все время глядеть ей в глаза, хотя помнил, что лицо у нее строгое и какое-то остроугольное.
Но лицо оказалось совсем не строгим. Фрау Геренклевер даже улыбнулась Андреасу и подала ему руку. Она была полна материнских чувств, потому что у ее сына был сегодня день рождения. А еще потому, что гости на весь дом распевали песни.
— Какой ты сегодня нарядный, — сказала она. — Ну-ка, расскажи, что вы там задумали.
Андреас рассказал в третий раз. Выслушав его, фрау Геренклевер стала думать об Андреасе лучше, чем раньше. Ей понравилось, что он так легко и охотно отказался от денег, которые мог бы заработать, собирая бутылки один. А еще ей понравилось, что он пришел к ней в дом и просил у нее согласия.
Она разрешила Клавдии пойти на строительство, чтобы поговорить от всего отряда с начальником участка. Они условились, в котором часу отправятся завтра на стройку. Потом Андреас положил деньги на зеленое покрывало и сказал:
— Больше у меня пока нет. Но до конца каникул я накоплю!
Фрау Геренклевер не взяла денег. Она велела Андреасу приходить, когда он соберет все. Андреас поблагодарил ее и потел домой. Он был очень рад, что все получилось так хорошо. У него прямо гора с плеч свалилась. А еще он решил попросить родителей подарить ему на день рождения двух волнистых попугайчиков. Он уже знал, какие слова выучит их говорить: «Все по местам — а ну, давай!» И еще они будут целоваться.
XVIII. Металлолом и месиво
Некоторые думают, главное — это чтобы светило солнце. Тогда каникулы удачные. Но день начался уныло, хотя погода была прекрасная.
В это утро мать осталась дома. За ней должны были заехать на машине к одиннадцати часам и отвезти ее в Эрфурт. Ей предстоял трудный рабочий день. Поэтому она особенно радовалась, что позавтракает вместе с Андреасом, поговорит с ним и хоть немного узнает о его жизни. Она накрыла на стол и позвала Андреаса. Но он не спустился, и тогда она поднялась по лестнице к нему наверх. Андреаса здесь не было.
Мать была поражена царившим тут чудовищным беспорядком. Одежда Андреаса — те вещи, над которыми ей приходилось столько трудиться, — была разбросана по всей комнате. Некоторые предметы были засунуты под шкаф: сломанные игрушечные автомашины, кубики, лото, старые детские книжки, кеды, камни и грязные носки… Андреас их «убрал»!
Но сердилась она недолго. Она подумала о том, как часто Андреас остается совсем один, без надзора, — понятно, что он разболтался… Она спустилась в сад и потребовала, чтобы Андреас отправился в свою комнату и навел там порядок. Причем сию же минуту.
Андреас был занят сегодня настолько важными делами, что всякие повседневные мелочи его вообще не волновали. Ему было не до них. Он приводил в порядок свой велосипед, для чего использовал целую гору тряпок и множество инструментов — они были разложены тут же, на траве, и занимали обширное пространство. Он вытирал его и натирал до блеска, снова и снова протирал лак, три раза спускал и снова поднимал зеркало, закручивал гайки и вообще делал все как можно лучше, чтобы велосипед понравился друзьям. При этом он думал о Томасе, о бригадире и о пятистах или даже о тысяче марок, которые пионеры выручат за бутылки.
Количество денег, вырученных за бутылки, все росло и росло в его воображении. Андреас парил в облаках. Ему было очень трудно спуститься на землю. Так и случилось, что он просто не слышал, как подошла мать и дала ему срочное поручение. Продолжая начищать велосипед, он сказал: «Да, да», — а сам все думал и думал о том, как хорошо, что сегодня светит солнце и нет дождя.
Через некоторое время мать снова вышла в сад. Она была просто вне себя, потому что Андреас все еще возился со своим велосипедом и заставлял ее ждать.
— Если ты сейчас же не приведешь в порядок свою комнату, — сказала она, — я сажусь завтракать без тебя.
Андреас упал с облаков и ответил:
— Да ведь я уже иду…
Он и правда собирался пойти, только не сию минуту, а немного погодя. Он заметил грязное пятнышко на одной спице и, вытащив из горы тряпок тряпочку почище, принялся его оттирать. Он все тер, тер, тер, словно и не замечая приближающейся бури.
— Ну, знаешь ли, все имеет свои границы! — крикнула мать. Она вырвала тряпку у него из рук и сердито сказала: — Сию же минуту отправляйся наверх!
Андреас с возмущением поглядел на мать и ответил:
— Тогда придется мне ехать на грязном велосипеде.
— Ты вообще не поедешь, если будешь разговаривать в таком тоне!
Андреас чувствовал, что неправ. Но он начал плакать и кричать, скорчив противную рожу:
— Тогда я пешком убегу! Если я опоздаю, ты будешь виновата!..
Чтобы прекратить этот вой, мать дала ему пощечину.
— Фрау Линден еще хорошо с тобой обошлась, — сказала она. — Двойка по поведению! Я бы тебе единицу влепила!
Она повернулась и пошла в дом.
Андреас стоял, держась за щеку, и чувствовал, как к ней приливает кровь. Теперь каждый увидит… Все еще продолжая плакать, он пошел наверх и навел там порядок, пока мать сидела за столом и завтракала в одиночестве.
В комнате все встало на свои места. Андреасу хотелось, чтобы мать его похвалила. Но ее тут не было. Она всегда тут, только когда что-нибудь не так… Как все несправедливо! Андреас чувствовал себя заброшенным и одиноким. А сегодня ему так нужно было хорошее настроение. Ведь ему предстоял такой день!.. Поэтому он сделал то, что еще с давних-давних пор всегда ему помогало. Он отправился в кухню и стал на некотором расстоянии от матери…
Надув губы и размазывая слезы, он пробубнил что-то на непонятном языке. Мать не поняла ни слова. Но она знала по опыту, что это раскаяние. А потому сделала вид, что она вполне удовлетворена.
— А, пришел мой прекрасный сын! Ну, давай поцелуемся.
И они поцеловались. Это сразу настроило Андреаса на радостный лад. Теперь он был готов ко всему, что могло сегодня случиться. А это не так уж мало.
Не успело пробить восемь, как Андреас выкатил из дому. Он заехал за Клавдией, потом вместе с ней — за Антье Шонинг, а потом вместе с ними обеими — за Детлевом Таном.
Клавдия послала Антье выманить Детлева из дома. Антье исчезла за дверью и долго не возвращалась. Андреас тем временем ни на минуту не закрывал рта:
— Теперь мы заедем за Дитером, потом за Амброзиусом, потом за Гано, потом…
— Ты знаешь, что это? — спросила Клавдия, дотронувшись сандалией до какого-то цветущего растения.
Они стояли на краю луга, поросшего всякими травами. Растение, на которое показывала Клавдия, было все в шипах. Куст, а на ветках его — светло-розовые, похожие на бабочек цветы. Андреас нагнулся, чтобы сорвать ветку.
