Нахалка Настя закричала, что выпьет, если с двойным сиропом.
Титов положил монету на мокрое блюдечко и спросил Тоню:
— Ты вчера здесь стояла?
— А куда же денешься?
— Не заметила, с электрички в двенадцать десять женщина шла с мальчонкой?
— Вы что, Вася? Их, женщин-то с мальчонками…
— А примета такая: уж очень платок на голове красивый — красными розами…
— Видела! Правда, видела. Высокая, немолодая, да? Она еще у меня спросила, как ей пройти…
Коля замер. Видно было, что замер и Титов. Только Настя равнодушно продолжала тянуть красную густую жидкость.
— Подождите. Куда ж ей надо-то было…
— Вот это как раз и нам надо, — сказал Титов.
Тоня морщила лоб, терла его рукой и наконец виновато объявила:
— Начисто из головы вон. Вот что хошь…
Титов вздохнул:
— Что ж! Пойдемте дальше.
Они обошли платформу и остановились у билетной кассы. Окошечко было прикрыто фанеркой, рядом висело расписание поездов.
Титов повел ребят в маленький станционный павильон и постучался в дверь с надписью: «Посторонним вход воспрещается».
— Кто? — спросил женский голос.
— Титов. — Ответ, показалось Коле, звучал как пароль.
Щелкнул замок. Узкая дверь открылась. Коля в первый раз увидел кассу, так сказать, с изнанки. В оконце не раз перед ним мелькали маленькие ловкие руки кассирши, что-то там щелкало, звякало; случалось, что русая голова, вся в завитках, подымалась от стола и Коля видел маленькое румяное лицо с улыбчивыми глазками. Как-то Коля даже подумал, что кассирша — вроде девчонки: может быть, старшеклассница, подрабатывает летом.
Сейчас оказалось, что она не девочка, а молодая девушка, но очень маленькая и совсем бедняжка. Обе ноги ее безжизненно свисали с высокого стула, а рядом стояли костыли.
Девушка ответила на приветствие Титова кивком головы и продолжала работать: окошечко уже открылось.
Каморочка была так мала, что кассирша доставала все, что ей было нужно, не подымаясь. Казалось, билеты, деньги сами прыгают к ней в руки, а машинка, пробивающая дырочки и похожая на маленький подъемный кран, все время поддакивала: так-так-так! Билеты разной величины лежали в специальных гнездах на полочке. Их было множество, и Коля, забыв, что это всего-навсего пригородная касса электрички, подумал: куда только можно поехать с этими билетами! В Африку, в Индию и даже на Кубу! Неслыханные путешествия таились в маленьких ящичках, а хозяйка этого мира возможных поездок будничным голосом произносила обыкновенные слова: «Пашково — рупь двадцать», «Глазово — восемьдесят!»
— Любочка, ты вчера после двенадцати не видела случайно женщину в таком платке приметном — с розами красными?
Люба встревожилась:
— Нет, Василий Игнатьевич. После двенадцати и до самого вечера как раз очень мало билеты брали. Если она приезжая, так теперь ведь билеты больше с обратным берут. Что-нибудь случилось, Василий Игнатьевич?
— Потом расскажу.
Коля и Настя понуро последовали за Титовым. Они вышли на улицу. Титов отвернул манжет гимнастерки и посмотрел на часы.
«Вот теперь он скажет: «Ну, все!» — и пойдет рыбачить! — промелькнула у Коли злая мыслишка, и он весь сжался от ужаса. — Что же тогда?» Но тут же какое-то внутреннее убеждение побороло мимолетную мысль: «Он не бросит. На него можно положиться». Коля вспомнил, что папа так говорил о нем, и ему было приятно подумать о Титове этими самыми словами.
— Уложимся, — опять сказал Титов и передвинул часы циферблатом внутрь.
…Теперь они стояли на углу Парковой аллеи. Длинная ровная улица лежала перед ними, празднично разукрашенная светотенями. По обе стороны тянулись штакетники, дощатые заборы и глинобитные ограды. Каждая дача имела свое лицо. Одна вся была на виду, со своими заросшими травой дорожками и беспорядочно толпящимися смородинными кустами, между которыми хитро петляла желтоглазая кошка. Другая, словно застегнутая на все пуговицы, со всех сторон ограниченная высокой стеной, охлаждала прохожего с ходу крупной надписью: «Во дворе злая собака». Третья говорила всем своим дряхлым видом и запустением: «Мне все равно. Я рушусь. Делайте со мной что хотите».
Аллея тянулась далеко, от нее ответвлялись еще три улицы… Нет, не обойти все эти дачи. А там… Там за Колей и Настей придет машина и увезет их. А мальчик Гриша останется где-то здесь, ничего не зная о грозящей ему опасности.
Колю снова охватило отчаяние. Он вскинул глаза на Титова. Тот спокойно спросил, указывая на зеленый забор:
— Ты здесь был?
— Здесь, и рядом тоже. — Коля потупился, вспомнив подозрительную даму в гамаке и глупую тетку с метлой.
— Пойдем сюда. — Титов подошел к огороженному штакетником участку.
На поляне играли в бадминтон два парня и девушка. Титов подозвал одного из парней. Тот подошел упругой походкой спортсмена:
— Что, Василий Игнатьевич?
— Кто из твоих дружинников сейчас свободен?
— Вот: Семенов, Лидов, Лена, она тоже…
— И Лена пригодится. Слушай, какое вам задание. — Титов минуту подумал, будто соображая, как короче и яснее обрисовать суть дела. — Вот эти ребята вчера видели, как соседский пес покусал прохожего мальчика. А пес, видишь, оказался бешеный. И про мальчика известно только, что зовут его Гриша и что он был с тетей, по имени Даня. Шли они по Парковой, к кому — неизвестно. Значит, ваша задача: обойти все дачи по Парковой с левой стороны — по правой я сам пройду — и разузнать, не живут ли там такие: тетя Даня и мальчик Гриша. Если нет, не приходили ли к кому. Если приходили, установите их адрес. Ясно?
— Ясно, Василий Игнатьевич. Сейчас разделимся по кварталам и пойдем.
— Действуйте.
Титов обернулся к ребятам:
— Пошли.
— А я думала, мы ищем воров, — разочарованно протянула Настя.
Коля чуть не сгорел со стыда: ну, законченная дура! Титов усмехнулся и ничего не сказал: они входили в открытые ворота дачи и остановились у крыльца. Красивый белый дом стоял среди голубых елей. По круговой дорожке бегал толстяк в трусах, без рубашки. Он не обратил на вошедших никакого внимания и продолжал бежать, быстро перебирая толстыми босыми ногами.
— Еще один круг! — помахал он рукой, пробегая мимо. — Две минуты!
Толстяк поднажал и действительно через две минуты описал полный круг: видно, все у него было рассчитано.
Он остановился весь в поту, снял с еловой ветки висевшее на ней мохнатое полотенце и стал вытираться, торопливо и озабоченно спрашивая:
— Что-нибудь случилось? Потерялись дети? Что, надо их приютить?
— Спасибо. Приютить не надо, — отвечал Титов.
— А что делать? — перебил толстяк, выражая всей своей фигурой готовность немедленно действовать.
— Я думаю, прежде всего одеться!
— Ах, да-да! — Толстяк схватил перекинутые через перила пижамные брюки. Облачившись в пижаму, толстяк счел себя совершенно готовым. — Я вас слушаю, товарищ Титов.
— Да, вот дело какое, Петр Ильич…
Титов повторил историю с мальчиком Гришей.
Петр Ильич страшно заволновался:
— Что же делать? Как помочь? Где искать эту тетку?
— Я так думаю: будем искать все вместе. Вы опросите всех дачников вашего кооператива; у вас, кажется, пять дач?
— Пять, пять. Всё — сослуживцев.
— Вам нетрудно будет к ним зайти и поспрошать, нет ли у них или не заходила ли к ним женщина Даня или Таня с мальчиком…
Толстяк не дослушал:
— Какие трудности! Что вы! Речь идет о жизни ребенка!
Он сорвал панаму со столбика крыльца и побежал к калитке.
— Встретимся на углу Парковой и шоссе! — крикнул Титов ему вслед.
Маленькая экспедиция двинулась по другой стороне улицы.
Сад, в который они теперь вошли, был мал и неухожен. Под деревом за круглым столом, врытым в землю, сидели четыре пожилых человека и играли в преферанс. Расчерченный лист бумаги лежал перед ними на середине стола.
«Ну, эти нипочем не помогут!» — решил Коля.
Игроки ответили на приветствие Титова, не бросая карт, даже как будто крепче сжимая их в руках. А усатый дядька в синей шелковой рубашке прижал веер карт к груди, чтобы партнеры не заглядывали.
Услышав, в чем дело, усач сказал:
— Ребята! (Это показалось Коле очень смешным: хороши ребята, — каждый из них был много старше его папы!) Давайте пульку сохраним — положим карты рубашкой кверху — и подсобим искать. Верно?
Трое, тяжело вздыхая и охая, переглянулись. Все же они взяли на себя боковую улицу.
— Теперь на нашу долю осталось совсем немного, — сказал Титов, выходя.
— А который час? — с опаской спросил Коля.
Солнце стояло в зените. Едва они выходили из тени, жара обдавала их горячим дыханием, как из печки.
— Уложимся, — произнес Титов свое успокаивающее слово, но который час, так и не сказал.
