— Что я — верующий, что ли? — отбрыкивался Витька, но мать была неумолима, и ему пришлось позорно таскать ключ на груди, как крест. Хорошо еще, никто из ребят не знал!
Постепенно Витька добился отмены этого крепостного права, и ключ перекочевал в карман, как и положено у нормальных людей.
Но теперь в кармане была дырка, а ключа не было.
Что же все-таки делать?
Примерно с час Витька бессмысленно блуждал по микрорайону, старенький его портфель, разбухший от тетрадок и учебников, оттягивал руку, хотелось есть. От нечего делать он спрашивал у прохожих время, как будто самое главное сейчас было точно знать, который час. И вдруг мелькнула спасительная мысль! Вот дурак, ходит тут, как неприкаянный, а надо мчаться к Зое на фабрику, перехватить ее у проходной, все как есть объяснить и — порядок, у нее-то ключ при себе!
Минут через сорок Витька выскочил из трамвая и побежал к зданию трикотажной фабрики.
Возле проходной, опершись на оградку, отделяющую тротуар от мостовой, стоял Толя Плужников. В той же куртке, тех же джинсах. Только вместо цветов в руках у него был маленький транзисторный приемник, который мурлыкал по-зарубежному.
— Здравствуй, — сказал Витька, подойдя к Толе Плужникову.
— Привет! — удивился он.
— Я ключ посеял, домой не попасть…
— Красота! — воскликнул Толя и, сунув Витьке транзистор, кинулся в проходную.
Вскоре он вернулся.
— Порядок, сейчас она выйдет, — сказал Толя и взял транзистор себе.
Ждать пришлось недолго. Зоя выбежала из проходной, поискала их глазами, но они сами подошли к ней. Зоя была в пальтишке, наброшенном на плечи, под ним виднелся легкий пестренький халатик, голова повязана косынкой.
Весь разговор с Зоей Витька принял на себя, потому что на Толю Плужникова она и не взглянула. Отдала ключ от квартиры и все. Как будто Толя был тут совсем посторонний. Витька учуял в этом явную несправедливость и принялся объяснять Зое, как подошел к проходной и увидел Толю, как Толя помчался вызывать ее по местному телефону…
— Дома поговорим, — поставила точку Зоя. — Пока!
И улетучилась.
Витька и Толя переглянулись.
— Такие, брат, дела, — сказал Толя и закурил сигарету «Варна».
— Поехали к нам, — ни с того ни с сего брякнул Витька, крутя на пальце Зоин ключ.
— Стоит ли?
— Пельмени сварим…
— Тогда другой разговор, — не то в шутку, не то всерьез сказал Толя, и они двинулись к трамвайной остановке.
Пельмени получились на славу!
К той пачке, которую по пути купил Витька, как ему и было велено в оставленной матерью записке, Толя Плужников добавил свою, и, пока закипала вода в кастрюльке, они обшарили кухонный стол, достали бутылочку уксуса, горчицу, перец, чтобы из всего этого приготовить «отраву» — так Толя назвал смесь, необходимую для «остроты ощущений».
Витька в душе ликовал. Во всем они были с Толей наравне! Да и обед выглядел истинно мужским обедом: на столе расстелена газета, черный хлеб нарезан крупными ломтями, в тарелке гора пельменей, а «отрава» такая, что обжигает рот и выдавливает слезы из глаз. Будто горчичник на язык ставят! Но Витька и виду не показывает: макает пельменину, отправляет в рот, заедает черным хлебом. Точь-в-точь как Толя Плужников!
А разговор-то, разговор!..
Толя рассказывает про то, как служил в армии, разные истории вспоминает, серьезные и смешные. Витька то поддакивает с понимающим видом, то заливается смехом. Время идет незаметно, Толя курит сигареты «Варна», табачный дым витает в кухне, бархатно звучит негромкий Толин басок.
И — ни слова о Зое!
Как будто все, что было до этих минут, — и телефонные звонки, и цветы-гвоздички, и дежурства у проходной, — все оказалось лишь предлогом, чтобы встретиться именно с ним, с Витькой Егоровым, а вовсе не с Зоей…
Толя встает из-за стола.
— Уже уходишь? — огорчается Витька. — Можно еще чайку попить, а?
— Спасибо, старик. Пора двигаться. Мне в училище надо…
Когда вернулась с работы Зоя, в кухне был полный порядок, Витька сидел за уроками.
— Кто курил? — с ходу спросила Зоя.
— Толик Плужников, вот кто! — с вызовом крикнул Витька, готовый прямо сейчас дать за него бой. — Мы с ним тут пельмени ели!
Но Зоя уклонилась от боя.
— Еще не легче, — только и сказала она.
В субботу, неожиданно для себя, Витька был приглашен к Феде Победимову на день рождения.
— Приходи, если хочешь, — сказал Федя. — Скучно не будет!
Витька пошел. Новый костюм надел, ботинки почистил. В подарок принес альбом для марок, но не угадал: Федя уже забросил марки, занялся плаванием. Родители записали его в бассейн, купили ласты, и он в них напоказ, под смех взрослых гостей, шлепал по лакированному паркету, потешно задирая ноги.
Взрослых в гостях у Феди оказалось больше, чем ребят. Именинник мыкался из комнаты в комнату, все время что-то жуя, а Витька сидел с каким-то рыжим очкариком за столом и молча поглощал лимонад. Стол для ребят был накрыт специально, в отдельной комнате. Было тут тесно от мебели и жарко. За столом сидели еще две девчонки, косились на Витьку, шептались, хихикали. И был совсем недомерок с бантом на макушке. Весь до ушей перемазался кремом, а когда его стали отдирать от стола, разорался благим матом.
Тоска была зеленая. Витька подливал себе в фужер лимонад, спрашивал очкарика:
— Тебе добавить?
Тот отвечал не то вежливо, не то испуганно:
— Большое спасибо.
Вот и весь разговор.
А за стеклянной дверью, у взрослых, веселье шло хоть куда: взрывы хохота, звон посуды, тосты, танцы-плясы. Иногда сквозь этот шум там прорезался и голос Феди.
Когда в очередной раз объявился сам виновник торжества, опять что-то жуя, Витька сказал ему:
— Я пошел.
Федя было запротестовал, стал уговаривать:
— Погоди, сейчас кино покрутим, папин фильм, когда мы в Пицунде отдыхали! Мы его обратно пустим, задом-наперед, обхохочешься, как я там из моря выныриваю!
— Нет, я пошел, — твердо повторил Витька и добавил, совсем как тот очкарик:
— Большое спасибо.
Вот так бездарно пропала суббота. Уж лучше бы остался дома сидеть у телика — и то пользы больше.
А в воскресенье пришел ответ от Лены Измайловой.
Он был краток и звонок, как оплеуха.
«Не хочешь переписываться — и не надо, — писала Лена Измайлова. — А таких открыток у меня самой много, накупила в Ленинграде. Чем посылать Аничков мост, лучше бы проверил, есть там следы от осколков или нет. Мальчишки говорят, что есть, а я не заметила».
И все.
Даже без подписи!
Витьку просто взбесило такое нахальное письмо.
Ишь, какая нашлась! Чего ей вообще надо? Сама привязалась, никто не просил! И не о чем ему с ней переписываться!
А тут еще и мама — это она достала из ящика письмо, принесла снизу, нарочно положила на видном месте:
— От кого письмишко-то? — спрашивает.
— Ни от кого!
— Ай-яй-яй! Секрет, что ли?
Приходится объяснять наскоро, получается бестолково, слова рассыпаются, как горох. Выпаливая про все это и чем дальше, тем больше заводясь, Витька в темпе натягивает пальтишко, одна рука в рукаве, другая уже дверь открывает.
— Ты куда?
— Никуда! Гуля-ять! — кричит Витька на всю лестницу и ну считать вниз ступеньки, через одну, а то и через две махом.
Выскочил из подъезда, как ракета. Чья-то собачонка с визгом кинулась от него, поджав хвост…
Когда Витька оказался в трамвае и, нашарив в кармане медяки, оставшиеся с покупки пельменей, оторвал у кассы билет, он понял, что едет на Невский, к Аничкову мосту, смотреть, есть там следы от осколков или нет. И ведь не сам решил поехать — волна негодования понесла. Теперь волна откатилась, сделав свое дело, забросив Витьку в полупустой грохочущий вагон «девятки». И билет уже в руках — не пропадать же даром трем копейкам.
На Невском непривычно пустынно. Выходной, все магазины закрыты. Октябрьское прохладное солнце переманило прохожих на одну сторону проспекта, другая — в тени — почти безлюдная.
Вот и Аничков мост. Вода в Фонтанке темная, гладкая, ленивая. Четыре скульптуры на месте. Такие они привычные, что другой раз проходишь мимо и не замечаешь. Сильный человек укрощает коня. Сперва — конь на дыбы, а человек лежит. Под конец — конь покорный, сдался человеку.
Витька внимательно осматривает гранит, на котором установлены знаменитые фигуры. В самом деле, на том камне, что ближе всего к Дворцу пионеров, следы от осколков. Видно, недалеко взорвался снаряд, и по граниту так и брызнуло осколками. Витька тронул рукой холодный раненый камень. И сразу вспомнил мамино плечо — у нее там тоже вмятина от осколка. Ей было чуть меньше лет, чем сейчас Витьке, когда ее ранило. Мама пережила блокаду. Может, прямо вот здесь и ранило? Тем же снарядом? Хотя вряд ли…
