— Это уже деловой разговор, — согласился отец.
Но мама все еще не успокаивалась.
— Если бы шла по призванию, если бы тебя тянула работа, которую ты хотела бы с радостью делать, тогда еще понятно, — сказала она. — Но тратить лето на пустое не стоит. В жизни потом и без того придется отдыхать меньше, чем хотелось бы.
Мама беспомощно смотрела на папу, и папа поспешил ей на выручку.
— Может, нам в другой раз и не удастся больше поехать в Крым, — сказал он. — Все-таки подумай — чудное море, дельфины, виноград…
— Я подумаю, пап. Не удастся, поедем за Полярный круг, на Север. Это тоже здорово. Северные олени, северное сияние, а белые ночи, наверное, еще светлее, чем наша ночь под иванов день…
— Довольно! Говорить с тобой — все равно что гоняться с телком взапуски. — Отец взял маму за руку. — Ладно, поедем вдвоем. Свадебного путешествия у нас в свое время не было. Лучше поздно, чем никогда. Мы еще поговорим обо всем. Не так ли?
Силле на цыпочках поспешно удалилась из кухни.
Чемоданы были уложены, предотъездный беспорядок в квартире ликвидирован, «спокойной ночи» сказано, и мама с папой отправились в свою комнату.
Силле распахнула створки окна, забралась под одеяло. Приятное возбуждение не давало сомкнуть глаз. Завтра… Значит, завтра…
И тут же вспомнилось посещение отдела кадров. Силле пришлось поволноваться куда больше, чем тогда, когда она добивалась у мамы с папой разрешения пойти работать. Ведь во временной бригаде девочек все места могли быть заняты, и тогда делай что хочешь.
Было страшновато одной предпринимать этот самый важный в ее жизни шаг. Но у Нийды и Воотеле предстоял разговор с каким-то орнитологом.
Еще по дороге она мысленно приготовилась к серьезному разговору, который собиралась повести в отделе кадров, объясняя, почему она не пришла вместе со всеми. А что такого объяснения не избежать, это было столь же очевидно, как и то, что ей будут высказаны в ответ слова признательности.
Однако копавшийся в бумагах сухощавый мужчина обрезал ее на первой же фразе:
— Нужны еще три фасовщицы.
Он протянул руку и попросил паспорт.
Силле с гордостью подала паспорт, который у нее пока ни разу никто не требовал. Даже в кино. Кадровик взял паспорт с таким безразличием, будто это была давно прочитанная газета или какая-то бумажка на его столе. Небрежно, с треском перегнул книжицу, чтобы она держалась раскрытой, и что-то выписал оттуда. Затем, не глянув на Силле и не повернув головы, сказал, когда ей следует явиться на работу, и снова уткнулся в бумаги.
С неопределенными чувствами покинула Силле фабрику. Если уж работник отдела кадров, который, как говорили в школе, обязан внимательно выслушивать людей, обходится с тобой как с какой-то гаечкой, то что можно ожидать от фасовщиц, которые работают на машинах? Именно среди них придется ей теперь быть. Раньше, когда она приходила на фабрику, рядом с ней стоял руководитель производственной практики, ее опекал классный руководитель вместе со всей школой. А теперь…
Кто-то вышел из спальни. Шаги приближались. Тихонько открылась дверь в комнату Силле. Показался рукав полосатой отцовской пижамы. Затем просунулась голова с нависшими на лоб светлыми волосами.
— Не спишь? — шепотом спросил отец.
— Нет.
Он вошел и сел на край кушетки.
— Ну, как самочувствие?
— Странное, — ответила Силле. — Будто на носу экзамен по очень трудному и в то же время интересному предмету. Словно я все-все знаю и… не знаю тоже.
Отец встал, подошел к окну. Посмотрел на улицу и посоветовал на ночь окно непременно закрывать.
Силле уселась в постели.
— А почему?
— Одна остаешься, мало ли что может случиться. Бросят ради озорства что-нибудь в комнату… Испугаешься и… Надо тебе это…
Отец вернулся к кушетке и снова присел. Он казался очень грустным.
— Не забывай выключать газ.
— Что ты, пап! Я же не маленькая.
— Перед сном проверяй, заперта ли дверь.
Силле усмехнулась.
— И не пускай чужих!
Силле готова была рассмеяться. С трудом приняв серьезный вид и подражая голосу актера из воскресной передачи для малышей, она произнесла:
— Но маленький козлик не узнал злого волка…
Отец взъерошил большой пятерней ее волосы.
— Ах ты плутовка! Хочешь сказать, что все назидания лишни. В конце концов… человек прожил на свете шестнадцать лет — что-нибудь да усвоил.
Отец ушел, и Силле снова забралась под одеяло.
Вскоре дверь спальни опять скрипнула. Быстрыми шагами мама прошла на кухню, вернулась, и вот уже приоткрылась дверь в комнату Силле.
— Спишь? — также шепотом спросила мама. Она села на край постели, поправила одеяло и сказала: — Ты уж не забрасывай совсем свои карандаши и краски. И окно вечером всегда закрывай.
— Папа тоже только что велел…
— Да? — удивилась мама. — Я думала, что он был в ванной. Что он еще сказал?
— Чтобы я не забывала перекрывать газ…
— Ой! — вспомнила мама. — Ведь еще и газ!
И опять Силле готова была засмеяться — неужели она и в самом деле выглядит такой маленькой?
— А еще папа сказал, чтобы я каждый день мыла шею и уши и чтобы непричесанной не выходила из дома…
— Да? — засомневалась мама.
— И чтобы я по лестнице ходила прилично и не топала, и чтобы мороженым не застудила горло, и чтобы я… все-таки здоровалась с соседями и книксен делала, и чтобы я… чтобы…
Силле замолчала. Сразу как-то даже не припомнилось все, что требовала от нее в свое время бабушка.
— И чтобы ты не смеялась над заботой и беспокойством своих родителей, — тихо сказала мама.
Силле примиряюще погладила маму по щеке.
— Не сердись, мама. Но вы же смеетесь надо мной. Чтобы я не оставляла открытым газ… Шесть лет пользовалась газовой плитой и ни разу не отвернула вместо газового крана водяной. Если бы еще сказала: «Не вздумай ставить из первой получки магарыч!» Или напомнила о том, что когда остаешься одна, то неприлично приглашать домой ребят, что после десяти, а белыми ночами после половины одиннадцатого следует быть дома, чтобы я разумно тратила деньги…
— И это все я тоже хотела тебе сказать. — Мама нажала пальцем на кончик дочкиного носа: — Ну, мир? Ты и правда уже взрослая. И впрямь поверишь, что обойдешься без нас…
Провожающих к самолету не пускают. Стой за барьером и гадай, какие там точечки в иллюминаторах обозначают лица мамы и папы. На всякий случай Силле махала каждому пятнышку, отвечала каждой поднятой руке. И судорожно таращила глаза, будто могла таким образом удержать накатывавшиеся слезы. И сглатывала и сглатывала их…
Трап уже давно отъехал от самолета. Теперь рокочущая серебристая птица развернулась хвостом к провожающим и покатила на стартовую полосу. Вскоре воздух задрожал от грохота двигателей, а еще через какое-то время самолет оторвался от земли и исчез в облачном светящемся небе. Бесследно.
Из-за угла здания аэровокзала подуло прохладным ветерком. Силле охватило чувство одиночества. Чтобы избавиться от него, она припустилась бежать и поспела на автобус раньше других провожавших.
Чем дальше автобус увозил ее от аэропорта, тем глуше становилась грусть расставания, тем больше охватывало какое-то особенное, новое и еще непонятное ощущение.
Одна!
Человек может теперь делать все, что хочет, идти куда хочет.
У нее дух захватило, когда она подумала о появившейся свободе. Ни одно дело, ни одно желание не останутся больше дожидаться за тем порогом, который до сих пор был обозначен запрещающим напоминанием: «Сперва спроси у мамы и папы, узнай, что они думают».
Почти целый месяц не нужно будет спрашивать никакого разрешения. Все желания, их исполнение, а также запрет находятся теперь по эту сторону порога, тут, в самом человеке.
Сам себе хозяин… Сам себе запрет…
Как здорово!
А зачем тогда было спешить с таким рвением на автобус? Чтобы скорее попасть домой? К чему? Там ведь никто не ждет. Ты одна. И можешь с утра уже заняться вместе с Нийдой всякими увлекательными делами.
Еще нет девяти. До пол-одиннадцатого вечера — четырнадцать часов. Целая вечность! Если не хочешь, можешь вообще все это время не появляться дома. И не пойду! А куда же идти? Может, зайти в универмаг и присмотреть родителям подарок, который можно будет купить из первой получки?
Силле сошла на следующей остановке и задумалась: универмаг был еще закрыт, перед входом никого. Ничего, можно пойти на выставку акварелей. Обязательно надо еще раз поближе посмотреть «Спокойное море» и «Излучину реки» Ре́йбаса.
Силле уже направилась к Художественному салону, как вспомнила, что и туда раньше полудня не попадешь. И с зоопарком, конечно, такая же история, не говоря уж о павильоне цветов. Она дождалась следующего автобуса и поехала прямо к Нийде — вдвоем-то они что-нибудь придумают!
