А вот о серьезных проступках, настоящих преступлениях — как, например, кражах в лавках или в летних дачах — он ни слова не говорил. Бывало, заметит у кого-нибудь из мальчишек вещь, которую ему вроде бы иметь не положено, отберет, и все тут. У директора скопилось немало такого добра, отобранного у воспитанников: тут и транзисторные приемники, и сигареты, и вино, и многое другое. Мальчишки, из давних обитателей хутора, рассказывали Мартину, что неподалеку живет знакомая Германа, которая перепродает все эти вещи, а деньги прикарманивает он.
Семеро воспитанников живут на хуторе, но из них только четверо учатся в школе: Стен, Эрик, Ли и Мартин. Остальные работают неподалеку: двое — на фермах, а один в авторемонтной мастерской. Это солидные люди, с «малышней» они не водятся. Им разрешено ложиться спать в половине одиннадцатого, а по субботам уходить за покупками в городок.
Четверым младшим о таком нечего и мечтать. Вообще-то им полагается уходить в городок и по субботам, и в будни по вечерам, но времени у них на это не остается, вдобавок Герман то и дело лишал их этого права в наказание за какую-нибудь провинность.
Мартин Германа не выносит, а уж о Ли и говорить нечего. Как-то раз директор замахнулся на Ли, но мальчик так полоснул его взглядом, что тот сразу осекся. Он посадил Ли под домашний арест, но из этого ничего не вышло. Ли уходил из дома куда и когда хотел, да и Мартин все больше следовал его примеру. Дружба их крепла.
Каждую неделю Мартина заставляли писать под диктовку письмо домой.
«Дорогая мамочка, мне живется очень хорошо. (Точка. С новой строки.) Кормят меня здесь великолепно, и в школе я каждый день узнаю много нового. Здесь все прекрасно, и животным здесь тоже хорошо живется.
(«Хорошо бы, и нам жилось так же хорошо, как этим животным», — думал Мартин.)
Поблизости здесь расположен большой лес. («В котором нам все равно не разрешают играть», — твердил про себя Мартин.)
Еще у нас собака есть, овчарка, и я часто с ней играю. («Опять брехня! Собака все время только дрыхнет, даже лаять и то ей лень. Хоть весь хутор выкради со всеми жильцами вместе, она даже не тявкнет».)
С теплым приветом. Мартин.
Постскриптум. На следующей неделе снова тебе напишу». («Если только не удастся сбежать», — подумал Мартин.)
Сам он получил от матери за все время, что жил на хуторе, одно-единственное письмо. Поначалу он грустил из-за этого, теперь ему было почти все равно. Он уже больше не скучал так сильно по матери. Сказать правду, по сестре Гелле он больше скучал. Гелла тоже совсем ему не писала. Как она там живет?
Мартин знал: Гелла дружит с пареньком по имени Мортен, но, кажется, тот собирался уехать в Швецию.
Что ж, в таком случае Гелла, может, подружилась с кем-нибудь еще, может, даже с болваном каким-нибудь. Зато Мортен — тот был голова-парень.
Мартин лежал, лениво раскинувшись на копне сена, и мысли его разбегались. О матери он думал, о Гелле, и о Мортене, и об отце тоже вспомнил. Был бы жив отец, разве угодил бы Мартин сюда? Вряд ли.
Ли заставил его очнуться от дремы. Он подошел к Мартину и присел на копну рядом с ним. Мартин видел, что его друг чем-то очень взволнован.
— Ты иди, иди вместе ходить…
Мартин приподнялся на локоть.
— Что такое?
— Дело не так-так. Плохо дело, — сказал Ли. И потянул Мартина за рукав.
— Ты скажи: что не так-так? — спросил Мартин.
Ли потерял терпение:
— Ты иди сейчас!
Мартин зашагал за ним, вместе они обошли дом и остановились под окном директорского кабинета. Ли осторожно заглянул в окно, затем подтащил к нему Мартина. Вне себя от ярости, он показал на письменный стол Германа.
— Смотри, смотри, черт возьми… Смотреть надо…
На директорском столе лежали три письма, и Мартин сразу же их узнал: это были его письма, те самые, что он писал под диктовку: «Дорогая мамочка…»
Проклятье, отчего Герман не отослал его письма? Ли достал из кармана железку, чуть-чуть отомкнул окошко, просунул в него руку и достал со стола письма Мартина. Спрятал их под рубашку и снова закрыл окно.
Скоро они снова уселись на копну сена. У Мартина в голове мысли каруселью вертелись: отчего Герман не отослал его письма? Может, он и те письма припрятал, что приходили из дома, — письма от матери и от Геллы?
С досадой вспомнил Мартин всю ту чепуху, что он нагородил в своих письмах домой. Он же только то в них писал, что ему велели. Так что же, спрашивается, было в них такое, что их нельзя было отослать?
И Ли тоже задумался. Мартин не раз видел его таким, особенно в тех случаях, когда Ли силился что-то рассказать.
Еще мгновение, и Ли начал:
— Ты давай бежать-бежать, мама твоя не так-так…
— Ты о чем?
Ли нахмурил брови:
— Когда мама твоя так-так, ты получать письмо, деньги, посылки…
Ли надолго умолк. Потом продолжал:
— Дома у Мартина не так-так… ты бежать, я тебе помогать, ты тоже помогать…
— Кому помогать-то?
Ли вздохнул.
— Я тебе помогать, ты мне помогать, мы вдвоем твоей маме помогать.
— А чем ты можешь мне помочь?
Ли горько улыбнулся:
— Я много детский дом бывать: Франция, Италия, Швейц… как ее?
— Швейцария.
Ли кивнул.
— Германия… Германия как ад, там бежать. Дания, полиция, люди много-много… сюда привезли.
Ли был в отчаянии: он так много всего хотел поведать Мартину, а почти ничего не мог сказать по-датски. Но Мартин все равно понял, что друг его хлебнул в жизни больше горя, чем кто бы то ни было другой.
— Где родители твои? — спросил Мартин.
Ли пожал плечами.
— Не можно сказать. Может, да, может, нет…
Мартин понял то, что недоговорил друг: «…может, нет в живых».
— Я их находить! — твердо сказал Ли. Он повернулся к Мартину и заглянул ему в глаза: — Твоя мама не так-так… завтра мы двое бежать.
— Бежим сегодня!
Ли решительно замотал головой:
— Сегодня нельзя. Хлеба нет, денег нет, много нет.
Мартин давно уже понял, зачем Ли таскает хлеб, но никогда нельзя было знать, что взбредет на ум его другу. Ясно одно: Ли всю жизнь спасался бегством от кого-то или, может, от чего-то. Такой никогда не пропадет.
Конца не будет этому дню, казалось Мартину. Ли держался как ни в чем не бывало, ни один мускул не дрогнул на его лице — ничем не выдавал он, что они задумали.
Мартин все время размышлял о том, почему Герман не отослал матери его письма, но ответа на этот вопрос не находил. Может, директор просто спятил?
Герман даже не заметил, что письма пропали. Чем больше Мартин размышлял о случившемся, тем больше склонен был думать, что Ли, скорее всего, прав в своих опасениях. Может, и правда дома что-то неладно? Один вопрос тянул за собой другой, и Мартин рассеянно отвечал на уроках.
Ли много раз пытался объяснить ему, какие у него опасения, но уж очень мало слов знал он по-датски: раз, два, и обчелся.
Вечером, когда они ужинали на кухне, Ли выпил столько молока, сколько никогда прежде не пил. Мартину не очень-то хотелось пить, но, чтобы не отстать от приятеля, он тоже выпил три кружки и почувствовал на себе одобрительный взгляд Ли.
Когда молоко кончилось, Ли зашел в кладовую, чтобы снова наполнить кувшин. Он немножко повозился там, затем вернулся в кухню и сел за стол. Кончив ужинать, он поднялся, коротко обронил: «Надо уборная» — и вышел.
Улла посмотрела ему вслед.
— Кое-кто всегда старается спихнуть мытье посуды на других, — сказала она.
А Мартин догадался, что Ли стянул из кладовки еду им в дорогу и теперь пошел спрятать ее.
Спустя минуту Ли вернулся и тоже принялся убирать кухню.
Потом, когда они уже сидели у себя в комнате, Ли решительно сказал:
— Когда бьет одиннадцать, я ломать автомашина и трактор, а ты — телефон Германа. Ли показать тебе где.
— Как это я сломаю директорский телефон?
— На! — Ли протянул Мартину маленькие кусачки, — Под окно у директор — коробка телефона, три кабеля — понимай?
Ли взял кусачки и показал Мартину, что нужно перерезать один за другим все три телефонных кабеля.
Мартин все понял и сунул кусачки в карман.
— А как же мы до Копенгагена доберемся?
Ли насмешливо взглянул на него.
— Поезд, машина, ноги ходить. Может, много ходить, может, всю дорогу ходить.
— Уж очень долго идти придется, — сказал Мартин.
— Ли полторы тысячи километр Индия ходить, может, больше ходить, а не то Ли умирать… Другие много голодать, Ли никогда. Ли сам еда возьмет, Мартин сам еда возьмет. Все сам делать надо…
Пробило уже одиннадцать, а им все нельзя было уходить. Надо было дождаться, когда вернутся в дом старшие воспитанники. Дверные ключи всегда торчали снаружи. Это директор установил такой порядок. Чтобы можно было запереть всех ребят снаружи, если он сочтет нужным.
