Историю она поведала просто и правдиво, повторяя, как он просил, каждое слово, которое было произнесено ей или Анной, а потом ей и дедушкой. Слова, ею произнесенные, звучали совсем по другому, так как они звучали тихим уважительным тоном. Затем она прибавила, что если бы он позволил, то она бы объяснила ему, что это не было неохотой угодить Анне, а страх поступить неправильно. Поэтому она не могла выполнить ее просьбу. Выслушав все, отец решил, что ее вина здесь совсем ничтожна.
— Ты думаешь, что я очень нехорошая, папа? — с тревогой спросила Элси, закончив свою историю.
— Очень многое зависит от тона, Элси, — ответил он, — поэтому мне трудно сказать. Если ты разговаривала с твоим дедушкой тем же тоном, которым ты сейчас только рассказывала мне, то я не думаю, что это была дерзость, хотя слова были не такие уважительные, как они должны были бы быть. С дедушкой ты должна обращаться с почтением, как ты обращаешься со мной, и еще я бы сказал, что в твоем возрасте рано ставить свое мнение выше его или кого-либо старше. Ты никогда не должна этого делать со мной, доченька.
Элси опустила голову и некоторое время молчала, а затем с дрожью спросила:
— Ты будешь меня наказывать, папа?
— Да, но вначале я должен пойти с тобой вниз, чтобы ты попросила прощения у дедушки. Я смотрю, что ты не хочешь этого делать, — добавил он, пристально глядя ей в лицо. — Но ты должна, и я надеюсь, что мне не придется заставлять тебя подчиниться мне.
— Я сделаю все, что ты мне скажешь, папа, —
всхлипнула она. — но я не хотела быть дерзкой. Пожалуйста, папа, скажи мне, что я должна сказать?
— Ты должна сказать: «Дедушка, я не намеревалась дерзить вам, и я очень сожалею о том, что могло быть наглым в моих словах или тоне. Пожалуйста, простите меня, и я постараюсь всегда быть очень послушной». Я надеюсь, что ты можешь все это сказать от души?
— Да, папа, я в самом деле сожалею и намереваюсь всегда быть уважительной и послушной с дедушкой. — С этими словами она смахнула слезы и взяла его за
руку. Отец привел ее к дедушке и сказал:
— Элси пришла просить у тебя прощения, сэр.
— Так оно и должно быть, — ответил пожилой джен-тльмен, с победоносным видом бросив взгляд на свою жену. — Я ей говорил, что ты не будешь одобрять ее за такую наглость.
— Нет, — ответил сын с оттенком недовольства в голосе, — я не буду ни одобрять ее в неправильном поведении, ни позволять ей обманывать. — Говори, дочь, говори то, что я тебе сказал.
Со слезами Элси произнесла требуемые слова.
— Да, я, конечно, должен простить тебя, — холодно ответил дедушка, — но я надеюсь, что отец твой не оставит тебя без соответствующего наказания.
— Об этом я позабочусь, безусловно я намерен наказать ее так, как она этого заслужила, — ответил Хорас Динсмор, — делая особое ударение на последних словах.
Элси его совершенно не поняла и вся трепетала, когда он вел ее в свою комнату. Она едва переставляла ноги. Заметив это, он взял ее на руки и понес на второй этаж. Она горько плакала, уткнувшись ему в плечо.
Не проронив ни слова, он запер за собой дверь, прошел с ней через комнату и сел на диван, посадив ее себе па колени. Затем, вытерев ей слезы и ласково поцеловав, он сказал примирительным тоном:
— Ты не должна так дрожать, моя милая, я не буду жестоким с тобой.
Она посмотрела на него с радостным удивлением.
— Я сказал, что накажу тебя, как ты того заслужила, — сказал он с улыбкой, — и я намереваюсь запереть тебя здесь со мной до самого отбоя. Я не разрешаю тебе идти в столовую к чаю, и кроме того, я дам тебе длинный урок, который ты должна выучить. Перед сном ты должна мне рассказать его без запинки.
При упоминании об уроке Элси опять насторожилась, она боялась, что это может быть что-нибудь такое, что она не могла делать в воскресенье... Но все ее страхи и тревоги исчезли, когда она увидела, что ее отец взял в руки Библию, которая лежала на столе, и стал листать страницы, как будто бы ища определенное место.
Наконец он положил ее ей в руки и, указывая на тринадцатую и четырнадцатую главу Иоанна, сказал, чтобы она села у окна на пуфик и не вставала, пока не выучит наизусть.
— Ах, папа, какой замечательный урок! — И она радостно посмотрела на него. — Но это же ведь не наказание, потому что я очень люблю эти главы и так часто их читала, что знаю почти каждое слово.
— Замолчи, замолчи! — строго сказал он, притворяясь. — Не говори мне, что мои наказания совсем не наказания, я не разрешаю тебе так говорить. Возьми книгу и учи то, что я тебе сказал, а если ты уже знаешь эти главы, то учи следующие.
Элси засмеялась, поцеловала его руку и пошла к окну. А он лег на диван и взял газету. Скорее всего, она была для него более ширмой, чем предметом интереса, потому что он лежал и пристально наблюдал за своей маленькой дочерью. Она сидела под лучами заходящего солнца, с серьезным видом опустив хорошенькое личико над святой книгой.
— Прелесть, — бормотал он про себя, — она прекрасна, как ангел, и она моя, только моя, моя собственная
драгоценность, которая любит меня всем своим существом. Ах, как я только мог быть таким суровым с ней? Если бы я только мог быть хотя бы наполовину таким добрым и чистым, как она, тогда бы я был гораздо лучшим... — И он глубоко вздохнул.
Прошло полчаса, а Элси все еще сидела над книгой. Прозвенел звонок к чаю, и мистер Динсмор поднялся, подошел к девочке и потрепал ее волосы.
— Ну как, уже выучила, моя крошка?
— Почти, папа. — И она посмотрела ему в лицо с обворожительной улыбкой, полной любви.
В неожиданном порыве он подхватил ее на руки и, целуя ее снова и снова, сказал с чувством:
— Элси, радость моя, я тебя очень люблю! Я никогда не смогу разлучиться с тобой.
— Ты должен любить Иисуса больше, мой милый па-мочка. — И обняв его за шею, нежно поцеловала.
Подержав, он поставил ее на пол и сказал:
— Я пришлю тебе ужин, только чтобы ты его съела, не смей поступать так, как тогда, с хлебом и водой,
— На этот раз опять будет хлеб и вода, папа? — улыбнулась она.
— Увидишь, — засмеялся он и вышел из комнаты.
Элси снова взялась за свою книгу, но через несколько минут вошел слуга, неся на серебряном подносе тарелочку с горячими кексами, маслом, чашку желе, горячий кофе и кусок жареной курицы. Элси стояла как пораженная.
— Что это, Помп? Это все папа прислал?
— Да, мисс Элси, конечно же он, — ответил слуга с довольной гримасой, устанавливая свою ношу. — Я предполагаю, что ты была очень хорошей девочкой весь день сегодня, или, может, мистер Хорас думает, что ты немножко заболела.
— Папа очень добрый, и я очень благодарна тебе, Помп, — ответила девочка, откладывая книгу и усаживаясь за стол.
— Позвони в колокольчик, мисс Элси, если захочешь
еще что-нибудь, и все будет доставлено, так мистер Хорас сам сказал.
Улыбающийся негр поклонился, прищелкивая от удовольствия языком: Элси была его любимицей.
— Папа, милый, — воскликнула Элси, когда он вернулся в комнату и с улыбкой спросил, съела ли она свою тюремную порцию. — Какой замечательный ужин ты мне прислал! Но я думала, что ты не позволяешь мне есть такие вещи?
— Разве ты не знаешь, — игриво ответил он, кладя руку ей на голову, — что я абсолютный монарх в этом маленьком царстве, и ты не должна спрашивать о моих делах и указаниях? — А затем более серьезным тоном добавил: — Нет, доченька, я не позволяю это как постоянную еду, потому что не считаю это здоровой пищей, но один разочек, я думаю, это не повредит тебе. Я думаю, что ты не из тех, которые злоупотребляют одолжениями, и я хотел побаловать тебя немножко, потому что, боюсь, моя маленькая девочка вынуждена страдать сегодня больше, чем она того заслуживает.
Голос его был нежным, когда он произнес последние слова и, наклонившись, поцеловал ее.
— Не думай, — тут же продолжал он, — что я извиняю тебя за непослушание, совсем нет, это только за то, что ты вынуждена была перенести от капризов Анны. Я должен прекратить это, мне так не нравится.
